Герд Фукс - Час ноль
— Вел бы уроки, как положено, — сказала Ханна, — никто бы к тебе не цеплялся.
Ханне пришлось преодолеть себя, чтобы выговорить эту фразу. И подавить злость, которая закипала в ней. Ей было жаль его, и в то же время она злилась из-за того, что ей было его жаль.
Фигура Ханны начала изменяться. У нее было такое ощущение, словно ее грудь, словно все ее тело вспоминали что-то забытое. Незаметно, но неотвратимо возникали те же признаки, что и тогда, много лет назад.
Вернувшись во второй раз из Кобленца, Ханна примирилась с мыслью, что никогда больше не увидит своего инженер-лейтенанта. Но потом к ней обратились с почты. Для нее накопилась пачка писем. Вновь и вновь пытался лейтенант ей объяснить, почему нужно положить конец их отношениям, а сам не мог положить конец их переписке. В итоге Ханна отправилась в Кассель, где стояла его часть.
— Я беременна, — сказала она.
Лейтенант уставился куда-то в одну точку, словно давно ждал этого. Ханна пробыла у него только два дня и уехала. «Я поговорил с женой, — написал он Ханне через некоторое время. — Мне все безразлично, теперь ты можешь делать со мной, что тебе угодно». Когда родилась Лени, Ханна поехала к нему.
Она следовала за ним из гарнизона в гарнизон. И хотя ей нужно было заботиться только о ребенке и о себе, вечером, когда он возвращался, все чаще не оказывалось ни молока, ни чистых пеленок. Он начал сам ходить за покупками, иногда даже стирал. Ханне все было безразлично, она валялась на постели, о чем-то размышляла. Они давно уже не спали вместе. Но однажды он положил перед ней на стол большой конверт. Достал оттуда документ. «Именем немецкого народа». Его развели.
Она пожала плечами.
— Но чего же ты еще хочешь? — вскричал он.
А потом его отправили на Восточный фронт. Прощаясь с ним, она плакала, цеплялась за него. Когда он уехал, она перебралась в другой город. В письмах она просила у него прощения, во всем винила себя. Он, как мог, утешал ее, винил себя. Ее письма делались все более нежными, все более связными. Но когда пришла весть, что он погиб, она ровным счетом ничего не почувствовала.
Ханна с возрастающим нетерпением ждала, когда сможет отправиться в дальнюю поездку. Разрушения в городах были невероятны. От центра в Кёльне осталась лишь гора развалин, над которыми возвышался собор и несколько разрушенных церквей. На уцелевших стенах можно было прочесть: Франц, ты жив? Твоя Эльза. — Мама, мы ищем тебя. Эрнст и Клер. — Где фрау Браунерт? — Клара Зингер осталась в этих развалинах. Генрих Зингер жив. Гартенштрассе, 7.
Однако подвалы давно уже были расчищены, а надписи едва можно было прочесть.
Когда она возвращалась назад, ее грузовик всегда был набит людьми с багажом. Великое передвижение по дорогам Европы все еще не пошло на убыль. Но теперь уже никто больше не ехал навстречу смерти. Истребление прекратилось. Наконец-то наступил мир.
Если она думала обратиться к врачу, то следовало поторопиться. Она поговорила с летчиком.
— Аптекарь, — посоветовал тот. — За две-три ампулы морфия он это сделает.
Хаупт все еще давал ей уроки английского. И хотя она давно уже умела договориться с американцами насчет того, что было ей нужно, от уроков она не отказалась. Грамматика ее не интересовала, она выспрашивала его о писателях и книгах. Ей хотелось видеть, как меняется его лицо, когда он начинает рассказывать об этом. Иногда она привлекала его к себе, и они спали вместе, но ей при этом хотелось плакать.
Когда однажды он шел на почту, к нему стали приставать на улице.
— А вот и наша ищейка! Ну, что-нибудь нашли, господин учитель? — смеялись ему в спину.
Через два дня один из тех же обидчиков преградил ему дорогу.
— Кончайте, не то плохо будет. А с Грюном расправились люди из Трира. Мы к этому не имеем отношения. Русских прикончили эсэсовцы. Неправда, что я отправил Грунда в концлагерь. Спросите у Мундта или Кеппеля. Может, они вам скажут, кто арестовал Моля.
А когда Хаупт вышел однажды вечером прогуляться, то вдруг услышал за собою шаги. Он хотел было бежать, но преследователь уже настиг его, рывком повернул к себе — удар кулаком в лицо свалил его, другой удар сапогом пришелся в живот. Хаупт не успел подняться, как нападавший исчез.
На следующий день Хаупт отправился к Олафу Цандеру.
— Вы натравливаете на меня людей. По вашему приказу баламутят детей. Ко мне пристают на улице. Но ведь на самом-то деле документы у вас. Вы пускаете всех по ложному следу. Я был слепцом.
