Ярослав Питерский - Падшие в небеса
Дверь раскрылась. Павел поднял глаза и посмотрел на вошедшего. Он стоял, низко опустив голову. Рядом с конвоиром. «Как, все похоже! Допрос на допрос! Очная ставка — на очную ставку! Взгляд в пол! Рваная одежда и сломленная воля! Человек со сломанной судьбой — и волей! Все, так похоже!» — подумал Павел рассматривая арестанта. Он стоял и не хотел проходить на середину кабинета, стесняясь, как маленький ребенок, который первый раз в яслях. Это был Петр Ильич Смирнов — главный редактор газеты «Красноярский рабочий». На нем, все так же, как и при последней их встрече — надет все тот же полувоенный китель. На ногах валенки — катанки в галошах. В обычных резиновых галошах. Черные брюки, как галифе, заправлены аккуратно в голенища. Павел, почему-то рассматривал одежду. Он пытался по одежде определить — как долго Петр Ильич находился в тюрьме? Но одежда ничего не выдавала. Главный редактор, как будто, только, что пришел сюда — с воли. Ни единой складки. Ничего. Клюфт всмотрелся в лицо Смирнова. Гладко выбритые щеки. Немного, посиневшие губы. А вот, глаза — какие они? Но глаз Павел не рассмотрел — Смирнов потупился в пол. Обычный вид. Но, что-то в этом человеке изменилось. Что-то не так! Но, что?! Павел понял — он не удивился, увидев своего непосредственного начальника тут. Клюфт улыбнулся. Он с облегчением вздохнул, ведь это была — не Вера! А Смирнов! И хорошо! Да, Смирнов, он, просто, по ходу этой страшной пьесы, должен был попасть сюда. Должен. И он попал. Павел поймал себя на мысли, что он уже ничему тут не удивляется. Любая неожиданная новость, тут — становится какой-то обыденностью. Как утро, или вечер. Наступил и ладно. Что тут такого? Главное, чтобы не поменялся ход времени. А так…. Ну, Смирнов. Ну и что? Павлу стало интересно, что скажет теперь этот человек? Что он скажет?! Клюфт, вспомнил — его «беспричинную боязливость» у него же в кабинете. Перед тем, как он начал писать эту чертову статью — про суд в Минусинске. Павел вспомнил и ухмыльнулся — «Выходит — Смирнов не зря боялся?! Не зря! А может — он чувствовал? Может, знал, что все так кончится? Страшно — человек знал, что все — вот так кончится и жил с этим страхом! Страшно! И все же что он скажет? Что?» Маленький, кивнул рукой и молча показал Смирнову на стул, что стоял возле его стола. Главный редактор медленно прошел. Павел заметил, что Петр Ильич держит руки за спиной и боится их разжать. Он развел их буквально за мгновение, перед тем, как его тело, опустилось на стул. Маленький почесав подбородок пальцем, тихо спросил:
— Ну, что Петр Ильич. Вот. Вот, тот человек. Вы же хотели его видеть? Вот я вам предоставил шанс. Вот вам и очная ставка. Говорите, что вы хотели мне про него сказать? Что? Но учтите — наш разговор носит характер официального. Это очная ставка. Все показания будут занесены в протокол.
— Да, да, я, понимаю. Я все, понимаю. И все расскажу. Пишите. Можете писать, — и тут Петр Ильич поднял глаза и посмотрел на Павла. Это был странный взгляд. Взгляд человека, который просил помощь. И в тоже время это был взгляд, который показывал — ты должен меня слушать. Слушать и подчиняться. Маленький обмакнул перо и начал быстро писать. Он временами поднимал голову, как художник рисующий портрет, смотрел — то, на Смирнова, то, на Клюфта. Он смотрел, и что-то подмечал для себя. Зачем, вновь строчил на бумаге. Наконец, отложил перо и протянул лист протокола Смирнову:
— Вот, прочитайте и можете затем делать свое заявление. Смирнов бегло взглянул на бумагу, и тяжело вздохнув — небрежно подмахнул на листе свою роспись. Он черкнул и бросил перо на стол. Вновь посмотрел на Павла и тихо заказал:
— Я обещал вам поведать — откуда взялась идея с той статьей. И почему именно Клюфт ее написал?
— Ну, вы так сами говорили,… - Андрон покосился на Клюфта. Павел напрягся. Он смотрел на Смирнова и ждал. И тот произнес:
— Я сам дал команду написать эту статью. Более того, я сам подсказал этому человеку, в какой именно главе взять цитату из библии. И почему именно эти слова должны прозвучать. Эти слова был своеобразным кодом-отчетом, так сказать, о нашей работе, перед представителями немецкой разведки. Павел закрыл глаза. Боль и обида?! Нет — эти чувства почему-то — не заполнили его грудь. Хотя Павел ждал, но все было не так. На допросе с Самойловой, Клюфт действительно чувствовал и боль и обиду! Или, на том собрании, где говорил о нем всякую чушь, его бывший друг Димка Митрофанов, он был обижен! Ему было больно! А сейчас?! Нет, некое разочарование и все! Да и разочарование лишь в том, что еще один человек смирился со своей судьбой, и говорит неправду, что бы выжить! Что бы хоть ненадолго обрести покой. Он пытался выгородить Павла. Но как? И какой ценой?!
