Герман Кох - Летний домик с бассейном
— Вторник на следующей неделе… — сказал я. — Но в пятницу похороны. Я думал…
— Доктор Шлоссер, надеюсь, мы хорошо понимаем друг друга. Полагаю, для семьи ваше присутствие на похоронах не слишком важно. Во всяком случае, после того как мы ознакомим их с результатами нашего исследования.
— И когда это произойдет? Стоит ли так спешить? Ведь окончательное решение еще не принято? Оно будет только во вторник? А может быть, и позже? Может быть, Дисциплинарная коллегия захочет детально изучить результаты?
Я понимал, что задаю разом слишком много вопросов. Нервничающие люди задают разом слишком много вопросов. Но я не нервничаю, внушал я себе. Просто никогда не произносил слова «Дисциплинарная коллегия» в присутствии пациента.
На другом конце линии опять послышался глубокий вздох.
— Мы всегда высылаем свои отчеты почтой. Это единственное, что я могу для вас сделать. Мы обязаны известить семью, но, делая это почтой, все же придерживаемся регламента, хотя соответствующий врач получает день отсрочки. Считайте это жестом помощи со стороны коллег, Марк.
50
— Это Херцл.
Человеческий голос не стареет. Даже не назови он свое имя, я бы из тысяч других узнал голос своего давнего преподавателя медицинской биологии.
— Профессор Херцл, — сказал я, — как поживаете?
— Думаю, лучше сначала мне спросить об этом у тебя, Марк. Ты один? Можешь говорить свободно?
Я действительно сидел один у себя в кабинете. В коридоре было против обыкновения много народу: минимум четверо пациентов дожидались, когда я одного за другим приму их, но мне пока не хотелось ими заниматься, пусть немного посидят.
— Я один.
— Прекрасно. Не сочти за обиду, но я сразу перейду к делу, Марк, не стану ходить вокруг да около. Мне бы хотелось, чтобы ты сперва выслушал меня, а потом, когда я закончу, задал вопрос. Как раньше, на лекциях. Не возражаешь?
— Нет.
— Прекрасно. Слушай. После увольнения из университета я работал в разных местах, не стану обременять тебя их перечислением. Нидерланды — страна коммунистическая. Тот, кто попадает в опалу, может идти драить туалеты. Я до этого не дошел, но годами работал в таких местах, где бы не стоило. Так или иначе с тех пор мои идеи стали достоянием общества, однако не воображай, будто кто-нибудь принес мне свои извинения. Правда, в последние пять — десять лет мне снова предложили более подходящую работу, если можно так выразиться. И вот уже около двух лет я работаю нештатным консультантом Медицинской дисциплинарной коллегии.
Тут Аарон Херцл сделал короткую паузу, но я сдержался и ни о чем не спросил. Только крепче прижал к уху телефонную трубку.
— Прекрасно, — продолжал Херцл. — Я лишь даю рекомендации, принятие решений в мои функции не входит. Иногда я замечаю то, чего другой не видит. Несколько дней назад мне прислали твое дело, Марк. Я сразу тебя вспомнил. Домашний врач. Я всегда сожалел, что ты не пошел учиться дальше, у тебя определенно хватало способностей. Завтра утром в девять. Момент истины. Я изучил твое дело до мельчайших деталей, не каждый день моего бывшего студента вызывают в Дисциплинарную коллегию. Я говорю «до мельчайших деталей», но в этом, собственно, не было нужды. Слушай меня внимательно, Марк. Я хочу задать тебе несколько вопросов. Лучше всего отвечай «да» или «нет». Все это останется off the record[37]. Я смогу тебе помочь, только если ты будешь со мной честен. Далее, опять-таки в моих интересах знать не все. Надеюсь, ты отнесешься к этому с пониманием.
— Да, — сказал я.
В эту минуту в кабинет заглянула ассистентка. Состроила вопросительную мину и жестом показала в коридор, где ждали пациенты. Я не издал ни звука, одними губами проговорил: Уйди! Она мгновенно поняла и тотчас исчезла за дверью.
Я подумал, что Херцл сейчас опять скажет «прекрасно», однако он этого не сделал — хотя, возможно, я просто прослушал.
— Домашний врач никогда не берет ткань на анализ, Марк, не мне тебе объяснять. Тем более при подозрении на опасную для жизни болезнь. Строго говоря, здесь никак нельзя говорить о врачебной ошибке. Скорее уж об умопомешательстве. Домашний врач вправе удалить родимое пятно. Или жировик. Но как только у него возникает хотя бы малейшее подозрение, что речь идет о чем-то серьезном, он не трогает ни родимое пятно, ни жировик. Здесь этого не случилось. Мало того, ткань была взята настолько бесцеремонно, что в случае заболевания, опасного для жизни, это лишь ускорило бы распространение болезни. Я правильно излагаю, Марк?
— Да.
— Далее, биопсия в больницу не поступила. Конечно, может быть, и потерялась. Но, может быть, ты забыл ее переслать. Внимание, Марк. Только да или нет. Ты забыл?
— Да.
Я услышал, как профессор Херцл вздохнул. Вроде как с облегчением. Затем послышался шелест: он листал бумаги.
— Я рад, что ты со мной честен, Марк. Перейдем теперь к пациенту. К покойному пациенту… Ралф Мейер. Актер. Никогда о нем не слыхал, но это ничего не значит. Я большей частью сижу дома. Читаю, слушаю музыку. Ладно, вернемся к делу. Было ли что-то, из-за чего ты предпочел избавиться от этого конкретного пациента? Не в смысле послать к другому домашнему врачу. Нет, я имею в виду, избавиться в прямом смысле слова. В смысле чтобы он исчез с лица земли. Что фактически и произошло: он в могиле. Ты подумывал об этом, Марк?
— Да.
— Случилось что-то такое, из-за чего Ралф Мейер с твоей точки зрения не заслуживал жить дальше. Такое бывает. Все мы порой думаем так о ком-нибудь. В конце концов, люди есть люди. Вероятно, у тебя были свои причины. То, о чем я спрошу, фактически в стороне от этого дела и от манеры, в какой Дисциплинарная коллегия будет завтра его рассматривать. Вопрос связан исключительно с моим личным интересом. Интересом к тебе, а также интересом ко всему человеческому роду. Ты имеешь полное право не отвечать. Я не копался в твоей личной жизни. Знаю только, что у тебя есть жена и подрастают две дочери. Вопрос совсем простой. Кончина Ралфа Мейера как-то связана с твоей семьей, Марк?
Я помедлил. Потом сказал «да», но Аарон Херцл наверняка услышал, что я медлил.
— Еще раз повторяю: не хочешь отвечать, не отвечай. Я не обижусь. Значит, это связано с твоей семьей. С женой?
Я снова заколебался. Одна часть меня хотела на этом закончить разговор, другая же часть больше не хотела отвечать только «да» или «нет». Эта последняя хотела все рассказать моему давнему профессору медицинской биологии.
— Нет, — сказал я. — То есть поначалу… Нет, правда нет.
