Отохико Кага - Приговор
— Какого чёрта! — Ота выпучил глаза и, отступив на шаг, прижался спиной к стене.
— Никак опять разнюнился? — И Сунада ладонью легонько шлёпнул Оту по щеке.
Щека была мокрой. Глаза у Оты покраснели. Вид у него был замёрзший, он трясся всем телом, облачённым в застиранную тюремную робу, из которой торчали белые нитки. Обнажённому Сунаде и тому явно было теплее.
Сунада, остановившись в двух-трёх шагах, изо всей силы хлопнул ладонями по бетонной стене, делая вид, что метит Оте в голову. Тот завопил.
— Кончай! — вмешался Какиути, и, как только Сунада отошёл от стены, протиснулся к Оте. Сунада ухмыльнулся и поиграл бицепсами. Затем, изловчившись, просунул руку между стоящими у стены и снова шлёпнул Оту по щеке, на этот раз довольно сильно.
— Это тебе за то, что глаза вечно на мокром месте. Такой большой, а нюня.
— У него хандра, — объяснил Какиути. — Птичка его вот-вот окочурится.
— Птичка, говоришь? — Сунада потёр ладонями плечи и грудь.
— Да, его птичка того и гляди подохнет, вот он и переживает.
— Вот, значит, как. — Сунада стал размахивать руками, как мельница крыльями. — Раз так, пусть берёт мою. Есть из-за чего расстраиваться!
— Но она ведь твоя?
— Да ладно, она мне больше не нужна.
— Почему?
— Надоела. Я всё равно собирался от неё отделаться. Так что одно к одному. Эй, Тёскэ, не реви, я тебе свою отдам.
Ота, выглянув из-за спины Какиути, опасливо покосился на Сунаду.
Внезапно потемнело. Холодный ветер подул сильнее, он буквально пронизывал до костей. Пожав плечами, Сунада подобрал мяч и изо всех сил запустил его в стену. Раздался такой звук, будто лопнул надутый бумажный пакет, и на землю упал бесформенный комок резины. Он бросил его ещё раз, и надзиратель повернулся. Сунада снова и снова неистово лупил мячом по бетонной стене, будто мстил ей за какую-то обиду.
— Твой ход первый, — сказал Тамэдзиро. Они начали с Андо партию в шахматы.
Какиути увлёк Оту в уголок и как мог пытался его утешить. У стены остались двое — Такэо и Коно. Похожая на вытащенного из раковины моллюска туча наползла на солнце. С запада надвигалась ещё одна, чёрная и скользкая, как спина сома.
— Холодно! — сказал Коно, натягивая на уши ворот свитера.
— Чудная какая-то погода, — ответил Такэо, пошевелив ноздрями. — Наверное, снег пойдёт.
— Откуда ты знаешь? — Коно спрятал руки в рукава свитера.
— Воздух влажный. Когда воздух влажный, у меня голова всегда кружится.
— Да, тебе хорошо. Ты, это… Как это? Барометр, что ли? Барометр, вот ты кто.
Тут раздался такой удар, что земля задрожала. Сунада бился о бетонную стену. Отходил на несколько шагов и снова бросался на неё что было силы.
— Как таран, — сказал Тамэдзиро. — Бетон вот-вот треснет. Не удивлюсь, если нашему разлюбезному силачу удастся сокрушить эту стену.
— Тогда мы все сбежим, — засмеялся Андо.
— Ага, держи карман шире! За этой стеной точно такая же спортплощадка, как наша. Что здесь, что там, один чёрт.
— А если и ту стену сломать?
— За ней ещё одна площадка. Как будто сам не знаешь. Здесь таких площадок шесть, они расположены полукругом, одна примыкает к другой.
— А мы их всех разломаем. И сбежим… — Андо, скорчив по-детски лукавую рожицу, засмеялся.
— Дурак, — с жалостью на него глядя, сказал Тамэдзиро. — Ну совсем дитя малое.
К Сунаде уже спешил надзиратель. Его фуражка скрыла лицо Сунады, тут же прекратившего таранить стену. Тюремщик был выше Сунады ростом, но Сунада шире в плечах, поэтому первый выглядел как штырь, вбитый в тело последнего. Второй надзиратель на всякий случай медленно подошёл поближе.
— Давай-давай, бей их, — шептал Андо. — Бей их, Суна-тян!
— Что ты несёшь, несмышлёныш, — заметил Тамэдзиро, передвигая на доске фигуру. — Твой ход.
— Бей их, — повторял Андо, глядя в сторону Сунады.
— Да ты что? С чего так распаляться?
— Давай, бей их всех! Слышь, всех круши!
Белые щёки Андо покраснели. Смазливое личико он унаследовал от матери. Такэо как-то видел её. За сеткой в комнате для свиданий сидела женщина в шёлковом жёлтом платье, по виду барыня. Идя к выходу, Такэо оглянулся на неё и увидел, что чертами лица она просто копия Андо. Та же беззаботная улыбка, та же белоснежная кожа, такие же готовые при малейшем волнении залиться мгновенным румянцем щёки, такой же миндалевидный разрез глаз.
