Виктор Лихачев - Единственный крест
— Асинкрит, здравствуй! Приезжай как можно скорее.
— Вадим, что случилось?
— Лизу Толстикову арестовали.
— Слушай, вы там белены что ли объелись?
— Если бы. В музее кража. Украли картину Богданова. Говорят, все улики показывают на Алису. Тип один, депутат Исаев объявил крупное вознаграждение тому, кто поможет найти картину, вот милиция и роет вовсю. Алису даже не выпустили под залог, как мы не просили. Объяснили это интересом следствия.
— Картина, следствие, улики… Чушь какая!
— Но это еще не все. Лиза-маленькая в больнице. Ее сначала Рыбкин, директор детского дома, не отдал Толстиковой на выходные, затем забрали какие-то люди, которые объявили девочке, что они готовятся… слово забыл…
— Удочерить?
— Да, удочерить ее, а про вас с Лизой-большой сказали, что вы… вы… отказались. Даже не верится, Асик, что такая сволочь живет на свете.
— Вадим, я не понял, от чего мы с Лизой отказались?
— От нее. И больше видеть не желаете. Теперь все понимаешь?
— Теперь понимаю все. В какой больнице малышка?
— В детской, на Большой Московской. Сегодня к ней заходил. Плоха она очень. На контакт ни с кем не идет. Пожалуйста, приезжай. Вместе что-нибудь придумаем.
Сидорин издал глухой стон:
— По самому больному бьют, гады.
— Ты думаешь — это все не случайно?
— А я уже давно не верю в случайность, Вадим. Все, завтра я у тебя. Ждите.
Первая растерянность исчезла. На смену ей пришла холодная, спокойная злость. Асинкрит посмотрел на часы — время приближалось к полуночи. Вскоре Сидорин стоял в толпе людей — молодых, пожилых и даже совсем юных — обвешенных огромными мягкими игрушками. Это было похоже на фантасмагорию: Асинкрит буквально утонул в плюшевом море. Львы, тигры, медведи, зайцы, обезьяны, крокодилы… Некоторые в человеческий рост. От продавцов Сидорин узнал: поезд на Москву только что ушел, следующий остановится здесь через три часа. Три часа! Нет, он не может ждать, зная, как плохо сейчас его девочкам. И Сидорин решил идти на трассу ловить попутку. При других обстоятельствах он сделал бы элементарные расчеты и понял, что только до трассы по ночному городу идти больше часа и остался на вокзале ждать московского поезда. Но сейчас любое ожидание казалось Сидорину предательством.
Вырвавшись из игрушечного окружения, Асинкрит направился к выходу, с разбега чуть не налетев на худенькую светловолосую девушку лет двадцати двух. Безрукая и безногая, она сидела на деревянном помосте, к которому были прикреплены четыре подшипника. Краем глаза Сидорин заметил кусок картона с надписью, которой теперь никого не проймешь: «Люди добрые! Помогите Христа ради!» Рядом — кургузая кепка, в которой несколько медяков. Асинкрит сумел избежать столкновения и быстро, почти бегом, устремился к двери, думая о своем. И вот когда он уже открыл дверь, чтобы затем раствориться навсегда во мраке холодной осенней ночи, Сидорин почувствовал на своей спине, на затылке чей-то взгляд. Оглянулся. На него смотрела нищенка. Без осуждения, спокойно, но с какой-то печалью в огромных серых глазах. Асинкрит остановился в нерешительности. Ведь наверняка какая-то мафия, деньги у нее все равно отберут или пропьет… Нащупал в кармане мелочь. И пошел назад. «Зачем я это делаю, идиот? Мне же спешить надо». Неужели эта девушка гипнотизер? Нет, она уже смотрит в другую сторону, туда, где стояла женщина с целым пакетом кукол. Куклы были забавные, с волосами всевозможных цветов, от красного до зеленого, а под цвет волос — модные платьица и рюкзачки. Асинкрит подошел к женщине:
— Мне две куклы, пожалуйста.
— Выбирайте!
Сидорин взял две одинаковые — с зелеными волосами. Затем подошел к нищенке. Сначала достал сторублевую купюру и положил в кепку. Девушка ничего не сказала, только поблагодарила — кивком головы. И, Боже мой, сколько в этом кивке было достоинства и благородной сдержанности! Сидорин, сказав чуть слышно: «Ради Христа!», вслед за деньгами протянул девушке одну из кукол. Ее бледное лицо озарила улыбка. В огромных серых глазах он прочитал благодарность.
— Спасибо вам! — Асинкрит скорее догадался по движению губ, чем услышал эти два слова.
Ему захотелось сказать ей что-то доброе, может быть, смешное, но, краснея от невесть откуда появившегося смущения, Сидорин только и смог произнести:
— Держись, родная.
— И вы тоже, держитесь, — вновь еле слышно ответила девушка.
Асинкрит уже не увидел, как женщина, у которой он купил куклы, наклонилась к девушке и бережно прислонила куклу к ее груди:
— Теперь тебе будет веселее…
Асинкрит не мог этого видеть, ибо с криком: «Асинкрит! Не может быть!» к нему на всех порах шел высокий молодой человек в спортивном костюме, поверх которого была накинута кожаная куртка. А еще сразу бросалась в глаза огромная золотая цепь на мускулистой шее.
Вряд ли на вокзале был еще хоть один человек с именем Асинкрит, но Сидорин на всякий случай оглянулся по сторонам.
— Какая встреча! — и вот уже Асинкрит оказался в объятиях незнакомца.
— Мы знакомы? — ошарашено спросил он, тщетно пытаясь освободиться от объятий.
— Шутник! «Мы знакомы»… Я Саня Михайлов, из Красногорска. Вспомнил теперь?
— Извини… извините, нет. Наверное, это было в моей прошлой жизни.
— Это когда мы с тобой были котами? — и вновь смех на весь вокзал.
Но когда Сидорин объяснил Михайлову, что он имеет в виду под словами «прежняя жизнь», тот вмиг посерьезнел.
— Эка тебя брат стукнуло! Ну ничего, все вспомнишь, верно тебе говорю. По глазам твоим вижу, что вспомнишь… А я вот тоже в переделку попал. В Москву с юга на поезде ехал. Как назло, пиво кончилось. Думал, что минут десять здесь простоим, а он, гад, через минуту отсюда слинял, пока я пива в этой гребаной дыре искал.
— Слинял кто? Поезд?
— А кто же? Тормозишь, брат.
— Нет, просто думаю, как мне до Москвы добраться.
— Так и я об этом думаю! И почти удумал: частника нашел, но, чую, ему моя физиономия не нравится.
— В смысле, боится ехать?
— В смысле, очень боится.
— Так что же мы стоим? Поехали!
— Поехали! Только мне надо пива купить. Что ты смеешься?
— Не обращай внимания, это все последствия удара.
Минут через пятнадцать видавшая виды «шестерка» бодро мчалась по московской дороге. Михайлов, по просьбе Асинкрита, рассказывал об обстоятельствах их знакомства.
— День пограничника был. Мы с моим другом договорились у памятника Пушкина встретиться. И очень хорошо встретились. Смотрим, ты сидишь на скамейке и что-то пишешь. Друг мой, Митяй, говорит: смотри, это или писатель, или журналист. А мне журналист позарез как нужен был.
