Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Может, не может, я тебе свое слово сказал! — обиделся Спиранский.
— Да, что — ваше слово?! А я верю — разберутся! Я вон — потомственный железнодорожник! И верю — приедут справедливые люди из столицы нашей, Москвы! От товарища Ежова! Приедут и разберутся и спросят! Вон, Пашку пристрелили и спросили! Вон, как, спросили! И майора этого, вон как, под суд отправили! И спросят у остальных! Я верю — не знают они в Москве, про мучения наши! Тут не выдержал Павел. Он приподнялся с постели и грустно сказал:
— Да, все они знают Федор, все они знают! Попов растерянно замолчал. Он не ожидал, что Павел встанет на сторону инженера. Клюфт грустно улыбнулся и добавил:
— Прав Федя Евгений Николаевич то. Прав. А, что касается Москвы. Так, там, на допросе был мужик, в костюме дорогом. Мне, вон, папиросу дорогую давал. Так вот. Мне потом конвоир шепнул. Невзначай по дороге. Это оказался, какой-то высокий чин из НКВД. С самой Лубянки! Он — толи заместитель, толи помощник нашего наркома! Понятно?! Так, что знают там, в Москве обо всем. Знают… Федор молчал. Пермяков привстал на кровати и испуганно спросил:
— Это ж, что? Мы в рабство теперь попали? А? Выходит так?
— Ты, это, заткнись Ваня! Заткнись! — цыкнул на него Клюфт. — С такими разговорами, тебе точно — двадцать пять лет впаяют. За контрреволюционную агитацию! А вы, Евгений Николаевич, тоже помалкиваете! Если вам, все равно, то молодому-то, вон, еще как, видите, жить охота! — осадил Павел и Спиранского. Инженер пожал плечами и вновь тяжело вздохнул. Пермяков обиженно опустился на кровать и отвернулся к стенке. Открылась дверь и конвоиры в камеру, ввели Бориса Николаевича — таинственного пациента тюремного лазарета. Он, молча зашел и стал быстро складывать вещи — скатал матрас и сложил в мешок одежду: свитера, рубашку майки, носки. Все обитатели камеры замерли и украдкой наблюдали — за этими спешными сборами. Таинственный сосед — куда его переводят? И вообще — кто такой этот человек? Теперь судя по всему, так и останется загадкой. Два конвоира лениво смотрели, как Борис Николаевич собирается. Один из тюремщиков — побрякивал связкой ключей. Когда арестант собрался и повернувшись встал с готовностью идти, конвоир вдруг посмотрел на Павла и противно проскрипел высоким и мерзким голоском:
— А ты, Клюфт, тоже собирайся. Хватит, тут, бока отлеживать! Павел привстал с кровати и тихо переспросил: С вещами?
— Нет! На допрос пойдешь! Павел вздохнул и послушался приказа. Медленно встал и надел свои ботинки. Спиранский и Попов посмотрели на него сочувствующими взглядами. Только Пермяков даже не взглянул в сторону Клюфта. Он, как завороженный, пялился на Бориса Николаевича. И тот, неожиданно сделал то, чего никто из присутствующих не ожидал — мужчина громко крикнул:
— Простите люди добрые! За все простите! За все! Конвоиры кинулись к Борису Николаевичу и схватив его за руки — поволокли к выходу. Еще один тюремщик взял баул, с личными вещами, таинственного узника, выбежал следом. Павел, так и остался стоять. Спиранский с облегчением выдохнул и тихо сказал:
— Ну, вот. Теперь можно не опасаться. Что тебе еще, что-нибудь, припаяют. Увели нашего спец клиента.
— Братцы?! А кто это был-то? Что за почести? А? Кто это был-то? — бормотал Пермяков.
— Да, кто, его знает теперь? Какая-то бывшая шишка видать! Вот и до него, очередь дошла! — тяжело вздохнул Попов.
— Господи! Что такое творится-то? — бормотал Пермяков.
Иван растерянно смотрел: то на Попова, то на Спиранского, то на Павла. Инженер попытался успокоить парня:
— Да хватит, Хватит тебе Ваня! Не за тобой же пришли! Кстати Павел, а что, тебя-то, опять, вон, дернуть хотели?
— Да, видно ребята. Скоро и меня от вас уведут… — покачал головой Павел.
— Слушайте, а что он просил прощения-то, у нас? А? — буркнул Попов и сел на кровать. Но тут, дверь заскрипела и открылась, и в камеру заглянул конвоир. Он брезгливо крикнул:
— Ну, что встал?! Клюфт на выход! Сюда иди! Следователь Маленький — выглядел не так, как всегда. Нет, внешне, все вроде было прежним — и новенькая отглаженная гимнастерка, и стрелки на галифе, и начищенные сапоги, и гладко выбритое лицо. Все вроде без изменений. И все-таки, что-то, в этом холеном офицере было не так. Глаза у этого человека светились по-особому. Взгляд сосредоточенный, и грустный, и в тоже время — пронизывающий, и изучающий! В нем, какая-то хищная таинственность. Следователь Маленький, что-то скрывал. И что-то пытался разгадать — но что? Павел сидел и в нетерпении ерзал на стуле, пока Андрон ходил по кабинету. Он медленно передвигался от стола к окну и назад. Бетонный пол противно хрустел под яловыми сапогами. Металлические набойки на каблуках поскрипывали тонкими нотками — словно пчелы, которые хотят ужалить, но боятся. Риз! Риз! Где-то рядом. Риз! Риз! Павел ждал. Наконец Андрон остановился и сказал:
— Вы сыты, арестованный?
— Что? — не поверил своим ушам Павел.