— Сядьте, прошу вас, — пригласил Олаф Цандер.
— Где мой отец?
Олаф Цандер насильно усадил его в кресло.
— Весьма неумно было с нашей стороны подозревать вас. За это время мы убедились в том, что вы не имеете к этому никакого отношения. Приносим вам свои извинения. Вам этого достаточно?
— Где мой отец?
— Но это же безумие, — воскликнул Олаф Цандер. — Это может кончиться для вас печально. Да проснитесь же наконец.
Теперь Ханна много читала. Больше иностранных авторов. Хемингуэй, Камю, Фолкнер, Скотт Фицджеральд. Снова и снова перечитывала она описания городов, что встречались в их книгах. Париж, Мадрид, маленькие городишки на юге Соединенных Штатов, Лазурный берег. Напитки, коктейли, одежда, моды — она обращала внимание на мельчайшие детали; иногда она пела, сидя в кабине, когда ехала куда-нибудь далеко-далеко, дорога ровно расстилалась перед нею, и спокойно гудел мотор. Она будет много путешествовать, будет есть неведомые блюда, пробовать плоды, названия которых она еще даже не знает. Побывает на разных пляжах и разных дорогах.
Она пошла к аптекарю. И как-то утром, когда Лени ушла в школу, она легла на кухонный стол, а аптекарь повязал себе резиновый передник.
В один из вечеров в декабре Хаупт решился. Подмораживало. Из низких, тяжело нависших над деревней облаков медленно падали первые снежинки. В портфеле у него лежали все необходимые инструменты. До охотничьего домика Цандера он добрался еще засветло. Еще раз оглядел то место. Немного в стороне от домика, под деревом. Хаупт был уверен, что это здесь. Но все же сначала взломал дверь домика. Внимательно осмотрел каждый сантиметр пола. Затем извлек из кладовки лопату и мотыгу. Как Хаупт и ожидал, земля под деревом была рыхлая и без камней. На корни он тоже не натыкался. Копал быстро и равномерно.
— Вот это сюрприз, — сказал вдруг кто-то за его спиной.
Хаупт вздрогнул и оглянулся. Над ним стояли Вайден и старый Цандер, оба с ружьями в руках. Они возвращались с охоты. Хаупт стоял уже по пояс в земле. Он собрался было выбраться из ямы.
— Продолжайте, — сказал старый Цандер. — Я же сказал, чтобы вы продолжали.
И Хаупт продолжал рыть.
Трижды снился Хаупту отец. Хаупт видел только его лицо. Глаза закрыты, кожа желтая как воск. Жуткий страх охватил Хаупта, какая-то неведомая сила оторвала его от отца. С ним, видимо, случилось что-то ужасное.
— Отец! — крикнул Хаупт, когда этот же сон приснился ему во второй раз, и капля пота, скатившись с его виска, медленно потекла по щеке.
— Как тебе там живется? — спросил Хаупт, увидев этот сон в третий раз, и отец в ответ медленно раскрыл свои пустые глазницы.
— Стоит мне нажать на спусковой крючок, и нам останется только зарыть вас, — сказал Вайден.
— А теперь хватит, Хаупт, — буркнул старый Цандер.
Хаупт стоял в земле уже по плечи. И медленно выбрался из ямы.
Цандер положил ему руку на плечо.
— Вам надо это как-то преодолеть. Надо отбиваться. Идите-ка домой.
Около одиннадцати Хаупт появился в «Рокси». Гремел джаз, Ханна танцевала с чернокожим Роки, который установил мотор.
— Пошли, — позвал летчик и отвел Хаупта и Ханну в угол, — Я принесу вам что-нибудь выпить.
В феврале приехал Мундт. Его понизили в должности, теперь он был просто преподавателем.
— За наше доброе сотрудничество, — сказал он утром первого дня работы в школе и пожал каждому руку.
На первом же педагогическом совете он сказал:
— Не поймите меня превратно, фройляйн Фабрициус, но я внимательно изучил расписание. Позволите мне сделать несколько предложений?
Он извлек из портфеля практически новое расписание. И, конечно же, оно было превосходным.
С тех пор как Мундт начал работать в школе, стало заметно спокойнее. Когда мог, он следил за дисциплиной на переменах, пусть даже не в свою очередь. Кокс кончался, батареи были едва теплыми, и почти все ученики сидели в пальто. Окон совсем не открывали, вонь от сырой одежды и обуви была невыносима. Большая часть детей голодала, соответственным было и их внимание. Очень скоро многие ученики обращались к Мундту так, словно он был директор школы. Самые маленькие его даже так и называли.
Как-то в обед Доротея заглянула к Ханне. Вытащила из кармана бумажку.
— С этим я ходила всю большую перемену.
