Отохико Кага - Приговор
Поспешно, чтобы опередить Коно, глаза которого, как буравчики, впились в Нихэя, Такэо ответил:
— Ничего. Просто перемывали косточки одному приятелю.
— А-а… — Кивнув, Нихэй медленно прошёл мимо, но неожиданно сделал полный поворот через правое плечо и оказался лицом к лицу с Коно.
Будь Нихэй опытным тюремщиком, например таким, как Таянаги, больше двадцати лет проработавшим в нулевой зоне, он наверняка понял бы значение взгляда Коно и при помощи какой-нибудь уловки сумел бы разрядить обстановку. Однако Нихэй среагировал на ситуацию самым неподходящим образом. Он повёл себя как полицейский на допросе.
— Эй ты, что морду скривил?
Коно заскрипел зубами. Глаза его налились кровью. Нихэй, совершенно не обращая на это внимания, продолжал:
— Ну что ты за тип такой!
У Коно задрожали губы, он впился глазами в Нихэя. Ясно было, что добром дело не кончится, все замерли, переводя взгляд с одного на другого, и тут Тамэдзиро завопил истошным голосом. Он кричал, продолжая прыгать через скакалку:
— Начальник, сколько там ещё минут осталось?
Нихэй, открыв рот, вытаращился на него, как на какую диковину. В самом деле, фигура в пальто, прыгающая через скакалку, выглядела довольно нелепо.
— Ещё пятнадцать минут. Эй, Тамэдзиро, а у тебя дыхалка что надо. Не устал?
— Какое там! От такой ерунды?
Тамэдзиро прекратил прыгать и шарфом вытер пот с лица. Потом, сообразив, что этого недостаточно, вытащил из кармана замусоленное полотенце. Раз — и легко пробежавшись, перевернулся в воздухе. С его лысой головы упали капли пота.
— Ну ты и мастак, — похвалил Нихэй. Он ещё раз посмотрел на золотые часы. — Осталось пятнадцать минут. Как насчёт поразмяться? Или вам не холодно?
Тут потемнело. По серому небу растекалась чёрная туча. Прежде напоминавшая спину сома, она собралась в бесчисленные складки, и теперь казалось, что небо кишит огромными китами. Такэо вспомнилось синее небо, которое он увидел, проснувшись. Прошло всего три часа, а от того неба, похожего на чистую озёрную гладь, не осталось и следа. В сердце вновь всколыхнулась забытая было тревога. Сегодня Андо пронесло, но что будет завтра, никому неизвестно. Просто ощущение тревоги растянулось ещё на один день. Память услужливо вернула его к тому, что ему хотелось забыть больше всего на свете, и он недовольно поморщился. Сегодня утром, когда Такэо услышал шаги, у него возникло совершенно чёткое ощущение, что настал его черёд. «Плохи мои дела. Если птичка подохнет, я тоже долго не протяну. «У меня предчувствие, дурное предчувствие…» Это Ота разговаривает с Какиути. «Не знаю, как и быть… С утра сидит нахохлившись, будто шарик от пинг-понга, того и гляди подохнет», — жалуется Ота, и его плечи под мешковатой синей тюремной робой подрагивают. «Да брось ты со своим дурным предчувствием. Ну подохнет и подохнет! К тебе это не имеет никакого отношения, Давай, гляди веселей!» При этом сам Какиути прекрасно понимает, что веселись не веселись, всё без толку. Никто не застрахован от того, что завтра утром шаги не остановятся перед его камерой. Сегодня я был уверен, что пришли за мной. Всю неделю мне посылались знаки, много знаков, которые укрепляли эту уверенность. Сначала меня вызвали к начальнику тюрьмы. Потом отец Пишон принёс пластинку с мессой Баха си минор. Мать надела чёрное платье, похожее на траурное. Эцуко неожиданно написала, что придёт ко мне на свидание. К тому же сегодня пятница. Всё это укладывалось в единую систему, в единую схему и со всей очевидностью указывало на то, что пришёл мой черёд. Но поскольку шаги в конечном счёте оказались иллюзией, получается, что и уверенность моя не только заблуждение, не только плод разыгравшегося воображения, она совершенная фикция. Значит ли это, что я схожу с ума? Когда именно я вошёл в этот лабиринт? Единственное, что можно сказать совершенно точно, я не имею никакого права обзывать Коно психом. Ибо чем я лучше человека, который вбил себе в голову, что его преследует надзиратель, а любого, кто имеет высшее образование, считает своим личным врагом?
— Заметил, как он на меня посмотрел? — спросил Коно.
— Ну-у… — протянул Такэо, провожая взглядом удаляющуюся фигуру Нихэя.
— Видишь, он просто издевается надо мной, причём только надо мной.
