Джон О'Хара - Жажда жить
— Миссис Мини сказала, если понадобится еще, позвоните. А пока она посылает только четыре, чтобы лед не растаял.
— Заплатить сейчас? — спросил Сидни.
— Нет, сэр.
— А как насчет чаевых?
— Как вам будет угодно, сэр.
Сидни дал ей два доллара, и девушка удалилась.
— Спасибо, Вилломена, — бросила ей вдогонку Консуэло и посмотрела на Сидни. — Красивая для цветной, правда?
— Да. Как ты ее назвала, Вильгельминой?
— Вилломена. Мать ее зовут так же. У нее заведение в цветном районе города, но дочь она устроила здесь, не хочет, чтобы ее в хвост и гриву гоняли. У Вилломены два постоянных клиента. Двадцать — двадцать пять долларов в неделю чистыми. А в заведении матери за сеанс она заработала бы как раз те два доллара, что ты дал ей на чай. Она нам всем по душе, потому что знает свое место и не пытается заигрывать с нашими клиентами. Заметь, она ни разу не улыбнулась и словно бы не заметила тебя, даже спасибо не сказала.
— А должна была?
— Что, заметить? Нет. Но возьми какую-нибудь из белых девиц в нашем деле, которая попроще, дай ей пару долларов чаевых за то, что выпивку принесла, и уже не отстанет. Конечно, если девочка тебе понравилась, я могу позвать ее. Хочешь, никаких возражений. Ну так как, позвать?
— Да нет, мне вроде и с тобой хорошо.
— Хочется верить, но если передумаешь, не стесняйся. Ну что ж, за удачу. — Консуэло подняла бокал с грогом.
— За удачу. — Оба сделали по большому глотку. — Говоря о странностях, ты ведь и сама не без этого, а, Консуэло?
Девушка округлила брови и указала пальцем на дверь. Сидни согласно кивнул.
— Разве только что я не сказала, что у всех свои странности?
Только тут она понравилась Сидни, он уложил ее на подушки и взял как женщину, а не просто тело, за которое заплатил.
Приведя себя в порядок, она вернулась в комнату. Сидни лежал, закинув руки за голову, и глядел в потолок.
— Не вставай, все сама сделаю, — сказала она. И сделала. — Со мной все в порядке, но так тебе будет спокойнее. Не о чем волноваться, когда вернешься домой. Все хорошо, тебе просто надо было отвлечься. Верно? — Консуэло зажгла сигареты и легла рядом с ним. — А я сюрприз получила.
— Да? И что же это за сюрприз?
— Сказать? Ты и есть этот сюрприз.
— Как это?
— Болтал, непонятно о чем, присматривался, прикидывал. А оказывается, тебе просто нужно было расслабиться. Разве не так?
— Наверное. Во всяком случае, сейчас мне хорошо.
— Ну и славно. Не могу понять, женат ты или нет.
— Женат.
— Любопытство сгубило кошку, и все же: что, жена беременна или, может, больна?
— Ни то ни другое.
— Ты не хочешь говорить о ней с проституткой?
— Вообще не хочу говорить.
— Извини. Очень жаль, — добавила Консуэло.
— Не о чем жалеть.
— Да я не себя жалею. Тебя. И ее тоже, но меньше, чем тебя.
— А чего это ты меня жалеешь?
— Я хочу сказать, жаль, что у нее есть кто-то другой. Тут ясновидящей быть не надо. И так все понятно стало, по тому, как ты сказал, что не хочешь говорить об этом. Что ж, надеюсь, если и дальше будешь наезжать в Ридинг, заглянешь сюда и меня позовешь.
— Слушай, а ты, как бы сказать, сама-то что-нибудь чувствуешь?
— Пора брать доллар за ответ на этот вопрос.
— Ладно, заплачу, только скажи.
— Да не в деньгах дело. Просто надоело слышать одно и то же. И все же отвечу. Иногда чувствую, иногда нет. Чаще всего так: завожу мужчину — сама завожусь.
— Как со мной?
— Да. Если бы мы и дальше встречались, может, тогда уже ты меня заводил. Но привыкать нельзя, слишком много сил тратишь, начинаешь думать о ком-то одном, это становится заметно и другим может не понравиться. И вот уже кто-то из постоянных клиентов говорит, что хочет пойти наверх с другой девушкой, а тебя мадам посылает к пьяницам и новеньким. А я терпеть не могу новеньких. После них зубов недосчитаешься. У них, правда, тоже бывают выбиты, но мне-то от этого не легче, и счета от дантиста меньше не становятся.
— А меня ты тоже боялась, потому что новенький?
— Ну да. Ты так странно говорил, и вся эта чушь насчет рук, а потом я увидела твои мышцы. Но по-моему, в глубине души мне не было страшно. К тому же ты друг Пола, а его все любят. Не слышала, чтобы хоть кто о нем дурное слово сказал, мужчина или женщина. Для меня до сих пор загадка, почему его так и не прибрала к рукам какая-нибудь немецкая девчонка… К слову, вы с ним на ночь-то остаетесь?
— Как он скажет. Спрошу.
— Отдыхай, сама узнаю.
