Наталия Терентьева - Чистая речка
Мне так удивительно было стоять в церкви, слушать его. Ведь я сидела с ним за одним столом, он так просто наливал мне чай. В первый раз на службе он ничего не говорил, тогда только пели, или же я слишком рано убежала в школу. А сейчас была воскресная служба, и отец Андрей разговаривал со своими прихожанами как учитель. Только у нас в школе нет таких учителей, потому что нет такого предмета. Если бы был и его надо было бы как-то назвать, то это был бы предмет «нравственность».
Отец Андрей, как будто зная, что я стою в глубине церкви, говорил о лжи, которая портит душу, об удобной лжи, которой привыкают пользоваться люди, потому что отчаиваются жить с неудобной правдой. И самому неудобно, и другим… Не проще ли врать? Отец Андрей убеждал прихожан, что врать хоть проще, но гораздо хуже для души.
Я не спорила с ним внутренне, внимательно слушала, он говорил очень хорошо, доходчиво, просто, но не примитивно, и совсем так, как он разговаривал со мной в жизни. А потом мне даже стало горячо от того, к чему он перешел, – отец Андрей стал говорить о прелюбодеянии, о неразборчивости в своих связях. Если честно, я даже не могла предположить, что священники рассуждают на такие темы! Я недавно узнала это слово. Не уверена, что оно относится ко мне, я услышала его по телевизору, сначала думала, что это что-то хорошее, потому что звучит оно красиво. Но ничего хорошего в этом нет. А уж в неразборчивости…
Наверно, он увидел меня – пронеслась у меня мысль – и поэтому говорит об этом. Я заступила за спину стоявшей рядом женщины. Хотя ведь он ничего обо мне не знает. Нет, просто так совпало. Он знает всякие житейские истории, может быть, знает о моей Вере, не удивлюсь, если она ходит к нему на исповедь, она упоминала что-то о церкви…
Отец Андрей говорил о том, что душа страдает от случайных связей, от неглубоких отношений. Интересно, то, что у меня с Пашей и Виктором Сергеевичем, – тоже называется «случайная связь» и прелюбодеяние, или все же он имеет в виду настоящие интимные отношения?
Как-то мне стало нехорошо. Я ведь шла в церковь совсем не за этим. Я хотела поставить свечку – и на поминальный столик, и просто святым, Богородице, послушать песнопения, в церкви ведь как будто другой мир. Хотела попросить прощения, постоять у иконы, подождать, вдруг как будто приоткроется окошко и на меня дунет из того, иного, тайного мира, в котором всё знают и обо мне, и обо всех – что было и что будет, в котором могут решить, как мне жить дальше, могут снять тяжесть с моей души… В прошлый раз именно так и было. Тогда еще не произошло столько событий, как сейчас, но я же была в церкви на следующий день после кладбища, и у меня было именно такое ощущение около одной иконы.
Сейчас к ней было не подойти, там вплотную стояли несколько женщин. А у другой такого не происходило. Да еще и священник, которого я немного знаю, вдруг заговорил именно обо мне! Тоже чудеса. Наверно, поэтому люди сюда и ходят – потому что в церкви происходят чудеса.
Я вышла из церкви. Удивительно, но на душе было гораздо лучше, чем до службы. Я постояла у ограды, посмотрела на утреннее небо. Похоже, сегодня будет очень хороший день. Жаль, что я не поеду с Виктором Сергеевичем в монастырь.
Потом я походила по большому церковному саду. Уже были закрыты к зиме розы. У меня защемило сердце. Надо же! Мы же с мамой когда-то именно так закрывали розу, которую мы посадили у подъезда нашего дома. Она плохо росла, мама объясняла, что в городе цветам трудно, нечем дышать, как и людям. И мы ее поливали, пололи вокруг сорняки. У нас в детском доме есть кусты и даже цветы, но роз нет, и я не видела, чтобы кто-то еще так аккуратно укутывал на зиму цветы, обвязывал их веревочками…
Я хотела уйти, уже вышла из двора и… вернулась, опять зашла в церковь. Отец Андрей закончил говорить, и стали петь. Я постояла еще, послушала, мне так нравится это пение – высокое, прозрачное, неземное, так больше нигде не поют, только в церкви. Опять моей душе стало неспокойно, подступили слезы. Я решила все же дождаться отца Андрея во дворе.
Через некоторое время я увидела, как он выходит из того же бокового придела. За ним, суетясь, выбежали несколько женщин. Он, чуть наклоняя голову, на ходу слушал одну, две или три другие торопливо шли следом. Одна ушла, подошла другая, потом третья…
Я ждала, ждала и пошла прочь. Все равно я тут чужая. Я не знаю, когда нужно креститься, то есть как класть на себя крест – знаю, но в какой именно момент все почему-то начинают креститься, не глядя друг на друга, – не понимаю. Надо было, наверно, подойти, когда отец Андрей ходил по церкви и кропил водой, – я видела в открытую дверь. Но я не знаю, зачем это и как себя при этом надо вести. Странно себя чувствуешь – как будто все говорят на другом языке, а ты только стоишь и делаешь вид, что все понимаешь.
Я включила телефон. Тут же раздался звонок. Виктор Сергеевич. Звонил он первый раз, а писал уже несколько раз. Понятно, что от Паши было двадцать сообщений с угрозами и столько же – с признаниями в любви. И требование – срочно пойти с ним гулять после завтрака, иначе он…
Я подумала и написала: «Паша, у меня болит живот, отстань от меня пока». Пусть понимает как хочет, бегает и ищет. С Виктором Сергеевичем я разговаривать не стала. Он-то точно сто раз звонить не будет, он же не Паша.
Я решила прогуляться по поселку. Я хотела есть, я все эти дни не попадала то на обед, то на ужин, вот теперь на завтрак, и за последнее время похудела так, что мне стали сильно велики мои брюки. Сейчас я была в платье, но просто чувствовала, что у меня живот как будто втянулся совсем. У меня остались деньги – я брала на свечки, так что я купила булку и решила есть ее медленно – есть такой способ. Чем медленнее ешь, тем лучше наедаешься.
Только я откусила булку, как увидела Машу и ее маму. Маленький поселок, любого можно встретить. Но я недавно читала книгу, в которой было написано, что и в большом городе, таком, как Москва или Петербург, люди встречаются по каким-то другим законам, не по теории вероятности. По теории вероятности Машу с мамой трудно встретить – что им делать совсем в другом конце города, рано утром, в выходной? Да и я здесь совсем случайно.
Мы шли навстречу друг другу, и встречи было не избежать.
– Здравствуйте! – сказала я первой.
– Привет, – ответила Машина мама и попыталась пройти мимо.
Интересно, иногда мат и грубые слова не звучат так обидно, как вот это небрежно брошенное, равнодушное «привет!».
– Руська, что ты тут так рано делаешь? – Маша искренне обрадовалась, даже не стала скрывать этого. – Мам, подожди!
– Маша! – Машина мама нетерпеливо обернулась. – Мы спешим, давай быстрей!
