Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)
Глаза слипаются… Завернувшись в белый махровый халат, Анна-Мария выходит из ванной и падает на широкую двуспальную кровать. У нее даже нет сил расстелить постель.
Это первая ночь в незнакомой стране. Анна-Мария еще не знает, что она называется ВОЗВРАЩЕНИЕ.
* * *Какая тишина! Это просто невероятно. Рассвет уносит с собой запах петуний. Вместо него так же остро пахнет морем. Вечером Анна-Мария не успела разглядеть, что эта комната такая белая: обои, шторы, мебель… Даже картина на стене написана в бело-голубых тонах.
Она выходит на балкон и не видит внизу той суеты, которая обычно царит на побережьях других стран. Двор и улочки, ведущие куда-то вверх, пустынны. Удивительный город. Он, как странный нарост, прилепился к самому краю скалистой гряды. В нем всего несколько улиц, одна площадь с игрушечной ратушей и рыбный базар. Вдоль побережья пестрой цепочкой выстроились ресторанчики, в бухте покачиваются белые парусники. Но городок кажется вымершим, как в фильмах ужасов. Однако это не пугает Анну-Марию. Она мечтала именно о такой тишине и безлюдье. Едва она успела подумать об этом, как где-то в глубине дорожной сумки зазвенел мобильный телефон. Анна-Мария взглянула на экранчик. Конечно же, это Ада!
– Слушая, подруга, хочешь не хочешь, но я посылаю к тебе Ларика. Ты мне не нравишься! К тому же мальчику нужен отдых.
Анна-Мария пытается сопротивляться, но Ада, как всегда, не слушает ее:
– Ларик тебе не помешает. Ты же знаешь, какой он тактичный. Просто он присмотрит за тобой, а ты… за ним. Может, меньше глупостей натворишь. А то я тебя знаю! Все! Целую!
Ларику, а точнее – Лариону – Адиному сыну двадцать два года (Адка родила его на первом курсе и отправила на воспитание родителям). Теперь парень учится на третьем курсе того же института – Ада настояла, но вся его энергия направлена в неблагодатное русло писательства. И с этим Ада ничего не могла поделать!
Итак, едет Ларик. Судя по всему, он может быть к вечеру…
Анна-Мария спустилась в ресторан. Он был полупустым. Шумное семейство итальянцев толпилось у «шведского стола», накладывая в широкие тарелки салаты и спагетти, в углу за столиком сидела парочка пожилых немцев. Анна-Мария налила себе кофе и села у окна. От моря ее отделяла ровная заасфальтированная площадка. Песка на пляже не было – море окантовано высоким парапетом с железными лесенками, как в бассейне. Камни на так называемом пляже вытесаны в форме скамеек и даже отсюда было видно, как вокруг них снуют проворные пятнистые крабы. Анна-Мария вытащила из пляжной сумки (после завтрака она решила сразу же идти на пляж) сигареты, закурила, глядя вдаль. Мысль о том, что к вечеру ей придется общаться с сыном подруги, неприятно тревожила ее. Это был странный мальчик. Совершенно не похожий на буйную Адку. И вообще – странный. «Мы разминулись во времени…» – однажды сказал он Анне-Марии, когда ему было четырнадцать. «Уж не хочешь ли ты сказать, что влюбился?» – засмеялась Адка, и Ларик сверкнул на нее своими черными недетскими глазами.
Анна-Мария хорошо помнила, как увидела сына подруги впервые. Тогда ему было семь. Ада впервые привезла его от родителей – у нее уже была собственная квартира и достаточно связей, чтобы устроить мальчика в лучшую школу с английским уклоном. По случаю воссоединения с отпрыском семейство устроило вечеринку. Анна-Мария купила большого плюшевого медведя и отправилась к подруге.
…Все время, пока она была в гостях – сидела за столом, помогала мыть посуду, уединялась с Адкой на кухне, чтобы покурить, – мальчик следовал за ней по пятам. Из глубины его глаз исходила тревога, как будто он, еще не умея сформулировать то, что произнес в четырнадцать, говорил ей этим будоражащим взглядом какие-то совершенно взрослые слова: «Я тебя знаю. Мы встречались. Тогда мне было шестьдесят, а ты, юная и чистая, сидела в кафе на улице Карно и пила кофе. На тебе было свободное черное платье и грубые ботинки с высокой шнуровкой… Ты что-то писала в растрепанном блокноте, и твои волосы густой волной закрывали пол-лица. Я понял, что мы разошлись во времени: моя жизнь клонилась к закату, твоя – расцветала. Я не имел права подойти к тебе. Я сел на скамейку напротив и мог только наблюдать… Ты откинула волосы и посмотрела поверх моей головы куда-то вдаль. А я увидел, какие синие у тебя глаза. Таких глаз я не видел ни у кого, хотя прожил довольно-таки бурную жизнь. Если бы я осмелился присесть за твой столик, ты бы сочла, что я – мерзкий старикашка-педофил, пристающий к молодым девушкам. Мы разошлись во времени. Ты, может быть, и смогла бы почувствовать это… Но тогда глубина моей боли стала бы еще бездоннее, потому что я бы принес ее и тебе. Я всегда буду просто смотреть на тебя, где бы ты ни была. И если верить в реинкарнацию, мы еще встретимся. И возможно, Господь Бог тогда будет более милостив к нам…»
Анна-Мария не заметила, что пепел с сигареты упал на ее на белые шорты.