Да, если бы Андо не поехал тогда к матери, он, возможно, не стал бы преступником.
Этими белыми изящными руками он сжимал тонкую, похожую на шланг, девичью шейку. А теперь очень скоро, если не завтра, то, скорее всего, на следующей неделе, его собственную тонкую и белую шейку сдавит верёвка. Может, хоть тогда он вспомнит. Что хотел родиться красным тюльпаном. И о том, что ненавидел своё белое тело.
Наконец фуражка надзирателя отодвинулась в сторону и показалось лицо Сунады. Надзиратели медленно разошлись в стороны. «Вот чёрт!» — прищёлкнул языком Андо и поднял с доски фигуру. Тамэдзиро сразу же сделал ответный ход.
Сунада двинулся вдоль стены, воинственно дёргая плечами, вышагивал, как солдат на марше. Незадолго до капитуляции его забрали в пехотный полк в Акиту, но уже через два месяца демобилизовали из-за энуреза. Он и теперь часто мочится во сне, и в летнюю пору тошнотворный запах его сопревшего от мочи одеяла доносится до соседних камер. «Ещё повезло, что он смертник. Можно себе представить, как бы мучались его сокамерники, окажись он в общей камере. Да, отдельная камера — единственная роскошь, доступная смертникам. Кто же это сказал? Скорее всего, Тамэдзиро».
— При чём здесь «чёрт»? — спросил Тамэдзиро.
— Так он ему и не врезал, — объяснил Андо.
— Ты имеешь в виду надзирателя Нихэя?
— А кого ещё? Видеть его не могу. Клеится ко мне всё время, мол, не хочешь ли позабавиться, то да сё.
— А что, и он не прочь? Говорят, и среди надзирателей немало гомиков. Да, небось, без этого в тюрьме не выдержишь. А сам-то ты как, тоже не прочь?
— Я — нет.
— Жаль. Вот вышли бы на волю, я бы стал твоим личным сутенёром, сразу бы разбогатели. Ты бы у меня отрастил волосы, надел женское платье и — на панель.
Андо расхохотался. Не то чтобы его позабавила трескотня Тамэдзиро, просто такой уж у него характер, всё его смешило.
Надзиратель Нихэй взглянул на часы, Сунада завернул за первый угол, Андо повернул улыбающееся лицо к Такэо.
— Знаешь, Кусумото-сан, говорят, он окончил университет.
— Кто «он»? — нарочно переспросил Такэо, хотя прекрасно понимал, о ком идёт речь.
— Нихэй.
— A-а, я слышал что-то такое.
— А интересно, как себя чувствуешь, когда у тебя высшее образование?
— Странный вопрос. Почему тебя это интересует?
— Да так… Папаша твердил без конца: «Ты должен поступать в университет». Да только не вышло по его.
— Эй, твой ход, — поторопил его Тамэдзиро.
— Погоди. Я же разговариваю.
— С тобой играть невозможно… — заворчал Тамэдзиро. — Никак не сосредоточишься.
— Да ну? Ты сам рта не закрываешь. — Андо отмахнулся от Тамэдзиро и поднял глаза на Такэо. Улыбка на его лице погасла, оно приняло серьёзное выражение.
— Ну, может, там ощущаешь своё превосходство или у тебя такое чувство, что учился больше других… Или ещё что-нибудь в этом роде…
— Трудно сказать… — усмехнулся Такэо. — В общем-то ничего особенного и не чувствуешь. Вот ты закончил миссионерскую школу. И как, что-нибудь чувствуешь?
— Ну… — задумался Андо и тут же расхохотался. — Да нет, ничего. Ну и ну! Совершенно ничего не чувствую.
— Вот и я тоже. Ничего такого не чувствую.
— Враньё! — неожиданно произнёс суровый голос. Коно, как черепаха, высунул голову и руки из свитера, в который кутался, и злобно взглянул на Такэо. — Выпускник университета это… — С трудом подыскивая слова, он гневно сверкал глазами. — Да здесь, в этой тюрьме… — Не найдя подходящего слова, он затопал ногами.
— Ты хочешь сказать, что они здесь на особом положении? — подсказал Такэо.
Среди заключённых нулевой зоны было не так уж много выпускников университета. И десятка бы не набралось.
— Да нет, не совсем то. И даже совсем не то. Я бы не стал говорить так категорически. Дело в их собственном мироощущении. Они сами ощущают себя привилегированными.
— А что это такое? — заинтересовался Андо, его беспечно улыбающееся лицо представляло собой резкий контраст с надутой физиономией Коно.
— А это когда слишком много о себе понимают. Вот, мол, я какой особенный, а остальные мне и в подмётки не годятся. А уж если ты университетов не кончал, ты вообще не человек.
— Да ничего нет особенного в высшем образовании. Сейчас каждый второй выпускник университета. Ничего такого, — сказал Такэо, разглядывая тронутую сединой шевелюру Коно.