— Я говорю — вы сыты? Павел смутился. Странная, какая-то забота?! На прочность едой его уже проверяли. Нет хватит! Стоять до конца!
— Я сюда не на обед пришел гражданин следователь. Маленький пождал плечами. Он даже немного расстроился. Отвернувшись от Павла, посмотрел в окно и загадочно сказал:
— Я хотел, что бы этот день вам запомнился… Павел насторожился. Опять какой-то неприятный сюрприз? Что на этот раз? Что приготовил этот следователь-ровесник ему в подарок? Маленький вздохнул и решительно шагнул к столу. Он сел на кресло и покосился на конвоира, который сидел в углу. Помолчав, достал из стола папку и провел по ней рукой — словно стряхивая пыль. Павел с удивление наблюдал, как этот человек любуется уголовным делом, словно произведением искусства. Как красивой картиной! Гениальным шедевром скульптора! Андрон помолчав, не поднимая глаз, тихо сказал:
— Значит так, арестованный, ваше дело закрыто. Закрыто. Осталась одна формальность. Поскольку вы вот лежали в лазарете, то и очную ставку, последнюю очную ставку, провести не было возможности. А сейчас…
— Дело закрыто? Закрыто? Вот, тебе — на?! А меня-то, два раза всего и допрашивали, и все? Дело закрыто? Странно, странно как-то!
— Молчать! Пока я вам не дам слово! Хватит! Что вы, тут устроили?! Вы на допросе! На допросе, а не в клубе на диспуте! Помните это Павел Сергеевич! А то я!..
— Что, все-таки опять бить будете? — вновь ехидно перебил Павел.
Но Маленький сдержался. Он хотел заорать, но не стал. Лишь хлопнул ладошкой по столу. Вновь покосившись на солдата, Андрон, зло ответил — процедил сквозь зубы:
— Зачем бить?! Вот, дам команду и вместо лазарета, в карцер пойдете! Пойдете и посидите там недельку! Павел ухмыльнулся. Следователь вел себя немного странно. Он хоть и пытался казаться грубым и решительным, но выглядело это не убедительно.
— Павел Сергеевич, у нас осталась одна следственная процедура. Одна.
— Хм, я даже не думал, что у нас следствие проходит так спешно.
— Да, тянуть нет смысла.
— И, что же за процедура?
— Хм, прежде чем я дам подписать вам протоколы, я хочу провести еще одну очную ставку. И все. В принципе все кончено.
— Что? Еще кого-то вплели в эту историю? А? Опять невинный человек? Опять? Вы же на Полякова все списали? А он, кстати, был вашим начальником! Вам-то самому, как? А то, пресмыкались вон, перед ним, а он, оказался, как вы говорите — шпионом?! А? Гражданин следователь?!
— Павел Сергеевич, я не хочу с вами вступать в полемику. Не хочу, — Маленький не поддавался на провокацию Павла, тот хотел его заставить нервничать, не зная даже зачем. Он остался спокойным. Хотя, на его скулах — ходят желваки от злости.
— Я не подпишу не одного документа. Да и зачем? Зачем их подписывать? Все и так решено! Все! Вы, уже все решили. Без меня.
— Ну, не все, пожалуй… — загадочно вздохнул Маленький. — Ладно, воля ваша.
Но все равно. Я вам буду должен дать подписать протоколы. И будет лучше, если вы их подпишите. А сейчас, я проведу очную ставку. Еще с одним участником вашей контрреволюционной шпионской группы. Павел насторожился. Опять его испытывают?! Опять эта противная процедура! Кто на этот раз! Кто? «Может кто-то из газеты? Может, кто-то, из его знакомых?
Может?… нет! Нет! Только не это! Нет! Вера! Неужели?! Неужели они добрались до Веры? Она жила в его доме! Она была с ним! Нет! Верочка! Только не это!» — с ужасом подумал Павел. Сердце забилось — как раненная птица в руках охотника. Маленький внимательно смотрел на него. Он заметил, что Павел сжал кулаки и не находил места рукам. Лейтенант покачал головой и громко сказал:
— Часовой приведите арестованного!
«Господи! Господи! Он сказал — арестованного! Значит, это мужчина, значит, это не женщина! Значит это не Вера?! А, что если, он так называет человека без пола. Для них ведь, все арестанты едины! Мужчина, женщина! Просто называет — арестованного! Арестованный для этих людей — уже и не человек, ни мужчина и не женщина, а лишь кусок мяса, кусок костей, набор для лепки! Набор для их страшных игр! Материал для забавы и отчетности! Господи! Помоги! Господи! Помоги! Прошу тебя!» — Павел вдруг понял, что молится. Он просит Бога о помощи! Просит Бога! А кого еще просить?! Кого?! Кого просить тут?! В этом страшном месте?! Как странно! Как странно! И так просто — просить помощи у Бога! А, что в этом такого?! Что?! Если больше надежды нет! И никто ее не может дать! Секунды длились вечностью. Тягостная тишина в кабинете. Тук, тук! Бьется сердце. Тик, так. Где-то тикают часы. Где-то тут, в помещении. Скрипит перо. Маленький, что-то пишет на бумаге. Перо скрипит громко. Оно, словно повизгивает и не хочет выводить буквы. Перо, измазанное чернилами, как грязью — сопротивляется и не хочет писать какую-то гадость! И главное ложь! Неправду! Перо сопротивляется неправде! Скрип — как отчаянье! Бумага, бедная бумага! Черные кляксы лжи насильно наносят на нее! Человек с усердием палача мажет по бумаге, своим мерзким подчерком — ложь! И не боится — бумага-то, все стерпит! Все! Бумага терпеливая! Она видела много! Она знает очень много! Почти все о человеке!