— Павел все прекрасно понимал. И он спрашивал меня — почему, почему, это нужно. Он даже пытался отказаться от статьи. Но я на него надавил. Надавил. Извините. И я, конечно, признаю, что Павел Клюфт попал под мое воздействие. Признаю. И вот тут в присутствии следователя, вас гражданин лейтенант, хочу попросить у Павла прощения и посоветовать ему, тоже, как и я встать — на путь исправления. Осознать вину! Признаться и попытаться завоевать доверие. Исправить ошибку и завоевать доверие. Стать человеком, который действительно достоин, жить в этой прекрасной стране! В этом рабоче-крестьянском государстве! — Смирнов, словно выступал на трибуне. На собрании! Но это говорил не он! Даже интонация насквозь пронизана фальшью! Павел чувствовал это! Он понимал, Смирнов хочет, что бы — он «это услышал»! Он хочет, что бы Павел понял — «Я говорю ложь, но это сигнал тебе! Это должно тебе помочь! Послушай меня! И подыграй мне!». Клюфт улыбнулся. Он смотрел в глаза Петра Ильича и кивал головой. Маленький заметил, что арестованные — откровенно переглядываются, и тут же заволновался:
— Все?! Это все, что вы хотели сказать? А?
— Да! Это все, что я хотел сказать, — вздохнул Смирнов.
— Так, выходит, Клюфт писал статью — по вашему приказу и по вашему распоряжению?! И вы ему указали, ту главу в библии, на которую нужно сослаться?
— Да, указал…
— Ну, хорошо, а книга? Где книга-то? Вы давали ему книгу? Соколов занервничал. Вопрос застал его врасплох.
— Книга… хм, книга…. Книга, да, я ему показывал книгу,… библию то есть,… но вот где она?! Честно говоря, я не помню. Как-то все в суете. Наверное, у меня в кабинете… разве ее там при обыске не нашли?! — встревожено и робко спросил Смирнов. Маленький кивнул головой. Он понял — поймал арестованного на лжи:
— Нет, не нашли, не нашли.
— Ну, гражданин следователь, я вправе не знаю…
— Хорошо. А та, глава. Та глава. Ну, из которой вы заставили Павла написать цитаты, вы помните ее? Почему именно она? Почему? Что вы имели в виду? Что хотели вы добиться теми словами? А? Смирнов опустил голову. Затем посмотрел на Павла. Клюфт осознал — главный редактор попал в ловушку. Он не запомнил тех — роковых слов в статье. Статье, которая стала приговором и ему, и Смирнову. Павел вздохнул и громко сказал:
— А почему, вы, ничего меня не спрашиваете? А? Гражданин следователь? Маленький достал папиросу. Подкурив, задул спичку и неохотно ответил:
— До вас еще дойдет очередь, арестованный Клюфт…
— Нет, но почему же. Петр Ильич прав, — настаивал на своем Павел, он вклинился в разговор. — Он мне давал библию. Читать. В кабинете. Но потом, потом я ее унес домой. К себе домой. Вот так, без спроса унес. А он не знает и не может знать, где она! Где книга! А что касается слов, так я их хорошо запомнил гражданин начальник! На всю жизнь теперь! Запомнил! Доколе невежи будут любить невежество?
Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас! Маленький пристально посмотрел на Павла:
— Что вы хотите этим сказать? Что?!
— Как, что?! Вы же хотели знать — запомнил ли Петр Иванович те слова? Из библии? Видите — запомнил.
— Нет, я вижу — это вы сказали! — зло бросил Маленький. Он сидел и попыхивал папиросой — словно паровоз на станции, выпускал клубы дыма — с постоянно-временным, интервалом.
— Я просто подсказал Петру Ильичу.
— Я вижу! Вернее слышу, вы говорите эти слова, а вот Петр Ильич молчит! — не на шутку разозлился Андрон. А Павлу это доставило удовольствие — его злость. Клюфт, как стайер, почувствовал — второе дыхание в этой словесно-психологической дуэли, под названием «допрос».
— А если вы слышите — почему не заносите мои показания в протокол допроса? А? Я хочу, что бы вы их занесли?
— Что?! — вскрикнул Маленький. Он, подскочил из-за стола и сурово уставился на Клюфта. Смирнов замахал руками:
— Послушайте. Послушайте, гражданин следователь. Я же признался. Я признался! Ну, зачем все переводить в такую плоскость? А? Не надо! Но Маленький не слушал его бормотания. Он хлопнул по столу ладонью и гневно сказал:
