Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

– Она… Мне нужно ее видеть, – Адам лихорадочно оглядывался, узнав о Делии. – Нужно вызвать такси… Господи, я не знаю…

– Можешь взять машину, – сказал Конор, судя по всему, решивший на один день примерить на себя роль благодетеля.

– А как ты собираешься возвращаться в Лондон? – спросила Кейт, гневно глядя на него.

Он пожал плечами.

– Уверен, поезда еще ходят.

Как будто Конор действительно собирался ехать поездом.

– Я поеду с тобой, – сказала Кейт сыну.

Она и сама только не знала зачем. Какой-то странный материнский инстинкт, который давно уже считала умершим. В конце концов, он попросил ее помочь. От нее еще могла быть какая-то польза, даже если она и сама не знала, что ему теперь делать.

– Если ты этого хочешь, конечно.

Адам кивнул.

– Я подожду в машине. Не задерживайся.

Как ей оставить эту ситуацию – с обоими мужьями и Оливией, бывшей лучшей подругой? Что можно вообще сказать им? За той дверью оставалась дочь Кейт. Та, кого она выносила и родила, над кем она плакала пять лет, пока это не стало совсем невыносимо. Сегодня она не могла увидеться с Кирсти. Возможно, в другой раз, если этот другой раз наступит.

– Мне… я пойду.

Теперь она вместе с Адамом, своим сыном, ехала на машине Конора в Восточный Лондон, недалеко от того места, где когда-то познакомилась с Эндрю. Ее немного удивило, насколько модным стал город – шикарные кофейни, парни и девушки в очках с толстой оправой и в мешковатой одежде. Прямо как в «Сильвер-Лейк», в центре Лос-Анджелеса.

Она попыталась разобраться в том, что произошло только что. Она не нашла в себе сил встретиться с дочерью и преодолеть чувство вины за то, что Оливия стала матерью ее детям. Что ж, в этом и состояло ее наказание. Она ощущала значимость произошедшего издалека, вина надвигалась на нее словно комета. «Сейчас об этом не думай». С этим уже ничего не сделаешь. Нужно сосредоточиться на непосредственной задаче – найти Делию.

– Так ты знаешь, где она?

Кейт даже не представляла, что когда-нибудь снова увидит Оливию или Делию, свою глуповатую бывшую лучшую подругу и идеальную малышку, которую Адам ранил в тот день, когда она поняла, что не любит своих детей.

Адам только пожал плечами.

– Думаю, да.

Она попробовала еще раз.

– Я не понимаю, что происходит. Твой отец и Оливия – они не пара?

– Кажется, между ними так ничего и не было, – снова пожал плечами он.

За пятнадцать лет? Это казалось безумием. Она переспала с Конором уже через час после приезда в его дом.

– А ты и Делия?

– Тоже не пара. Но… – он в очередной раз пожал плечами.

Видимо, он имел в виду, что они не пара как таковая, но спят друг с другом. Кейт попыталась разобраться в собственных чувствах. Адам и Делия не были родственниками, даже через брак родителей. Они даже не росли вместе. Но все равно это казалось немного зловещим. Как будто Адам все равно каким-то образом разрушал жизнь этой блестящей идеальной девочки. Скоро может родиться ребенок, и, возможно, у него будет испорченная ДНК Кейт. А чего она ожидала? Что у Адама никогда не будет детей? Честно говоря, да, это казалось вероятным, если учесть, каким асоциальным и злым был тот мальчишка, которого она бросила.

Снова захваченная водоворотом вины, Кейт начала обкусывать кутикулы на пальцах. Конор устроил бы ей за это выволочку. Но, наверное, Конора больше не касается то, обкусывает ли она ногти? Потому что, возможно, между ними все кончено после того, как он дал понять раз и навсегда, что работа стоит для него превыше всего – выше дочери, выше нее. Могла ли она жить так дальше? Могла ли она, однажды уже оборвавшая все связи, выжить в полном одиночестве? И все же он взял ее за руку в машине, понимая, что новость о смерти Дэвида даже спустя столько лет станет для нее ударом. Это было уже что-то, конечно. Но достаточно ли этого?

Машина начала замедлять ход, и Кейт ощутила ужасный, почти невыносимый страх. Здание из красного кирпича с синим значком национальной системы здравоохранения.

– Мне зайти с тобой?

Он бросил на нее раздраженный взгляд, которым, как Кейт понимала, она и сама частенько смотрела на других.