* * *…Вода показалась Анне-Марии густой и тягучей, как постное масло. Морская соль пощипывала тело и покрывала ее белесыми пузырьками. Глубина начиналась прямо от бетонного парапета, но море было таким прозрачным, что она видела, как между подводными песчаными дюнам плавают рыбы. Кроме того, вода стояла неподвижно, как и небо над ней. Анна-Мария закрыла глаза и поплыла. Вода смывала усталость, соль – очищала. Анна-Мария нырнула с открытыми глазами, и море поглотило ее, вплелось в распущенные волосы, укутало своим неестественным теплом.
На пляже по-прежнему было пустынно. Итальянцы сидели в шезлонгах далеко от пляжа, и только пожилая немка расхаживала под пальмой, подставляя солнцу обнаженную грудь. К полудню стало припекать. Делать было совершенно нечего. И Анна-Мария направилась в номер. Ей постоянно хотелось спать, и, приняв ванну, она снова провалилась в глубокий сон.
Вечер опять наполнил воздух ароматом петуний. Анна-Мария решила пройтись по набережной, выпить где-нибудь крепкого кофе. Несмотря на то что городок казался пустынным, в кафешках сидели люди – в основном семейные пары с детьми. Анна-Мария облюбовала одну из площадок и, сев на мягкое кресло, заказала кофе. Огромный алый диск заходящего солнца висел у самой кромки горизонта. Такого заката она не видела нигде. Здесь все было намного ярче, как в детском сне. Анна-Мария заметила пристальный взгляд молодого итальянца, сидевшего за соседним столиком, и поморщилась – очевидно, он принял ее за одинокую искательницу летних приключений и собирался начать действовать. Маленький оркестрик в национальных костюмах уже настраивал свои инструменты, постепенно зажигались фонари – вечер вступал в свои права, столики постепенно заполнялись. И Анна-Мария удивилась: где были все эти люди днем?.. Она поймала себя на том, что поглядывает на аллею, ведущую к гостинице, и ей стало неприятно от мысли, что она как будто ждет, когда на ней покажется знакомая долговязая фигура Ларика. И она действительно появилась, не успела Анна-Мария сделать несколько глотков кофе. Ну вот, теперь придется разговаривать, спрашивать о чем-то, наставлять по праву старшинства. А ей так нравилось, что вокруг не слышно знакомой речи!
Ларик шел по аллее, смешно вертя головой, приглядываясь к площадкам кофеен. Очки он отказывался носить категорически. Было видно, что он успел переодеться и делал это впопыхах – край белой сорочки предательски выбивался из-за ремня на джинсах. Придется махнуть ему рукой. Было бы подло сделать вид, что она его не заметила. Итальянец недоуменно повернулся в сторону ее жеста и, заметив юнца, лицо которого расплылось в широкой улыбке, с досадой выбил из пачки сигарету: женщина, сидевшая напротив, ему нравилась, и появление этого субъекта совершенно не входило в его планы…
Ларик ринулся к ней, натыкаясь на своем пути на легкие пластмассовые столики, но уже подходя, замедлил шаг, отдышался. Смуглый от природы, в белоснежной сорочке и узких голубых джинсах, остролицый и темноглазый, он был похож на аборигена, и итальянец ревниво вздохнул: шустрый парнишка, успел раньше его! Но парочка неожиданно заговорила на незнакомом ему языке.
– Я сяду? – Ларик вопросительно замер у ее столика.
– Конечно. Когда ты приехал?
– Только что…
– Ты, наверное, голодный?
– Нет, я хорошо поужинал в самолете… – Он достал пачку сигарет. – Ты позволишь?
Она кивнула. Пальцы Ларика слегка дрожали, и ей стало смешно.
– Ты чего так волнуешься?
– Мать сказала, что ты в каком-то непонятном состоянии и за тобой нужен глаз да глаз!
– Какие глупости! Это значит, что ты будешь за мной следить? А если бы я была не одна?!
– А с кем?
Он напоминал ей большого и глупого ребенка.
– Да вот хотя бы с ним… – и она кивнула в сторону итальянца, который в свою очередь оживился и со значением поднял бокал. Ларик помрачнел.
