Кен Кизи - Когда явились ангелы (сборник)
– Старый мечтатель Карл Юнг с его мандалой в сахарной пудре? Вилли Райх, обучающий оргазму по правилам? Все – шарлатаны. Да, они были очень хорошими писателями, очень занимательными. Но если ты лесоруб, скажем, и покупаешь пилу – какая разница, занимательно ли описывает ее изготовитель. Если она плохо пилит, это плохая пила. И ты, пильщик, должен первым распознать обман: она пилит криво! Неси ее обратно к продавцу, рисуй на ней закат, брось ее в реку – только не всучивай кривой лес заказчику!
Он умолк и протянул вниз руку, чтобы взять скомканную салфетку доктора Туктера. Потом, наклонив голову, вытер блестевшую от пота шею. Подождал, пока успокоится дыхание, и тогда снова посмотрел в зал.
– Кроме того, вы плохие лесорубы не только потому, что вложились в плохую пилу. Вы боитесь войти в лес. Предпочитаете придумать дерево, подходящее под вашу теорию, и спилить эту выдумку. Вы не можете без страха посмотреть на лес. Не можете без страха взглянуть на подлинные корни безумия в вашем мире. Язвы видите, но не можете их лечить. Наверное, можете облегчить боль, но не можете подавить инфекцию. Вы не можете даже найти занозу! Und so, – он укоризненно поднял плечи, – по этой причине я и прилетел, чтобы выступить сегодня перед вами, здесь, в самом средоточии гноящейся американской мечты: чтобы указать вам на эту занозу. Мисс Нихшвандер?
Она уже выкатывала черную доску. Установив ее за кафедрой, она вынула из обшитой стразами сумочки мел и дала боссу. Он подождал, когда она скроется сбоку за занавесом, и повернулся к нам.
– Хорошо, прошу немного внимания. – Рука провела мелом по черному прямоугольнику. – Объясняю один раз.
Это был тот же набросок с комментариями, что и десять лет назад, только поострее преподнесенный. Я улыбнулся, подумав о тех, кто ожидал беззубого шамканья. Старый волк был покалечен и шелудив, но хватки не потерял. Рассказ о Джеймсе Клерке Максвелле и законах термодинамики был подробнее, рисунок – более детальным. Демон обзавелся рожками и весьма наглым оскалом. И швы в концепции были спрятаны так изобретательно, что он мог перемещать метафору как угодно, от машины к современному сознанию, от тепла и холода к добру и злу с ловкостью фокусника.
– Во времена Максвелла эту проблему недоступности энергии понимали всего несколько человек. Уильям Томсон, лорд Кельвин; Иммануил Клаузиус. Клаузиус, вероятно, понимал лучше всех, он писал, что, хотя энергия Вселенной постоянна, энтропия все время растет. Тогда понимала только горстка самых умных. Сегодня это начинает сознавать любой неграмотный тупица с автомобилем; видя, как растет цена на бензин, он чувствует, что его мир становится чуть более скудным и чуть более безумным. Так что и вы, образованные врачи, должны это чувствовать. Кому, как не вам, должны быть видны признаки. Ваши журналы должны отражать тенденцию: растет нехватка энергии, и растет число пациентов в ваших учреждениях. Что показывает ваша новейшая статистика? На протяжении своей жизни каждый пятый американец в то или иное время будет лечиться от душевной болезни. Что? Мне послышалось, кто-то сказал: каждый четвертый? Понимаете? Вы уже не благородные попечители какого-то занятного Бедлама, демонстрирующего дурачков, некогда считавшихся редкостью. Вы охранники на стене, внутри которой множатся миллионы. Через десять лет это будет каждый третий, через тридцать – каждый. Миллионы и миллионы, и вдобавок за ветхими стенами.
Он снова умолк, чтобы перевести дух, и слегка покачивался от напряжения. Я заметил, что Джо слегка покачивается с ним в такт, глядя на него, как птица на кобру.
– Но вы верны своему долгу. Вы отбываете вашу вахту, высоко держа голову, с дипломами наперевес, чтобы все видели, а втайне убеждены, что, если сброд попрет на стену, этот рулончик бумаги будет так же бессилен против них, как теории Фрейда. Вы у себя на стене вооружены только одним оружием, в какой-то мере доказавшим свою огневую мощь. Кто-нибудь может сказать остальному классу, что это за оружие? А? Есть предположения? Я вам намекну. Кто оплачивает это августейшее собрание?
Не поднялась ни одна рука. Зал оцепенел. Наконец, презрительно крякнув, старик развернул для общего обозрения салфетку. По краям, вытисненные рельефом, как перечень зарегистрированных клейм скота, были логотипы спонсоров съезда.
