Юрий Поляков - Козленок в молоке
Весело бегут ручьи перестройки по дружным просторам великой страны.
Спешат и впадают они в реки обновления, которые соответственно несут свои воды в океан Общечеловеческих Ценностей…
Я начал было отказываться, но он вдруг пригласил меня в Семиюртинск – погостить и поработать. Я согласился при одном условии: выезд сегодня же.
Затем я дозвонился Жгутовичу и объяснил, что уезжаю на месячишко-другой, а в целях укрепления его семейного счастья оставляю ему ключи от квартиры, которую он, регулярно оплачивая коммунальные услуги, может использовать по прямому назначению. Однако, к моему несказанному удивлению, Стас отказался, сообщив, что у него теперь совсем нет времени, он готовится к таинству посвящения, а сверх того, мастер стула дал ему одно очень ответственное вступительное поручение!
– Значит, ты их нашел? – воскликнул я. – Ну и скрытная же ты свинья!
– Кого нашел? – спросил он омерзительно таинственным голосом.
– Не придуривайся! Тех, про кого в энциклопедии написано! – иносказательно молвил я, ибо моя Ужасная Дама взяла моду, пользуясь служебным положением, подключаться к телефонным разговорам и прослушивать их на предмет обнаружения соперниц.
– В какой энциклопедии? – девственно изумился Жгутович.
– Может, ты и про Витька Акашина ничего не знаешь?
– Акашин? Акаша… Это, кажется, что-то эзотерическое?
– Здорово! И спора, конечно, никакого у нас с тобой не было? – ехидно поинтересовался я.
– Странности ты все какие-то сегодня говоришь…
– Ладно, свинья партизанская, желаю, чтоб у твоего мастера всегда был хороший стул! – рявкнул я и швырнул трубку.
Морда масонская! Делай после этого людям добро…
Ключи я оставил соседям, пообещав регулярно переводить деньги, и предупредил, чтобы они никому не говорили, куда я уехал. Забегая вперед, скажу, что соседи время от времени сообщали мне в Семиюртинск про какую-то неописуемую женщину, которая каждый вечер после работы приходит с полными сумками, сидит на ступеньках перед моей дверью и рыдает так, что в доме осыпается штукатурка. Боже, почему у постоянства такое неженское лицо?
В Семиюртинске я поселился в садовом домике. По утрам в мое окно заглядывал цветущий урюк, я садился в служебную машину и ехал на работу – Эчигельдыев оформил меня руководителем кружка бальных танцев в районный Дворец культуры, но занимался я исключительно литературной деятельностью, а танцы возглавлял спившийся солист балета, оформленный истопником. Со временем мы с классиком кумырской словесности вышли на совершенно новые формы творческого содружества: он между заседаниями рассказывал мне про то, о чем хотел бы написать стихи, а я сразу делал высокохудожественный перевод, минуя стадии оригинала и подстрочника. Эчигельдыев был моей работой доволен и, чтобы я не отвлекался попусту, прикрепил ко мне одну из своих исполнительных секретарш по имени Эчигедель. Будучи девушкой местной, она все делала исключительно на корточках, но особенно ей удавались душистые пресные лепешки.
Сначала московские новости мне рассказывал по телефону Сергей Леонидович – он разыскал меня по просьбе Журавленко. Но потом связь оборвалась. О происходивших в столице событиях я узнавал в основном из газет и по телевизору. Однажды по радио «Свобода», которое в Семиюртинске ловилось даже лучше, чем в Москве, я выяснил, что Бейкеровский комитет все-таки издал роман «В чашу» с предисловием Автандила Гургенова, и книга имела просто немыслимый успех. По результатам всеамериканского анкетирования, девяносто восемь процентов школьников и восемьдесят четыре процента студентов на вопрос, какую книгу они прочитали в текущем году, назвали роман о перестройке Виктора Акашина «В чашу». Внезапно к роману пришел и грандиозный коммерческий успех: знаменитая рок-певица Авемария в нашумевшем телевизионном интервью, которое она давала, лежа в постели и не прекращая заниматься любовью с ударником своего ансамбля, сообщила, что записывает новые кулинарные рецепты на чистых страницах нашумевшего акашинского романа. Американцы – сущие дети рекламы, и на следующий день тысячи домохозяек стали вести летопись своей кухонной деятельности исключительно в роскошно изданных томиках романа-лауреата. «Бейкеровцам» пришлось срочно выбрасывать на рынок дополнительный тираж с красочными надпечатками на суперобложках: «Для мясных рецептов», «Для рыбных рецептов», «Для вегетарианских рецептов»… Витек мог бы стать миллионером, но в те времена все гонорары, причитающиеся советским авторам, издающимся за рубежом, прикарманивало Агентство по охране авторских прав, выдавая самим писателям только на карманные расходы. Говорят, прибыль от романа была столь велика, что на эти средства Советское правительство построило академику Фиордову знаменитый Научный центр протезирования вестибулярных аппаратов, впоследствии приватизированный трудовым коллективом, состоявшим из самого академика, его шести заместителей – докторов наук и его любовницы-аспирантки.
Еще дошли слухи, что из Нью-Йорка Акашин воротился один-одинешенек: Анка его бросила, заключила контракт с «Плейбоем» на цикл фотографий и осталась в Америке. Я сначала не поверил, но потом Эчигельдыев привез из Москвы свежий номер «Плейбоя», купленный в спецкиоске в ЦК партии, где теперь, оказывается, продавалось и такое: из Москвы буквально сквозило новизной. На обложке красовалась яркая фотография обнаженной Анки, полузавернувшейся в красный флаг. В руках у нее был автомат Калашникова, а на запястье – до боли знакомые «командирские» часы. И броская надпись: «Miss Perestroika». О снимках, помещенных внутри журнала, мне просто больно вспоминать…
Кстати, Эчигельдыев вернулся из Москвы радостно-озабоченный, сообщил, что готовятся просто революционные подвижки и, значит, поэма требует коренной переработки. Я засопротивлялся, сослался на тоску по дому, но он поцокал языком, хитро улыбнулся и прикрепил ко мне еще одну секретаршу, помоложе… Вскоре его назначили первым секретарем Кумырского райкома партии, времени у него совсем не стало, и творческие инструкции я теперь получал от его младших братьев – второго и третьего секретарей райкома.
Между тем из Москвы продолжали приходить разнообразные вести. Соседи сообщали, что странная женщина продолжает являться каждый вечер, и на той ступеньке, где она сидит, обливаясь слезами, вытесалось уже приличное углубление. Удивительные события произошли с Чурменяевым – об этом писали все газеты. Дважды не получив премию Бейкера, он пошел на крайность: ночью, вооружившись заступом, автор романа «Женщина в кресле» отправился на Перепискинское кладбище, чтобы выкопать из могилы останки своего рубаки-деда и торжественно сжечь их в дачном мангале, таким вот диким образом демонстрируя всему цивилизованному миру и Бейкеровскому комитету окончательный разрыв с тоталитарным прошлым своего рода! Его поймали уже волокущим кости на дачу, смирили и отправили в психиатрическую больницу.