– А зачем ты сюда поехала? Мне нужно, чтобы ты помогла ее отговорить.

– Ты действительно этого хочешь? Чтобы он не появился на свет, если у него есть эта… хрень?

Она не смогла заставить себя сказать «ребенок».

– Ну конечно! Что еще мы можем сделать? Но, наверное… наверное, решать все же ей. Это ее тело.

Кейт почувствовала, что бледнеет при мысли, что возможен и другой исход.

– Но, Адам, кто может хотеть этого, если есть выбор? У меня выбора не было.

– Не знаю. Может быть, в этом все и дело. В выборе, – он посмотрел на мать такими же глазами, как у нее самой. – Послушай, если я не хочу ребенка, это вовсе не значит, что я не люблю Кирсти. Что мне она такая не нужна. Понимаешь?

– Понимаю.

Ей и самой часто приходилось бороться с этой мыслью – как сказать, что она не хочет такой жизни, не выбрала бы ее, не удалив дочь из собственной жизни. С тем, что Кирсти существовала такая, какая она есть, независимо от того, что бы выбрала Кейт. В каком-то смысле она завидовала Делии, у которой была возможность решить самой. Но все равно это было очень тяжелое решение, и внутри Кейт что-то шевельнулось, напоминая о ребенке, который так и не родился.

Она даже не знала имени водителя – бедняге пришлось быть всему этому свидетелем. Но она коротко переговорила с ним, извинившись за сложности с парковкой в этом районе, когда он остановился, чтобы выпустить их.

– Не стоит беспокоиться, мэм.

Его лицо она сразу забудет. Но об этом уже слишком поздно беспокоиться. Вслед за Адамом она покинула залитую солнцем улицу. Внутри, в грязноватой приемной, сложив руки на животах, сидели женщины. Это могла быть и она сама, если бы знала, что нужно проверить гены до рождения Кирсти, если бы не жила в глупом и счастливом неведении. Быть может, они сумели бы не допустить всего этого – долгих лет боли, расставания, разрушения семьи. Смогла бы она жить в мире с самой собой после такого решения? Не то чтобы это имело значение. Прошлое не изменить. Оставалось просто жить с тем, что уже сделано.

Адам ругался в регистратуре.

– …Мне плевать на врачебную тайну! Это мой ребенок! Мой ребенок!

Как странно было слышать это от собственного ребенка, совсем еще мальчишки.

Тут у Кейт пиликнул телефон, но она настолько оторвалась от реальности, настолько глубоко погрузилась в прошлое, что не сразу поняла, что это за звук. Пришло сообщение из клиники «Маунтинвью». Кейт открыла его.

Когда вернулся Адам, Кейт уже успела все осмыслить и принять решение. Почему люди так страшатся выбора, когда на самом деле сразу понятно, что выбрать, если забыть о чувстве вины, долге и вежливости?

– Я получила сообщение, – сказала она.

Она увидела его лицо. Он позволил себе довериться ей хотя бы немного после всего, что она натворила, а она уже снова подвела его. Ее сына, превратившегося в высокого юношу.

– Какое?

– Меня просят вернуться. В Лос-Анджелес. Там есть одна девушка, и она больна. И… в общем, я ей нужна.

– Ты не можешь остаться еще на одну ночь?

– Конечно, это просто… там дело срочное. Трикси. Она примерно твоих лет, чуть старше. Но она сейчас в больнице, и ее состояние ухудшилось. Она ничего не ест. Хочет, чтобы я была рядом, и я, возможно, смогу ей помочь.

– Кто она? – в замешательстве спросил Адам.

– Моя…

Кейт ненадолго задумалась. Слово «падчерица», похоже, уже не подходило. Бывшая падчерица? Бывшая-падчерица-которая-не-родня-ни-мне-ни-Конору?

– Член семьи. Моя семья.

Больно ли Адаму это слышать? Это не значило, что он для нее – не семья. Это просто значила, что понятие «семья» – более широкое и растяжимое, чем она всегда думала. Семьей была Кирсти, даже видеть которую ей сейчас было невыносимо, но она оставалась ее дочерью. Семьей была вредная Элизабет с ее бесконечными постами в соцсетях и племянницей, и племянником, которых Кейт, возможно, однажды все же увидит. Семьей был Конор, какими бы теперь ни стали их отношения. И та молодая женщина, морящая себя голодом в клинике в Малибу и ставшая есть еще меньше, потому что Кейт два дня ее не навещала, тоже была семьей.