Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
— И то правда.
— Отправляйся-ка и буди свой народ.
Зевая, надсмотрщик поплелся в цех. Только он собрался свистком поднять спящих, как увидел дочерей Муртазы — они дремали около работавших вхолостую станков. Надсмотрщик затрусил обратно в ремонтную, чтобы рассказать Нуху про дочерей Муртазы. Контролера там уже не было. Надсмотрщик разыскал его в соседнем цехе, где он будил мастера, похрапывавшего на тюке с хлопком.
— Слава аллаху, я пришел раньше, — говорил Нух мастеру, который, с трудом продрав глаза, покачивался из стороны в сторону. — Пожаловал бы раньше Муртаза, он бы задал тебе трепку…
— Слышь, дочери Муртазы обе спят! — проговорил надсмотрщик, подходя к ним. — Сразу обе. Пойдите гляньте…
— Этому человеку все едино: мои ли дочери, свои ли… Никого ему не жалко. Служба, и все тут!
— Он сюда не часто заглядывает, — позевывая, проговорил мастер. — Интересно, почему раньше через каждые пятнадцать минут бегал?
— Так ведь он командиром стал!
— Это точно, что ему доверили командовать допризывниками?
— Кямуран и мне предлагал, только я отказался. Зачем мне эта морока! Задарма какая охота?
— И впрямь ни к чему! Мыслимое ли это дело: двенадцать часов на службе, а потом, мать родная, еще вкалывать… Была бы это твоя обязанность… Так это же не принудиловка? Добровольно.
— Вообще-то по своей воле только…
— Надо же Муртазу назначить! А чего он знает? Чего умеет? Ему же не сравниться с тобой!
— Оно, конечно, так.
— Сходи, Нух-ага, к нему, — выпалил вдруг надсмотрщик, покраснев от волнения, — и скажи, что дочери его спят…
— Как спят? — переспросил мастер.
— Господом богом прошу, сходи, Нух, скажи этому типу!
— Э-э, бросьте вы эту затею, — ответил Нух. — Девочек жалко…
— Почему жалко? Он у всех уже в печенке сидит. Все сыты им по горло! Иди, позови его!
— Не надо, ребята! Еще прибьет детей…
— А мы не дадим! Зато уж потешимся, вот смеху-то будет. Давай, давай, Нух!
Нух поскреб затылок и согласился:
— Ладно, только смотрите, чтоб детей не тронул!
— Хорошо, хорошо!
Муртаза драил какие-то медяшки в военно-спортивном кабинете.
— Как в чужом глазу соринку заметить, ты тут как тут, герой… — начал Нух.
— О чем ты? — насторожился Муртаза.
— Сходи в хлопкоочистительный, сам увидишь!
— О чем ты, тебя спрашивают!
— Сходишь, сам все и увидишь в цехе. Иль ноги не донесут?
— Что стряслось?
— Ты у нас лев по части службы, Муртаза-бей. Пойди, глянь на дочерей своих.
— Что там?
— А что еще может быть? Дрыхнут обе за станком…
Муртаза кинулся к выходу. Чертыхаясь, погасил свет, запер дверь и заспешил к цеху.
Мастер и надсмотрщик встретили его у лестницы.
— Иди-иди, полюбуйся на своих дочерей. А то горазд за чужими приглядывать.
Муртаза остановился в дверях цеха. Подрагивая худенькими плечиками, девочки сладко спали. Муртаза побледнел. Его окружили мастер, надсмотрщик и подошедший Нух. В ярости Муртаза вдруг метнулся к дочерям. Схватил младшую за волосы, поднял рывком и что есть силы швырнул девочку на пол… Старшая проснулась и, когда отец кинулся к ней, со страшным криком бросилась бежать. К Муртазе подскочили мастер, надсмотрщик, контролер Нух, рабочие и схватили его за руки.
— Отпустите! — кричал Муртаза. — Оставьте меня!
Его трясло от бешенства. Люди с трудом оттащили его от станка.
— Говорил я вам! Доигрались… Кончайте ваши шутки. Ишь, чего натворили, — сердито ворчал Нух, поднимая девочку с пола, по лбу ее ползла тонкая струйка крови.
Контролер поднял девочку на руки и понес в ремонтную мастерскую. Он положил ее на верстак, достал из аптечки йод.
— Ох, голова моя, — жалобно причитая, стонала девочка. — Ой, болит, не держится на плечах голова…
— Где болит, детка?
— Затылок болит, дядя Нух, вот тут…
— Пройдет все, успокойся, милая. До свадьбы заживет! Не плачь, детка!
Он усадил девочку на верстаке. Муртазу увели из цеха. Люди обступили Нуха и девочку.
— Был у нас случай, — начал рассказывать мастер, — одна работница заснула вот так у станка и повалилась вперед…
— Это ты про Феридже? — перебил его надсмотрщик.
— Ага… Свалилась и руками прямо меж пушек…
— Разве можно, доченька, спать за станком? — проговорил Нух.
Девочке принесли воды, дали попить. Она с трудом встала на ноги. Сестры потихоньку вышли из цеха и поспешили домой, боясь попасться отцу на глаза.
Мокрую от недавнего дождя мостовую за фабричными воротами освещали карбидные фонарики, прикрепленные к лоткам мелочных торговцев. Девочки, дрожа от страха и холода, прошли мимо них, тесно прижавшись друг к другу.
— Ой, болит бедная головушка моя, — все повторяла младшая. — Неужто еще раз побьет? А?..
— Бог его знает. Меня-то наверняка отлупит.
— Ох, голова моя, совсем не держится…
— Успокойся, дорогая, скоро пройдет.
— И глаза все время слезятся.
Старшая крепко прижимала сестру к себе. Сквозь бегущие облака проглядывала луна, освещая мокрые крыши домов. Когда девочки свернули за угол пекарни, их остановил порыв ветра. Луна спряталась в тучах, и все вокруг погрузилось в непроглядную темноту. Узенькая дорога, по которой надо было идти через грязный пустырь, пропала. Младшая в изнеможении повисла на руке сестры.
— Ох, голова… Ох, сил нет терпеть!..
— Пройдет, все до завтра пройдет, — подбадривала старшая.
Из-за туч снова выглянула луна, осветив дорогу, и девочки побежали. Но через несколько шагов младшая совсем обессилела. Сестре пришлось тащить ее чуть ли не волоком. Холодный ветер кидался на квартал, под его порывами трещали заборы. Где-то далеко отчаянно лаяли собаки.
Когда наконец они, миновав настежь открытую калитку, очутились во дворе, старшую сестру невозможно было узнать; она еле держалась на ногах от усталости.
— Умаяла ты меня, Фирдес, взмокла я, будто воду на себе возила.
А сестра беспомощно повисла у нее на руке и только повторяла без конца:
— Ох, моя головушка, нету мочи терпеть…
— Постой, сестрица, немного, я дверь только открою. А то разбудим нашу барыню-сумасбродку, потом хлопот не оберешься. Говорю тебе, неужели трудно постоять?
Как только сестра отпустила младшую, та рухнула вниз лицом на землю. Старшая растерялась.
— Фирдес, сестренка, Фирдес… Что с тобою, голубушка?
Она нагнулась и попыталась приподнять сестру за плечи, но та, точно неживая, тут же снова валилась на землю.
— Что с тобою, Фирдес? Что ты молчишь?
Наконец, оставив сестру, она бросилась к двери, открыла ее осторожно, чтобы не разбудить Мюзейен, пробралась по темной кухне и кинулась по лестнице к матери.
— Мама, мама, вставай! С Фирдес что-то неладное…
Мать, уставшая за день, никак не могла проснуться.
— Проснись, мама. Слышь, с Фирдес беда случилась.
Проснулась старшая сестра и сразу же принялась кричать:
— Опять вы! Наказанье божье! Да покарай вас аллах, проклятые девки! Чтоб вам сдохнуть!
— Мама, вставай скорее! Фирдес без памяти лежит.
Мать наконец очнулась от сна, присела на постели. Она прикрикнула на старшую и спросила в тревоге:
— Что случилось? Где Фирдес?
— У двери я ее оставила, лежит на земле, стоять не может.
— На земле?
Мать, даже не обувшись, босиком побежала вниз по лестнице. Взяла на руки лежавшую на земле дочку и внесла в дом. Тело девочки было мокрым от пота. Мать осторожно опустила дочь на постель, разостланную, как обычно, на полу.
— Дитя мое ненаглядное. Что с тобою? Фирдес, крошка моя, что случилось?..
— Голова… — прошептала девочка.
В тусклом свете ночника сверкнули голубые сережки.
— Крошка моя, дитятко мое, скажи маме, что случилось с тобою?
— Голова болит, разрывается…
Мать повернулась к дочери, которая стояла у двери и плакала.
— Объясни мне, что стряслось у вас там?
— Это отец… Прибил ее отец…
— За что?
— Уснула за станком.
— А ты где была?
— Я не заметила, как отец пришел. Он схватил Фирдес за волосы и швырнул на пол.
У девочки начался жар, она металась в постели и бредила.
Мать, не зная, что предпринять, постучала в потолок и позвала:
— Акиле-хала! Эй, Акиле-хала!..
Старуха не отзывалась.
— Акиле-хала, проснись!
Наверху кто-то заворочался, потом послышалось сонное ворчание. Немного погодя старуха спросила:
— Что у тебя там, Зюмрют?
— Спустись сюда скорее, Акиле… Моя Фирдес помирает…
Раздались торопливые шаги, и вскоре со словами «во имя аллаха, всемилостивого, всемогущего», в комнату вошла старая соседка.
— Что случилось, дочь моя? — спросила Акиле, подошла к постели, положила руку на пылающий лоб девочки. — О-о-о! Какой сильный жар! Найди-ка мне батистовый лоскут да принеси чашку с холодной водой. Бедную девочку сглазили, не иначе…
