Эльмира Нетесова - Колымское эхо
— Да разве только на зоне случается беда? Вон одна из баб на волю вышла. А за ночь до того половину баб на деньги тряхнула. Думала, не хватятся, не догонят, не найдут. Но куда там, припутали уже у ворот. Всю вывернули, все отняли и самой вломили, не скупясь. Ей на воле до самой смерти помниться будет. Не только свои, ее деньги взяли до копейки. Совсем нищей выкинули. Она белугой ревела, хотела нажиться дура, а потеряла все. Бабы не посмотрели, что домой уезжает, не простили подлость. Уж как она домой добралась — не знаю. Да и никто больше о ней не слышал. Не случилось у ней землячек. А и кто такой паскудой стал бы интересоваться. Ее охрана вырвала от баб из рук. Иначе живою не уехала б. Комком в автобус впихнули, всю в крови и в грязи,— говорила Варвара.
— Жизнь — штука сложная. Иной о выгоде думает, а теряет шкуру. Такое часто случалось,— вспомнил Игорь Павлович тихо:
— Вот на сто четвертом километре зона стояла. Там и теперь зэки вкалывают Вот и попал туда мужик. С виду такой интеллигентный, даже не матерился. Врачом работал. Но не в поликлинике, где-то на заводе. Терапевтом был. Ну, таких по городу полно имелось. Зато сам клептоман. Хоть по мелочи, но все воровал у своих же. Долго это ему с рук сходило. Люди стыдились его спрашивать. Все же не забулдыга, нормальный мужик. А тут его в гости пригласили на Новый год к большим людям. Да и не куда- нибудь в закусочную, а в дом. Ну, не знали о его слабине. Он, как попал в тот дворец, так глаза и разбежались. Раньше он только по мелочи тыздил. А тут какая уж мелочь. Золотыми безделушками дом завален. Ну, гости уже за стол сели, все пьют, едят, а этот придурок всюду шнырит. Спер часы, не обратил внимания, что с гравировкой, именной перстень уволок, короче, поохотился неплохо и решил пока не поздно домой смыться. А у него швейцар на выходе попросил закурить. Он, забывшись, достал портсигар из украденных. Ну, швейцар враз узнал и за руку тяп, как в тиски схватил. А клептоман с ножом не расставался. Раз, и вскрыл тому вену. Ну, шухер поднялся. Терапевта осудили вскоре. И на Колыму. Так он у начальника зоны дорогую ручку спер, подарок к празднику. Тот озверел. А мужик, настоящий трехстворчатый шкаф с антресолями. Загнал он его в угол и вломил так, что в том углу срочно ремонт делать пришлось. Ну, чего хотите? Даже переносицу сломал, все зубы вышиб, сотрясение мозга устроил. И что думаете, проучил? Как бы ни так. Он еще борзее стал. И вот тогда его отправили на трассу. Он там и отличился. Мужики вздумали избавиться от него навсегда. В конце работы кто-то подстроил. Сунул его головой в болото по самый пояс. А уже темно было. Пока искали, он захлебнулся. Сам вылезти не смог, а помочь никто не захотел. Так и сдох как последний придурок.
— А у нас на пекарне недавно бабу уволили. Муку таскала с работы каждый день. Сшила себе пояс, набьет в него муку и домой. А тут вахтер наш поозоровать вздумал, да приобнял за талию. Враз неладное почуял. Отволок к старшему охраны. Ее там наголо раздели. Все нашли и в тот же день уволили по статье. Ну, скажите, не дура? Ведь могла купить. Своим работникам вдвое дешевле продают. А ведь получала неплохо. Сама живет, ни детей, ни родителей нету. Чего не хватало? Жадность бабу одолела, не иначе. Нет, ее не били, кому нужно руки об нее пачкать. Вывели за ворота, следом дверь закрыли. Куда теперь возьмут? Дурная слава хуже грязи к подолу липнет. Никуда ее не возьмут. А позора до самой смерти хватит.
— Сколько о ворах ни говори, они всегда были, есть и будут. Вот и в этой зоне фартовые
жили. Много. Целая шайка. Но они только крупняк брали. Банки, магазины грабили. Красиво, но коротко жили. Кого милиция, других свои прикончат. Не жить, не помереть не умеют толком. Все по-собачьи, не по-людски. Не держатся за жизнь. Вот так тут одна приволоклась. Вся в золоте, бриллиантах. Я и спроси, с чего вырядилась, как на праздник. Она рассмеялась, мол, муж не велел снимать. Глянула, а мужик совсем сопливый. Оказалось, вором был. Менты потом его в погоне пристрелили. Зато побрякушки остались. Вот только человека, целой жизни нет... Глупо это,— добавила Варя погрустнев.
