Миндаль - Вон Пхен Вон Пхен
— Мам, да у тебя тоже морщины!
Ее губы тронула легкая улыбка, и морщинка тут же растянулась, сделалась еще длиннее. Я пытался представить, как мама будет постепенно стареть, но картинка все равно не вырисовывалась, в это просто невозможно было поверить.
— И осталось теперь твоей маме только и делать, что стареть.
После этих слов она почему-то улыбнулась, каким-то отстраненным взглядом посмотрела вдаль, а потом крепко зажмурилась. Интересно, о чем она думала в тот момент? Может, представляла, что состарилась и теперь смеется точно как бабуля — «хо-хо-хо»? Не знаю. В любом случае, мама ошиблась: состариться ей было не суждено.
Когда бабуля мыла посуду или протирала полы, она частенько бормотала себе под нос даже не мелодию, а какой-то монотонный напев, к которому сама подбирала слова:
Когда-то в молодости бабуля торговала на междугородном автовокзале: продавала снедь прохожим, сидя на корточках прямо у входа.
Единственная роскошь, которую она тогда могла себе позволить, — это полюбоваться на вид самого вокзала. После работы она заходила внутрь и прогуливалась по длиннющему залу. Больше всего ее завораживало убранство станции по праздникам, особенно на Рождество или на День рождения Будды [12]. С поздней весны и до лета снаружи вокзала развешивали гирлянды фонариков, а зимой внутри здания все было в роскошных рождественских украшениях. Привычное место, где она всегда работала, превращалось в чудесный мир ее грез.
И аляповатые фонарики, и искусственные елки — ей ужасно хотелось этого всего. Поэтому, когда бабуля, накопив денег от продажи кукурузы и батата, наконец открыла забегаловку, где готовила тток-покки, на первые же заработанные деньги она накупила красивых фонариков и маленьких елочек. Сезон, не сезон — это значения не имело. У нее в лавке бумажные фонарики и елочные игрушки висели круглый год, мирно уживаясь друг с другом на одной гирлянде.
Даже после того, как бабуля закрыла свою лавку и мама открыла книжный магазин, у нас сохранялось железное правило: Рождество и День рождения Будды всегда нужно отмечать как следует.
— Понятно же, что и Иисус, и Будда — оба святые люди. Вон, даже дни рождения у них в разное время — специально подгадали, чтоб не пересекаться. Но если заставят выбирать одно из двух, то я бы все-таки предпочла Рождество, — говорила бабуля, гладя меня по голове: на канун Рождества приходился мой день рождения.
Мой день рождения мы всегда отмечали в каком-нибудь ресторане. В тот год мы тоже собирались все втроем сходить куда-нибудь поесть. День выдался ужасно холодный и промозглый. Небо было пасмурным, пропитанный сыростью воздух пробирал до костей. Уже застегивая пальто, я подумал, что, может, и не стоит сегодня куда-то идти и отмечать. И действительно, лучше б мы в тот день никуда не выходили.
В центре города бурлило людское море. Если что-то и отличало эти праздники от Рождества прошлых лет, так это снег, который начался, как только мы сели в автобус. Конца пробкам не было видно, по радио сказали, что впервые за десять лет в канун Рождества повалил снег. Сообщалось также, что снегопад продолжится и завтра. На моей памяти такое было в первый раз, чтобы на мой день рождения шел снег.
Метель все мела и мела, словно хотела поглотить весь город: за короткое время снега намело пугающе много. Пепельно-серый ландшафт преобразился, стал мягче. Возможно, поэтому люди в автобусе не особенно жаловались на заторы. Все завороженно смотрели в окна и снимали пейзаж на смартфоны.
— Нэнмёна [13] надо поесть, — неожиданно изрекла бабуля.
— И мантов [14] горяченьких, — почмокала губами мама.
— И к ним мясной бульон, — встрял я.
