Гарольд Пинтер - Карлики
Я вот думаю, что зря ты выставил себя таким идиотом в этом постельном деле. Шуму наделал зря. Остается только надеяться, что, когда эхо стихнет, у тебя хватит сил улыбнуться, глядя на руины, которые остались у тебя за спиной. У тебя и мысли не мелькнет, что это я виноват. Вся эта чертова история еще долго будет отзываться в твоей судьбе большими бедами и неприятностями, а ты всякий раз, получив пинок под дых или в пах, и знать не будешь, откуда что берется.
Моя личная месть тут ни при чем, таков уж статус кво этого мироздания. Больше я не позволю безнаказанно меня кусать. Моя плоть покажется вам горькой. И я, кстати, тоже проголодался. Как же я порой смеялся над тем, как Лен выбрасывает доставшиеся ему крохи. Но в какой-то момент я, наверное, и в живых остался лишь потому, что вы оба старались сделать мою жизнь как можно более легкой и комфортной. Могу признаться, хотя это будет святотатством по отношению к самому себе: я действительно ценил эти попытки. Но это не может закрыть нам глаза на истинное положение дел. Вы упрекаете меня лишь потому, что я, по вашему мнению, должен быть совершенством. Так нет же. Я такой, каким хочу быть. Не вздумайте менять меня или оценивать по своим критериям. И не пытайтесь соблазнить своим добрым отношением. Этого добра у меня самого на дюжину таких, как вы, хватит. Ваше дело простое: слушайте меня, ибо я изрекаю истину. Она может быть даже постыдной для всех нас, но пойдет нам на пользу.
Ты видишь, в каком я настроении и состоянии. Я готов тебя выслушать. Выслушать внимательно. Я подумаю и все пойму. Что-то из твоих слов я готов принять. Но не думай, что по этому поводу я буду перекраивать самого себя ради того, чтобы подстроиться под тебя. Слишком уж дорого обошелся мне этот мой костюмчик. Чтобы лучше разобраться в наших отношениях, можно предложить друг другу то, чего раньше между нами не было. Я, например, предлагаю тебе пойти к черту. Давай посмотрим, у кого быстрее получится. Мы же оба замерли на старте и только ждем сигнала. Я рванусь изо всех сил. Если не встретимся, значит, не повезло. Но поскольку мне ведома истина, я могу заранее сказать, что твой путь будет намного длиннее. Если ты считаешь, что не стоит и пробовать, – тогда извини. Тогда могу сказать лишь одно: ты зря проделал столько миль и сошел с дистанции на полдороге.
Раньше у меня не получалось говорить вслух полную правду о самом себе. На этот раз я заставил себя это сделать. Ты все слышал.
Марк не отвечал. Через несколько секунд Пит встал и подошел к окну.
– Ну что, развел ты меня, – сказал он, – раскрутил на все эти слова. Горько было их произносить, горько, наверное, и слушать. Но если это должно было быть сказано, то я эти слова произнес.
Марк прокашлялся и сплюнул в камин.
– Надеюсь, горечь моих слов не ослепила тебя и не озлобила до глубины души.
– Думаю, – сказал Марк, – так оно и получилось.
Он чиркнул спичкой и стал смотреть, как она горит.
– Вот и хорошо, – сказал Пит. – А теперь я пойду.
Глава тридцать первая
Наконец они доели. Сборы будут недолгими, пусть только свисток просвистит. Вещи уже собраны и лежат наготове. Но я ничего не слышал. Чего они все переполошились? Зачем было все упаковывать? Куда это они все собрались?
Они ничего не говорят. Меня игнорируют, будто меня вообще не существует.
А теперь они расселись полукругом у камина, закинули ногу на ногу и о чем-то болтают. Это просто невыносимо. Я остался не у дел. Меня даже не кормят. Ни тебе испорченной сосиски, ни шкурки от ветчины, ни капустного листа, ни даже кусочка заплесневелой салями, которую мне, бывало, кидали в те времена, когда мы все вместе садились за стол и болтали о том о сем. Сейчас они набились сюда битком. Но что-то здесь не то, чувствую я запах крысы. А они, похоже, предвкушают какое-то редкое блюдо, например деликатесный паштет по особому рецепту.
А еще эти перемены. Все вокруг меня изменилось. Двор, когда-то такой знакомый, просто выстлан ковром из разодранных кошек, яиц кастрированных боровов, консервных банок, размозженных птичьих черепов, запасных частей ко всем перемолотым и раздробленным мелким зверушкам, чавкающий, хлюпающий и взвизгивающий ковер, все, что, плюясь и отхаркиваясь, оставили после себя карлики, впечаталось в эту отравленную гнойную жижу, черви изгрызли изнутри эти груды перегноя, холмы дерьма стоят посреди омутов и водоворотов мочи, слизи, крови и фруктового сока.
А теперь все исчезло. Все чисто. Все отмыто и вычищено. Вот лужайка. Вот кусты. Вот цветок.
1952–1956.
Новая редакция – 1989.
