Гарольд Пинтер - Карлики
– Ты не закрываешь глаза.
– Нет, – сказала она.
– Почему?
– Хочу видеть тебя.
– Зачем?
– Потому что я тебя люблю.
– Да, – сказал Пит, – и я тоже.
Луна заполнила собой все окно. Ее свет падал на них, огибая решетчатую спинку стула.
– Послушай. Ты не веришь, что я тебя люблю?
– А ты любишь?
– А ты не веришь?
– Нет.
– А вот и не угадала, – сказал Пит. – Я тебя люблю.
Он дотянулся до края кресла, вынул из кармана куртки две сигареты, закурил их и вставил одну ей в губы.
– В некоторых отношениях я очень отсталый. Он подождал, пока над ними соберется облачко дыма, и резким выдохом рассек его пополам.
– Но постепенно я просвещаюсь и избавляюсь от своего невежества.
– От невежества?
– Знаешь, наверное, я учусь тебя любить.
– Как это?
– Наверное, ты меня учишь. Кто же еще?
– Я?
– А кто же еще?
Она села и посмотрела на него.
– На днях ты мне сказал, что для тебя я похожа на парня.
– Я сказал – в каком-то смысле.
– Но…
– Я в тот момент думал.
– О чем?
– Я хочу сказать, что это были мысли вслух.
Он опустил голову на подушку рядом с ее бедрами, вытянув ноги к камину, и она, повернувшись, посмотрела на него сверху вниз. Наклонившись, она поцеловала его, а потом снова села прямо. Он опять притянул ее к себе и прижался губами к ее плечу. Ее волосы разметались по его лицу. Он целовал ее груди. Она смотрела в окно. Луна сияла во всем своем великолепии. Она повернулась на бок и легла на него. Его руки обняли ее, они поцеловались и перекатились на подушках. Она сжимала бедрами его ногу. Они замерли, темная нижняя сторона столешницы нависала над ними, ее руки лежали на его талии. Она провела руками вдоль его тела. Он высвободился из объятий и сел.
– Да, ты очень красивая.
Они передвинулись на подушках и сели лицом друг к другу.
– А что я говорил? – спросил он с улыбкой.
– Что ты думал.
– Нуда.
– Ты все это время думал.
Пит взял сигарету с камина и передал ей.
– Иногда получается, – сказал он, – что ты действуешь быстрее, чем думаешь. Мысленно ты отстаешь от собственного времени и даже не замечаешь этого. Мои внутренние часы, оказывается, давно отстали от моего собственного времени, и я об этом догадывался, но не понимал, что на самом деле происходит. Может быть, просто не хотелось в это верить. Но с некоторых пор я учусь тебя любить.
Вирджиния молчала. Он лег на спину и стал смотреть в темный угол комнаты.
– Ты уверен?
– Нет. Но я хочу верить. И хочу, чтобы ты помогла мне доказать это.
– Да.
– У нас получится. В этом я уверен.
– Ничего не слышно, – сказала Вирджиния.
– Эй.
– Да?
– Я собираюсь остаться на ночь.
– Ты останешься?
– Ну да.
– Я и не припомню, когда такое случалось в последний раз.
– Ну вот, – сказал он, – ты опять.
– Вот опять я, и вот опять ты. Потанцуешь со мной?
– В смысле? Прямо сейчас?
– Да.
– Может, чуть попозже, а? – сказал Пит.
– Ладно.
– Давай выпьем вина.
Он встал, подошел к столу и налил два бокала красного вина.
– Ты очень стройный и очень сильный.
– Твое здоровье.
– Луна так и ходит за тобой.
– Нет, это я попадаюсь ей под ноги.
– Это твое почетное право.
– Ну да, почему бы и нет?
Он встал у окна и посмотрел на улицу.
– Ветра нет.
– Лен однажды сказал мне то же самое, – сказала она.
– Что?
– Он просто посмотрел на меня и сказал, что ветра нет.
– А, – сказал Пит. – Лен. Я завтра вечером с ним увижусь.
Он склонил голову вбок и посмотрел на небо.
– Во всяком случае, все тихо.
– Звучит как-то мрачно, – сказала она.
– Что именно?
– Что ты с Леном завтра вечером увидишься.
– Да нет. Почему? Он сел рядом с ней.
– Кто мы – ты и я? Кто мы, если не просто детали двухместной машины любви?
– Ну нет. Мы наверняка не детали.
– Успокойся. Конечно, ты для меня значишь гораздо больше. Тебе, например, даже не нужно себя украшать – ни внешне, ни каким-то вызывающим поведением. Все это лишнее. Твоя привлекательность совсем другого рода, она чистая. Твое очарование другого сорта.
– Правда?
– Да. Оно существует вне зависимости от тебя самой и от окружающих. Тебе не нужно заигрывать, щекотать нервы, как другим. Это не твое призвание. Тебе написано на роду быть верной ученицей богов. Ты меня слушаешь?