Они обе переглянулись и засмеялись. Наверное, вспомнили, как я недавно спросил у них, почему люди зимой не едят холодную лапшу. Возможно, они подумали, что это я так намекаю на то, что мне хочется нэнмёна.
В автобусе нас постоянно клонило в сон. Разморенные, мы с трудом выбрались из него, решив немного проветриться и прогуляться по набережной Чхонге-чхона [15] Нас окружал мир, в котором остался лишь белый цвет. Я задрал голову и наблюдал, как вокруг с сумасшедшей скоростью носятся снежинки. Мама тоже с радостными криками запрокинула голову к небу и, как маленькая, высунув язык, пыталась их поймать. Поплутав по закоулкам, мы выяснили, что старого доброго ресторанчика, в котором бабуля как-то ела нэнмён, больше нет. Мама в смартфоне нашла другой ресторан, и к тому моменту, когда мы с трудом отыскали его среди соседних кофеен, края штанин у нас уже намокли, сырость ползла вверх по икрам и ноги начали мерзнуть.
Ресторан был сетевой, на нем громадными буквами было написано НЭНМЁН ПО-ПХЕНЬЯНСКИ [16]. Вполне в духе названия к лапше было страшно прикоснуться: полоски нэнмёна просто обрывались и плюхались обратно в тарелку. От мясного бульона несло жиром, от мантов — чем-то подгоревшим, а от нэнмёна тянуло каким-то лимонадом. Даже тот, кто никогда раньше это блюдо не попробовал, все равно бы догадался, что готовили его абы как и вкуса в нем практически не ощущается. Но мама и бабуля все равно начисто опустошили тарелки. Наверное, иногда не столько вкус еды, сколько общая атмосфера возбуждает аппетит. И в тот день настрой, конечно, задавал снег. У бабули и мамы с лица не сходила улыбка. Я же перекатывал во рту очередной ледяной ком.
— С днем рождения! — сказала бабуля.
— Спасибо, что ты у меня родился! — добавила мама, чуть сжав мне руку.
«С днем рождения», «спасибо, что родился»… Затертые, приевшиеся выражения. Но бывают дни, когда нужно говорить подобные вещи.
Мы поднялись из-за стола, сами не зная, куда направимся дальше. Пока мама и бабуля расплачивались, я рассматривал корзинку со сливовым драже, стоявшую у кассы. Собственно говоря, конфеты были уже все съедены, в корзинке одиноко лежала лишь брошенная кем-то обертка. Я аккуратно потрогал ее, и кассир, улыбнувшись, сказал, что, если я подожду, он принесет еще.
Бабуля и мама уже вышли на улицу. Снег все еще валил не переставая. Отчего-то радостная мама, вытянув руки, вприпрыжку гонялась за снежинками. Наблюдая за этой сценой, бабуля держалась за живот от смеха. Все еще хохоча, она повернулась ко мне, и я мог видеть ее смеющееся лицо через стекло. Тут вернулся кассир с огромным пакетом. Распечатав его, он принялся до краев наполнять небольшую корзиночку бесплатными конфетами для посетителей.
— А столько можно? Сегодня ж канун Рождества… — спросил я, набрав полные пригоршни конфеток.
Кассир немного помялся, но потом улыбнулся и кивнул.
За стеклом по-прежнему радовались мама с бабулей. Перед ними, выстроившись в длинную колонну, по улице с песнями проходил смешанный хор. Все они, и мужчины, и женщины, были одеты в ярко-красные куртки и колпаки, как у Санта-Клауса. Хор распевал христианские гимны:
— Рождество, Рождество, родился Царь Израилев!
Засунув руки в карманы, я направился к дверям, на ходу ощупывая острые края фантиков, в которые были завернуты драже.
И в этот момент одновременно закричали несколько человек. Пение тут же оборвалось, крики несколько раз прервались пронзительными воплями. Колонна хора смешалась, люди в спешке пятились, зажимая руками рот.