– Вот кто! – объявил он. – Фармацевтические компании. Их лаборатории производят ваше оружие – лекарства. Они поставщики военного снаряжения, а вы их покупатели. Этот съезд – их рынок. Каждый из выставочных стендов внизу создан для того, чтобы удовлетворить ваши нужды на стене, убедить вас что их лаборатория готова снабдить вас самыми современными боеприпасами – новейшими мощными транквилизаторами! Болеутоляющими! Антидепрессантами! Спазмолитиками! Психоделиками!
Последняя категория могла адресоваться столику, где сидели мы с Джо, но из-за черных очков понять было невозможно.
– Вот и весь ваш арсенал, – спокойно продолжал он, – единственное оружие, достоверно действующее и на демона, и на хозяина, в котором он обитает. Несколько химикалий… хотя хозяев уже орды, а имя демону – легион. Несколько хлипких копий и стрел, смазанных раствором, к которому эти орды скоро станут невосприимчивы. Мисс Нихшвандер?
Блондинка уже вышла из-за кулис, чтобы убрать доску. Ни слова не говоря, она укатила ее и скрылась за занавесом. Вуфнер задумчиво сосал мел. Это был единственный звук, слышимый в зале – никто не шаркнет, не кашлянет, не звякнет вилкой.
– Я прошу прощения, – сказал он после паузы. – Я понимаю, что в этом месте за диагнозом болезни должен последовать прогноз лечения. К сожалению, должен вас разочаровать. Я не знаю, как решить ваши проблемы на стене, и отказываюсь предлагать паллиатив. Мне следовало с самого начала разъяснить, что я не принесу вам спасения. Единственное, что я могу, – образумить вас здесь, в настоящем. Und если вы находите, что груз этого «здесь и сейчас» неподъемен, тогда… ach… – Он презрительно покачал головой. – Тогда задача у вас вполне простая: спуститься со стены и присоединиться к блаженным бегемотам.
Если большинство аудитории заключительную метафору не поняло, я на этот раз не сомневался: прощальная стрела пущена в меня. Он наверняка узнал меня по ходу лекции и у лужи с бегемотами, а может даже, и на фуникулере. Плечи у него повисли, и он протяжно, прерывисто вздохнул; голова его опустилась так низко, что микрофон разнес этот свистящий вздох по всему залу. Все его тело содрогалось от усталости, словно какая-то священная руина, готовая рухнуть под натиском шторма. Потом он снял черные очки; голубой луч, ударивший из-под них, был ослепителен. Крыша храма, может быть, прохудилась, но огонь на алтаре еще горел, голубой, как электросварка, и смотреть на него было так же больно. Не отворачивайся, если он направится на тебя, сказал я себе. Выдержи. Посмотри в лицо Кали с ожерельем из черепов. При первом же палящем касании я опустил голову и уставился на сгустившийся соус вокруг скорлупы моего омара.
– So? Вот и все, ja? Ja, думаю, так. Благодарю вас за внимание. Guten Abend und anfwiedersehen! Мисс Нихшвандер?
Когда я поднял голову, она увозила его в бархатную щель.
«Беллвью ревю» не могли понять, почему их сумасшедшее шутовство вызывает еще меньше смеха, чем того заслуживает – а заслуживало оно чертовски мало. Остаток моего омара был смешнее их: я огорчился, когда официант его унес. Банкет закончился, но гости принялись рассеивать мрачное облако наилучшим доступным им способом: подшучивая над ним. Остаток вечера прошел в усердном питье и насмешках над лекцией Вуфнера. Из-за сильного акцента он был легкой мишенью пародий. В апартаментах, снятых «Лабораториями Ла Буш», веселье стало таким бурным, что добрый доктор Мортимер встревожился – не услышал бы старик.
– Эти насмешки, громкий смех – что, если бедняга окажется поблизости? В его состоянии это может быть опасно.
– Это не смех, – сказал Джо. – Это свист на погосте.
Бражники угомонились далеко за полночь, и Мортимер попросил тишины, чтобы послушать, как играет на своей арфе доктор Туктер. Он оказался идеальным снотворным. Через несколько минут все, зевая, распрощались и разбрелись по номерам.
После всего выпитого я был уверен, что усну, едва доберусь до кровати, но этого не случилось. В комнате мне показалось душно, беспросветная тьма полна шумов. Гудел, недужно вибрируя, кондиционер, храпел Мортимер. Я настолько устал и настолько был обезвожен, что почти не мог думать, даже о Вуфнере. Подумаю о нем завтра. Утром отыщу его, поздороваюсь и сяду в первую же вещь, которая летит на запад. Сегодня я хотел только немного сна и побольше жидкости.
В одном из походов в ванную за очередным стаканом воды я встретился с Джо, несшим свой стакан. Он прищурился, глядя на меня при свете из дверной щели.