Пит разлил оставшееся в бутылке вино по бокалам. Вирджиния скользнула в постель.
– Я тебе не рассказывал, какой у нас был любимый прикол в те времена, когда мы тусовались с Марком – в той компании? – сказал Пит. – Бронированные женщины. Такие, с которыми трахаться, – все равно что трахаться с железным ломом. Помню, однажды меня резинкой от чулка прищемило. Мы сидели на какой-то могиле на кладбище в Хэкни. Я застрял между застежкой и прочей сбруей. Мне чуть член не передавило. Она была медсестра. Очень квалифицированная. Она щипала меня, чтобы показать, как разложила бы меня на столе в морге, как труп. Очень занимательно, но такие развлечения не по мне.
– А что, вы с Марком тогда постоянно общались?
– Да. Работали в одну смену. Работа. Завтра на работу, – сказал он, зевая. – Представляешь, я тут недавно узнал, что у нас в фирме, в подвале, хранится столько оленины, что если бы погрузить всю ее на корабль, то он бы затонул.
– Для кого же это?
– Для членов совета директоров и для директорских жен.
Он забрался в постель и обнял ее.
– Мне так хорошо, – сказала она.
– И мне тоже.
– Школьной учительнице не пристало все время спать одной.
Церковный колокол пробил два раза.
– У тебя глаза так светятся, – сказала она.
– А я никогда не видел, чтобы у тебя были такие большие глаза.
– Они у меня ночью всегда больше становятся. Он погладил ее брови, веки и щеки.
– Не знаю, уснули я сегодня.
– Нет, – пробормотала она с закрытыми глазами, – мы не уснем.
– Посмотри, – сказал Пит, – на луну. Наклонившись вперед, они посмотрели в окно. -Да.
В обрамлении рваных облаков торчала яркая луна.
Глава шестая
– Делай что хочешь, только не буди кота.
– Я тебя умоляю.
– Ты не понимаешь. Сегодня я играл этому коту Баха. Пытался исполнить сонату для скрипки соло. Можешь себе представить? После этого он, без сомнения, заслуживает отдыха, по крайней мере с его точки зрения. Нет, я не собираюсь тебя убеждать, будто понимаю его точку зрения. И все-таки у нас с этим котом гораздо больше общего, чем ты думаешь. У нас очень много общего.
– Да что ты говоришь, – сказал Пит.
Лен повернул ключ в замке. Они вошли в гостиную. Кот, лежавший в кресле, поднял голову.
– Он не спит.
– Он никогда больше не заснет, – сказал Пит, садясь. – Бах, может быть, прямо-таки создан для тебя, а этого кота он просто уничтожил.
– Ну, не знаю, – сказал Лен.
Он спихнул кота с кресла. Тот упал на пол с глухим стуком и уставился на Пита, недовольно помахивая хвостом.
– Ты, может быть, и не понимаешь его точку зрения, но я думаю, что мою точку зрения он вполне уразумел.
– Ты имеешь в виду свою точку зрения относительно него?
– Да.
– И какова же она?
– Презрение, – сказал Пит, – и пренебрежение. Я о нем невысокого мнения и готов всячески унижать его и нелестно о нем отзываться, чтобы кто-нибудь не подумал, что я его высоко ценю.
– Очень жаль. Печально это слышать.
– Слушай. Любой здравомыслящий человек постарался бы умолчать, что его кот обладает математическими и музыкальными способностями и на этом основании считает себя королем этого курятника.
– Ты сказал – постарался бы умолчать или гордился бы?
– Я сказал – постарался бы умолчать.
– А мне послышалось, ты сказал – гордился бы.
Кот уселся на ковре и стал вылизывать лапы.
– Этот кот – уже не то животное, каким он был раньше, – сказал Пит. – Посмотри на него. Он стал шестнадцатой долей.
– Нельзя все сваливать на Баха.
– Почему бы и нет? Он правит в этом доме железной рукой.
Лен покачал головой и задернул занавески. Продолжая качать головой, он сел за стол, тяжело вздохнул и выдохнул воздух сквозь сжатые зубы. Он опустил очки на кончик носа и оглядел поверх них комнату затем водрузил очки на место.
– Что? – воскликнул он, неожиданно резко срывая очки с носа. – Что такое? Что ты сказал? А? Бах? Бах? Что там насчет Баха?
Пит развалился в кресле.
– Скажи мне кое-что, – сказал он. – Кто такой Бах?
– Кто он такой? Как у тебя язык поворачивается задавать такие вопросы!
– Что ты мне можешь о нем рассказать?
– Да ты с ума сошел.
– Слушай, – сказал Пит, наклоняясь вперед, – пусть и у нас будет что-то общее. Ты наверняка знаешь о нем очень много, учитывая, как ты меня им грузишь. Что в нем такого особенного?
– Нет, – сказал Лен. – Спроси кого-нибудь другого. Я тебе ничего не смогу сказать. Это не обсуждается. Я о нем говорить не могу.