— Вот у нас на сто четвертом километре бабуля живет. Деваться некуда стало. На материке ни одной души не осталось. Все поумирали. Дом отдали чужим людям. Детей отродясь не было. Не рожала. Старик ее давно к другой бабке ушел на житье. Устал один бедовать. А она, не гляди что дряхлая да немощная, все еще деньги копит на поездку на материк. Хочет в деревню на отпуск барыней приехать, чтоб вся при шелках и мехах. А сама, ну чисто баба- яга с музея. Я ей предлагала экспонатом у меня поработать. Ее за взаправдашнюю принять могут. Она носом коленку, не согнувшись, почешет,— смеялась Варвара.
— А зачем ей наряды? — удивился Иванов.
— Людей удивить хочет. А может, там, в деревне, замуж выйти решила. Мало ли дураков в свете? Может, какой забулдыга клюнет, если с похмелья окажется. Этим все равно, кого пропить. Хоть Ягу иль королеву, лишь бы самогонки было вдоволь. Только она не понимает, что на другое не годится. Все жлобится, экономит, хоть сколько той жизни осталось у нее в запасе?
— Последние мозги бабка посеяла.
— Не скажи, самой умной себя считает. Все мечтает деревню удивить. А доедет ли до нее, о том не думает...
— Я в свое время тоже решил подкопить деньжат, съездить в отпуск. И уже поехал за билетом. А меня прямо в аэропорту обокрали, обчистили до копейки. Какой там отпуск, на автобус до города еле наскреб. С тех пор об отпуске и не мечтаю.
— А у нас, вон в том конце погоста, девка похоронена. Давно там лежит, чуть ли не с первых зэчек. Я ее не видела. Но говорили, будто красивее той бабы земля не рожала. Сущий цветок. И голос соловьиный. Все млели, глядя на нее.
— А чего сюда попала? — спросил Игорь.
— Воровкой была отменной. Но не по мелочи. Она в какой-то банде была. Ее все хотели выкрасть, но никак не получалось. Тут же собаки имелись, лютей волков. Им плевать на человечью красу. В ней не разбирались ни хрена. А тут баба с двумя мужиками. Погнались за ними. Дело лютой зимой было, в самую круговерть пурги, когда волки в стаи сбиваются. Это самое опасное время. Вот и нагнали зверюги. Ее в сугробе припутали. И от всей красы только украшенья оставили, да порванное бельишко. Остальное все пожрали, растащили по сугробам и кустам, даже капли крови не оставили. Мужиков еле нашли по весне. Видать, большою была стая. Не удалось от нее сбежать. Раньше волков тут много было. Потом охотники пришли, многих отстреляли. Теперь и сотой части нет. Ведь прежде на трассу выходили, как разбойники. К дому подходили вплотную. Нынче редко их вой слышу. Поизвели бандюг.
— А у нас, неподалеку от Магадана, стая напала на сотрудника. Всего в клочья пустили, только пистолет остался. Если бы умели пользоваться, унесли бы,— хохотнул Игорь Павлович скрипуче.
— И чему смеешься? Человека не стало,— возмутилась баба.
— А пусть не шляется по ночам. Да и человек был поганым. Такого грех жалеть даже мертвым. Садист. Потому судьба наказала, хорошего уберегла б.
— Жди от нее поблажек,— скривилась Варя.
— А что? Вон у нас дед воду возил сколько лет. Тут же с самого берега как упал на лед, на сраке до самой воды ехал. Там же не затормозить, не зацепиться не за что. Уже сам поверил, что утонет. Да не тут-то было. Кобыла спасла мужика. Бухнулась на коленки и развернулась среди дороги. А там собака подоспела, так вот и уцелел, чудом выжил старик.
— Кому-то везет,— глянул Иванов за окно и впервые увидел Колыму в лунном свете. Поневоле залюбовался.
— Я думал, что луны тут отродясь не бывает. Все время хмуро, пасмурно. Только волчьи глаза по обочинам сверкают, да снег горами лежит. Холодная, злая, как само наказание. Как говорят о Колыме, все равно, что о погосте заговорили. Никого улыбкой не одарит, никого не пожалеет. Страшна и зла, недаром выбрали местом наказания.
— Да ты еще не видел, какою она бывает по весне, вся в цвету, как девка в наряде.
— Нашла девку! Да тут сплошные кости и кровь. Там череп на земле, там чьи-то ребра или хвост. Вот это наряд, едрена мать,— фыркал Бондарев сердито.
— Да ты посмотри, какие звезды! Крупные, лупастые, кажется, любую рукой достать можно и погладить,— восторгался Иванов.
— Я этой красой по горло сыт. До сих пор, прежде чем ступить на эту трассу, люди останавливают машины, выходят из кабин и становятся на колени перед предстоящей дорогой. Спроста ли это? Кто-то молится, другие плачут. Сколько жизней она отняла, не меньше прошедшей войны. А ведь многие ушли совсем молодыми. Им бы жить, они здесь остались навечно. И подлецы, и герои, всех одним снегом укрыла, утопила в болотах, топях. Ею не любоваться, ее проклинать надо. Она на горе людям живет.
