Рут Озеки - Моя рыба будет жить
Что-то в папе уже начинало меняться. Он жаловался на бессонницу, и даже снотворные на него не действовали, или, может, он их не принимал. Не знаю. Он все продолжал ходить по ночам, и глаза у меня все также распахивались в темноте, когда лязгал, закрываясь, засов и раздавался шаркающий шум шагов в коридоре за дверью. Пластик по цементу. Мне больше не нужно было за ним ходить. Я следовала за ним в своем сознании.
Но большие перемены произошли 11 сентября. Это было примерно через неделю после того, как я дала ему письма Харуки № 1, — я проснулась от звука включенного телевизора в гостиной. Звук был приглушен, но вопли сирен и пожарных машин были достаточно громкими, чтобы меня разбудить. Я взглянула туда, где спали мама с папой. Я могла различить очертания мамы, но папин футон был пуст. На часах горели цифры — 22:48. Я встала и прошла в гостиную. Он сидел на полу перед теликом, в трусах-боксерах и майке, с незажженной сигаретой в зубах. На экране висела картинка: два высоких тонких небоскреба на фоне голубого городского неба. Здания выглядели знакомыми, и панораму города я тоже явно уже когда-то видела. Ясно было, что это не Токио. Из стен башен валил дым. Некоторое время я стояла в дверях и смотрела. Сначала я решила, что это кино, но картинка на экране слишком долго оставалась одной и той же, и ничего не происходило. Просто два небоскреба испускают в воздух дым, ни музыки, ни саундтрека, только приглушенные голоса комментаторов на заднем плане.
— Это что? — спросила я.
Папа повернулся. В свете телевизора вид у него был болезненный. Лицо бледное и глаза мутные.
— Это Боэки-центр, — сказал он.
Я выросла в Америке, так что название было мне знакомо, но где точно был этот центр, не вспоминалось.
— Это Нью-Йорк? — спросила я.
Он кивнул.
— Что случилось?
Он потряс головой.
— Они не знают. Самолет врезался в одну из башен. Сначала думали, это несчастный случай, но потом это повторилось. Вон, смотри!
На экране возникло трясущееся изображение самолета, исчезающего в стене серебряной башни. Он скользнул внутрь, как нож в брусок масла. Из стены выросло облако огня и дыма. Куда девался самолет?
— Это был второй самолет, — сказал папа. — Теперь они говорят, это нападение террористов. Говорят, летчики-самоубийцы.
Его лицо было подсвечено огненным отблеском с экрана.
— Там люди застряли внутри, — сказал он.
Я села рядом с ним. Огонь и черный дым сочились из ран небоскреба. Листы бумаги, такие яркие, вылетали из дыр, сверкая и переливаясь в воздухе, как конфетти. Крошечные люди махали вещами из окон. Маленькие черные фигурки летели вниз вдоль сияющих стен. Я взяла папу за руку. Фигурки были живыми, это тоже были люди. На некоторых из них были костюмы. Как у папы. У одного мужчины я увидела галстук.
Сквозь сирены и бибиканье автомобилей прорывались голоса людей, стоявших на улице возле камеры. Они говорили на английском. Мужской голос отдавал указания: «Освободите дорогу, освободите дорогу». Еще какие-то парни говорили о вертолете, который кружил над башнями. Попытается ли он сесть?
Потом закричала женщина, а потом все закричали, и какой-то мужчина все выкрикивал: «О Господи! О Господи!», снова и снова, пока падала первая башня. Она упала прямо вниз, сложилась внутрь себя самой, в белое облако дыма и пыли, которое поднялось и поглотило мир.
Люди бежали по улице. Они были ранены. Они пытались спастись. «О Господи! О Господи!», — а потом упала вторая башня.
Я держалась за папину руку. Мы сидели там, бок о бок, и смотрели до самого рассвета. Одна за другой падали башни. Снова и снова, и мы смотрели на них. Когда я уходила в школу, он все еще смотрел. Когда я пришла домой, он все еще смотрел.
4
Он помешался на людях, которые прыгнули. В ту первую ночь мы их видели, маленькие человеческие фигурки, падающие вдоль стен небоскребов, и мы думали, что увидим их еще по телику или в газетах, но вместо этого они исчезли. Может, мы их придумали? Это был сон?
Следующие пару недель он вел за ними охоту в интернете. Он прекратил ходить по ночам. Бывало, я просыпалась глубокой ночью и видела, что он сидит за моим столом в спальне, уставясь в экран, запуская поиск за поиском. Он говорил, что правительство и новостные сайты чистят изображения, но наконец появилось фото Падающего человека. Ты, наверно, его помнишь. На фотографии — крошечный человечек в белой рубашке и темных штанах; он падает головой вниз вдоль гладкой стальной стены небоскреба. Рядом с гигантским зданием он всего лишь черточка, загогулина, и сначала кажется, что это пылинка случайно попала в объектив. Только всмотревшись как следует, начинаешь понимать. Загогулина — это человек. Временное существо. Чья-то жизнь. Руки у него прижаты к телу, одно колено согнуто, будто он ирландскую джигу танцует, только вверх ногами. Все неправильно. Он не должен танцевать. Он вообще не должен быть здесь.
С футона на полу я наблюдала, как папа смотрит на фотографию. Он придвигался так, что его нос был в паре дюймов от экрана, и казалось, что у них с Падающим человеком происходит разговор, вроде как человек прекратил падать и застыл на минутку в воздухе, чтобы подумать над папиными вопросами. Что заставило тебя на это решиться? Это был дым или жар? Это было сознательное решение, или твое тело просто знало? Ты прыгнул, или нырнул вниз головой, или просто шагнул в воздух? Приятна ли была прохлада воздуха после огня и дыма? Какое это ощущение — падать? Ты в порядке? О чем ты думаешь? Ты чувствуешь себя живым или мертвым? Теперь ты чувствуешь себя свободным?
Интересно, отвечал ли ему Падающий человек.
Я знаю, что бы мы с папой сделали, если бы застряли внутри этих зданий. Нам бы даже не понадобилось ничего обсуждать. Мы бы смогли пробраться к открытому окну. Он бы быстро обнял меня и поцеловал в макушку, а потом протянул бы руку. Мы бы сосчитали до трех, как делали в Саннивэйле, стоя на краешке бассейна, когда он учил меня не бояться глубины. Раз, два, три, а потом, точно в одно и то же время, мы бы прыгнули. Он держал бы меня за руку крепко-крепко, пока мы падали, держал бы, пока мог, прежде чем отпустить.
5
А тебе что в голову приходит?
Тебя пугает падение? Я высоты никогда не боялась. Когда я стою на краю чего-то высокого, ощущение такое, будто я — на краю времени и заглядываю в вечность. В голове возникает вопрос: «Что, если?..», и это такое головокружительное чувство — потому что я знаю: в следующее мгновение, пальцами щелкнуть не успеешь, я могу улететь в вечность.
