Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2007)
КНИЖНАЯ ПОЛКА МИХАИЛА ЭДЕЛЬШТЕЙНА
+ 6
Андрей Белый — Алексей Петровский. Переписка: 1902 — 1932. Вступительная статья, составление, комментарии и подготовка текста Дж. Малмстада. М., “Новое литературное обозрение”, 2007, 296 стр.
Наследие Андрея Белого, эпистолярное в том числе, кажется неистощимым. Сколько уже опубликовано, сколько еще будет извлечено из архивов! Думается, однако, что, независимо от числа и качества будущих публикаций, нынешнее издание переписки Белого с Петровским не потеряет своего значения для исследователей и интереса для читателей.
Петровский, товарищ Белого по университету и по кружку “аргонавтов”, а позднее и по оккультным, в частности теософским, исканиям, стал для него “вечным спутником по жизни” (приводимые Дж. Малмстадом слова Белого из письма к Иванову-Разумнику 1927 года). Переписка их, хоть и со значительными перерывами, продолжалась три десятилетия, дружба двух корреспондентов, начавшаяся в самом конце XIX века, не прерывалась до смерти поэта в 1934 году — случай, учитывая финалы большинства прочих “дружб” Белого, не самый для него типичный. Сюжетных линий в длившейся столько лет переписке, разумеется, множество, обратим внимание лишь на одну, являющуюся едва ли не основной в первые годы эпистолярного общения друзей.
В 1903 году Петровский поступает в Московскую духовную академию, “влияние православного начала” в его сознании усиливается (из статьи о нем Людвига А. Новикова в 4-м томе словаря “Русские писатели: 1800 — 1917”). По письмам Петровского и ответным репликам Белого можно проследить связь прославления преподобного Серафима и саровских торжеств 1903 года (сестра Петровского Елена монашествовала в Дивееве) с эсхатологическими чаяниями “аргонавтов”, причудливое соположение в их сознании образов Серафима Саровского и Ницше, восприятие некоторых других церковных фигур эпохи, например Антония (Храповицкого), тогда архиепископа Волынского (в письме от 27 августа 1903 года Петровский описывает его как чудотворца-целителя).
Как художественные зарисовки наиболее симпатичны иерусалимские письма Белого (весна 1911 года). С фактической точки зрения первостепенный интерес представляют его многостраничные письма 1912 — 1913 годов, где он детально излагает суть своего конфликта с “Мусагетом” и Э. К. Метнером.
К сожалению, письма Петровского сохранились далеко не полностью. Особенно досадны лакуны в письмах начала 1911 года, когда Петровский стал для путешествующих Белого и А. А. Тургеневой практически основным источником сведений о происходящем в России. Судя по письмам от 29 января и 31 марта, его письма этого периода представляли собой хронику деятельности “Мусагета” и шире — московской жизни вообще.
Настоящая магия слова. В. В. Розанов в литературе русского зарубежья. Составление, предисловие и комментарии А. Н. Николюкина. СПб., “Росток”, 2007, 216 стр. (“Неизвестный XX век”).
После фактической кончины московской “Республики” 30-томное собрание сочинений Розанова продолжает выходить попечением питерского издательства “Росток” (22-й и 23-й тома появились именно там). Как часто бывает, по ходу дела собрание начало обрастать спутниками, первым из которых и является рецензируемая книга.
Некоторые из вошедших в нее материалов — мемуарные фрагменты З. Гиппиус, Н. Бердяева, А. Бенуа, заметка Г. Адамовича — в последние годы неоднократно включались в различные сборники и собрания сочинений. Другие — очерк П. Пильского, некролог В. Ховина — ранее, кажется, не перепечатывались. Ценность изданной “Ростком” антологии, впрочем, составляют в первую очередь не они, а вошедшие сюда полностью книги М. Курдюмова (псевдоним М. А. Каллаш) “О Розанове” (впервые — Париж, 1929) и М. М. Спасовского “В. В. Розанов в последние годы своей жизни”, особенно вторая.
Работа Спасовского печатается по 2-му изданию (Нью-Йорк, 1968). Решение это не вызывает сомнений — по сравнению с 1-м изданием 2-е вышло со значительными дополнениями, — однако специфику 1-го издания все же, наверное, стоило бы оговорить в комментариях, не ограничиваясь глухой отсылкой к отрицательной рецензии Гиппиус. Дело в том, что появилось оно в Берлине в 1939 году и, естественно, описывало Розанова как прямого предшественника национал-социализма. По позднейшей характеристике А. Синявского, первый вариант книги Спасовского был “оправданием еврейских погромов и <…> газокамер”, проводившимся с опорой на некоторые розановские высказывания.