Консуэло накинула халат, вышла из комнаты и отсутствовала так долго, что Сидни допил второй бокал грога и задремал, а когда проснулся и увидел ее на краю кровати, сразу подумал, что она, должно быть, успела переспать с Полом.
— Ты так сладко спал, — сказала она.
— Ну, что сказал Пол?
— Говорит, что готов остаться, но самое позднее в восемь утра должен уехать. Если для тебя это слишком рано, спи дальше, он вернется во второй половине дня, после работы. В общем, решай.
— Ладно, остаюсь, а в восемь поеду с ним.
— Позавтракать можешь здесь. Пол обычно так и делает. — Консуэло выключила свет и легла в постель рядом. Через какое-то время, в непроглядной тьме, он в полной мере оценил ее опыт и умение и, слившись воедино, даже не вполне отдавал себе отчет, кто это. Больше он ее не видел, и после завтрака, к которому присоединилась Мини, они с Полом уехали в Ливан. В спину светило солнце, обещая новый жаркий день.
Впервые за все долгое время их дружбы Пол показался Сидни толстым богатым бездельником. Они побрились у Мини и, с учетом обстоятельств, привели в максимальный порядок одежду. Полу, можно сказать, повезло, на нем был темный шерстяной костюм, на котором не видно морщин, даже если таковые и появились. От Сидни не укрылось, что он часто облизывает губы и глубоко втягивает воздух ноздрями, а однажды шумно выдохнул через рот. Да, в первый раз Пол предстал перед ним сибаритом, но таким, который ничему не дает отвлечь себя от дел, и он понял, что утро, подобное нынешнему, для Пола не внове.
— Что ж, этот чертов дождь хоть немного освежил воздух. Сегодня снова будет жара. Я на работу, а ты поезжай домой и выспись, — сказал Пол. — Можешь хоть весь день спать, если получится, конечно, только скажи Ламару, чтобы заехал за мной в четверть первого. Как тебе Консуэло?
— Лучше не бывает, — сказал Сидни. — Я, верно, тебе кучу денег должен.
— Только не за вчерашнее. Ты — мой гость. — Пол наклонился и, не отрываясь от дороги, с улыбкой подмигнул Сидни. — Но если хочется еще раз пройтись по злачным местам, я дам себя уговорить.
— Сегодня, что ли?
— А завтра мы умрем, — сказал Пол.
— Что ж, будем есть и пить, пока живы. Вроде такой у нас был девиз в «Каппа бета фи»?
— Ну да, dum vivatis, edimus et bibemus, — подтвердил Пол. — Но я не только думаю, как живот набить. То, что ниже, тоже важно.
— В аппетите тебе не откажешь, Пол.
— Да, следую своим желаниям. По крайней мере надеюсь, что так.
— Немец, исповедующий языческую философию Древнего Рима.
— Можно и так сказать, — буркнул Пол, и, повернувшись к нему, Сидни увидел, что тот недоволен.
— Я что-нибудь не так сказал?
— В некотором роде, — ответил Пол. — Знаешь что, Сидни, в наше время лучше не напоминать немцам об их немецких корнях. Вот вернешься с войны с медалями на груди, тогда все, что угодно, сейчас, ради всего святого, не стоит напоминать человеку по имени Райхельдерфер, откуда он родом.
— Знаешь, для меня это настолько ничего не значит, что даже как-то прощения просить не хочется.
— А я не хочу, чтобы ты просил прощения. Да и вообще, если уж на то пошло, ты, негодяй этакий, вообще никогда и ни за что всерьез не просил прощения. Такой ты у нас петушок.
— Если ты думаешь, что я никогда не сожалел о том, что обидел кого-то или сделал глупость, то ошибаешься.
— Ничуть не ошибаюсь. Знаешь, я рад, что мы с тобой подружились в Йеле. Иначе бы потом нам, когда ты осел в Пенсильвании, ни за что не сблизиться. Ты бы задирал передо мной нос, точно так же, как перед Хэмом Шофшталем и другими немцами из Пенсильвании. Всеми пенсильванскими немцами.
— Открою тебе страшный секрет, Пол, — помолчав, сказал Сидни, — ты прав.
— Знаю, что прав. Война просто открыла шлюзы, а так это всегда сидело внутри тебя.
Разговаривая таким образом, они проехали мимо крупной фермы, огороженной прочным каменным забором, бегущим вдоль шоссе. В конце проселка, примерно в четверть мили, виднелись строения: сараи, амбары, загоны для скота, курятники, чистенькие, свежевыкрашенные, без рекламы виски, сельскохозяйственного оборудования, лекарств; там же, посреди всех этих построек, возвышался, окруженный живой изгородью, хозяйский дом, трехэтажное здание из красного кирпича, более уместное в городском, нежели сельском пейзаже; строгие его очертания смягчались — если смягчались — пристроенными позднее крытыми террасами на восточной и западной сторонах дома. На прилегающем к нему спереди пастбище паслись старая малорослая, около ста двадцати сантиметров в холке, лошадка, серая ослица и гнедой мерин. Узды ни на ком не было. Бросив взгляд на почтовый ящик, Сидни прочитал имя: Петер Марбургер.