— Может и так, — кивнул Такэо, подумав, что у него нет никаких оснований возражать Коно.
— Такие, как он, спят и видят, чтобы побыстрее отправить тебя на виселицу. А ведь он ещё моложе меня.
— А тебе сколько?
— Двадцать восемь. До тридцати всего ничего. Вот бы дожить до тридцати!
— Доживёшь! Вот я, к примеру, здесь уже шестнадцатый год.
— Да ну? — На лице Коно изобразилось что-то вроде почтения.
— Да. Мне сейчас тридцать девять. В апреле стукнет сорок. А произошло это со мной в двадцать четыре. В общем, мне было примерно столько же, сколько тебе. Так что ещё немного и получится, что я большую часть своей жизни провёл в тюрьме.
— Но… — Глаза Коно сверкнули живейшим любопытством. Но он так и не решился ни о чём спросить, в последнее время у него настолько вошло в привычку разговаривать с людьми исключительно прокурорским тоном, что задавать какие-то конкретные вопросы у него просто язык не поворачивался.
— Вот считай, — благодушно продолжил Такэо, — меня арестовали спустя два месяца, через три года состоялось первое слушание дела и был вынесен первый приговор, ещё через четыре года прошло второе слушание, а потом ещё через два — третье, это было шесть лет назад.
— Значит… Получается… — Коно напряжённо пытался сложить все эти цифры в уме.
— Вот именно, — улыбнулся Такэо. Он был настроен весьма добродушно. — Получается, что некоторым удаётся прожить целых шесть лет после вынесения окончательного решения суда. Пожалуй, я из самых стареньких здесь, разве только Тамэдзиро попал сюда раньше меня. Ему… Да, точно, ему вынесли окончательный приговор восемь лет назад.
— А что, твои действительно подавали ходатайство о смягчении приговора?
— А, это… Мамаша расстаралась и собрала тридцать подписей среди католиков. Не знаю только, имело ли это какой-нибудь эффект. Но когда она мне сказала, что будет собирать подписи, я не стал её отговаривать. Мне просто было её жалко, очень уж она радовалась.
— А Тамэ?..
— А он без конца изыскивал разные способы для оттягивания срока исполнения приговора: сначала пытался обжаловать действия суда и добиться пересмотра дела, потом подавал разные представления и жалобы в апелляционном порядке.
— Да-а, тогда таким, как я, которые просто сидят сложа руки, надеяться не на что… — самокритично пробормотал Коно. — Я сломался после первого же слушания. Короче, ясно обозначил свою волю: «Убивайте быстрей…» Теперь-то я понимаю, что попался на удочку этого прохвоста Нихэя. Только через месяц после того, как окончательный приговор был вынесен, до меня дошло, что я совершил ошибку.
Коно дружелюбно взглянул на Такэо, потом закрыл глаза и задумался. Седой хохолок на его макушке бессильно поник, видно было, что этот человек смертельно устал.
— Я должен был вести последовательную борьбу во время самого судебного процесса, чтобы разоблачить лживый характер судопроизводства. Это высказывание может показаться парадоксальным, ведь я сам отказался от подачи апелляции и пожелал смертной казни. Действительно, тут я допустил ошибку. Сейчас-то, конечно, уже поздно. Но я должен бороться. Должен решительно разоблачать лживый характер всего — судопроизводства, работы исправительных учреждений, системы наказаний.
— И на кой чёрт это нужно? — раздался хриплый голос. Сунада, став в позицию, выставил вперёд массивные плечи, придававшие ему монументальность каменной глыбы.
Коно приоткрыл глаза и тут же злобно сощурил их, ощетинившись.
— На кой чёрт? Объясняю: для освобождения пролетариата.
— Хорош голову морочить, — сказал Сунада. — Что такое этот пролетариат и где ты его видел? Давай, покажи!
— Это я. И ты тоже.
— Не смеши меня. Ты это не я. Две большие разницы.
— И я и ты — пролетарии.
— Дурак! Это и есть, как это там — пара…?
— «Парадоксальное высказывание», — с удовольствием подсказал Тамэдзиро. Все захохотали.
Оказалось, что все, и Тамэдзиро и Андо, давно уже с любопытством прислушиваются к их разговору.
— Да ладно тебе болтать о пролетариате! Всё, что ты делал, ты делал только для себя самого. И вся твоя поганая борьба только за то, чтобы спасти собственную шкуру. Тебе просто страсть как помирать неохота. Вот так-то.
— А вот и нет! — Коно впился взглядом в заросшие щетиной щёки Сунады, за которыми угадывались мощные челюсти.
— Тогда скажи, в чём я не прав! Ну, давай!
— Я вовсе не боюсь смерти. Просто хочу быть верным своей миссии.