Второе издание мало того что дополнено, оно еще и изрядно отредактировано, так что все прославления антиеврейских “санитарных” мер, предпринятых нацистами, оттуда оказались изъяты. Вопрос “Был ли Розанов антисемитом?” Спасовский теперь называет “обывательским” и признает невозможность однозначного на него ответа, а Розанова описывает как крупного писателя, предшественника Пруста и Джойса. Исключительный интерес книге сообщают, впрочем, не рассуждения автора, а его личные воспоминания о Розанове (с 1914 года тот вел в журнале Спасовского “Вешние воды” раздел “Из жизни, исканий и наблюдений студенчества”) и — особенно — впервые опубликованные им розановские письма и статьи, а также большое сочинение о нумизматике. Так что труд Спасовского полностью оправдывает свой подзаголовок “Среди неопубликованных писем и рукописей”.
Комментарии (скорее их следовало бы все же назвать примечаниями) вполне добротны, хочется внести лишь одну поправку. Гиппиус описывает спор Розанова о Библии с “одним известным поэтом, евреем”. Чуть ниже этот же анонимный персонаж характеризуется как “поэт и философ”. А. Н. Николюкин предполагает, что речь идет об Эллисе — но Эллис не был ни евреем, ни философом. Скорее имеется в виду Н. Минский — единственный человек из круга Гиппиус и Розанова, подходящий под эту характеристику.
Напоследок отмечу симпатичные планы питерского издательства на ближайшее будущее. В портфеле “Ростка” публикация Н. И. Шубниковой-Гусевой из архива возлюбленной Есенина Галины Бениславской, сборники воспоминаний о Северянине и Анненском, собрание стихов и прозы Виктора Гофмана и др.
М. В. Михайлова. И. А. Новиков: грани творчества. Орел, “Орлик”, 2007, 232 стр.
В последние годы казалось бы безнадежно забытое дореволюционное творчество Ивана Новикова весьма активно возвращается к читателю. Сборник его прозы “Золотые кресты” уже попадал на нашу полку (см.: “Новый мир”, 2005, № 1). С тех пор появились еще два заслуживающих быть отмеченными издания: роскошное репринтное воспроизведение поэтических книг Новикова “Духу святому” и “Дыхание земли”, выходивших соответственно в 1908 и 1910 годах в издательстве “Гриф” (стихи неожиданно оказались неплохи, особенно детские, собранные в разделе первой книги “Примитивы”), и собрание документов и воспоминаний “Из архива Новиковых: 1889 — 1991”, включающее материалы к истории рода Новиковых. Происходит этот “новиковский ренессанс” в первую очередь благодаря энтузиазму филолога М. В. Михайловой, внучатой племянницы писателя Л. С. Новиковой, а также его земляков-мчан (то бишь жителей Мценска).
В западной традиции научных сборников распространено название “An approach to …” — “Подступ к …”. Монография Марии Михайловой, подводящая итог (думается, промежуточный) ее новиковских штудий последних лет, — это такой “подступ к Новикову”, своего рода “предисловие” к его миру, введение в него. Оттого тут так много эскизного, предполагающего продолжение и развитие. Основные цели автора монографии — дать характеристику главных произведений Новикова на фоне эпохи, вписать их в определенную традицию, указать на место поэта, прозаика, драматурга в литературном процессе серебряного века и последующих десятилетий — также характерны для начального этапа изучения творчества писателя. Понятно, что диапазон охвата при таком подходе важнее углубления в детали, а некоторые проблемы скорее намечены и поставлены, нежели решены.
Автор и сама не скрывает, что книга ее пунктирна. Задачей своей она видит выведение Новикова “из филологического забвения”, обозначение тех “болевых точек”, “запутанных узлов”, которые “могут послужить темой дальнейших исследований”. Намечена и перспектива — за пределами рассмотрения осталась значительная часть дореволюционной прозы Новикова, в том числе все его романы, подробный анализ которых оказывается, таким образом, делом более или менее близкого будущего. Пока же остается констатировать, что общий контур новиковского творчества очерчен и дверь для нового поколения “новиковедов” открыта.
