Николай Гарин - Таежная богиня
Под ногами у северян вечная мерзлота. Это примерно пятьсот метров в глубину. Бесконечность — это жизнь, а смерть всегда конечна, — закончила с некоторой печалью Нюра.
— Подожди, подожди, — завозился в кресле Никита, пытаясь принять более значимую позу, — а отец не говорил, что если у северян все замечательно и с экологией, и с нравственностью, с космосом, который они знают с рождения, ну и так далее, то почему бы не им и делать эти “ступени”, которые он предлагает? Или подключить науку?
— Ну, вот мы и подошли к главному, что должно приоткрыть завесу в твоем непонимании. Начнем с того, что цель, которую поставил перед собой папа, — это, как он говорил, практический контакт с миром разума, или ноосферой. Для того чтобы заглянуть в будущее. Опять же, со слов папы, наука — это безнравственная и в высшей степени капризная барышня. Она корыстна, алчна и завистлива. Величайшие открытия замечательных ученых легко и быстро превращаются из плюсов в минусы. И ничего с этим не поделаешь. Так человек устроен. И все идет к тому, что люди уничтожат друг друга и жизнь на Земле перестанет существовать. — Нюра перевела дыхание. — Это я так, из папиных размышлений вслух. Наука никогда не сможет просчитать, а тем более реализовать баланс природы и человека, человека и человека, человека и Космоса. Это невозможно. А возможно будет, когда духовное станет доминировать над материальным. Когда наступит гармония во взаимоотношениях. Когда эмоционально-чувственное восприятие действительности будет нормой. Когда править миром будет Красота! На вопрос “А где польза?” папа отвечал, что нет никакой пользы. Это в так называемом цивилизованном мире есть такие понятия, как польза, политическая целесообразность и экономическая выгода. Здесь нет ни пользы, ни выгоды, здесь вера в бесконечность, в бессмертие! Творчество бескорыстно по природе. Искусство создает красоту, которая стремится к гармонии. Поэтому чудо может случиться только через искусство, силой таланта и гениальности художника. Предпосылки есть — священная долина. Дело за художником. Нюра поднялась и стала бесшумно ходить за спиной Никиты.
— Почему это не может сделать местный художник, ханты или манси? — продолжила она тише и менее эмоционально. — Как опять же говорил папа, будущее за новыми культурами, за новыми людьми, которые рано или поздно заселят эти края. Художник должен быть оттуда, от вас. Почему выбран ты? Потому что ты сын своего отца. Ты стал настоящим художником. Прошел испытания, какие были тебе предназначены. Ничего случайного не было. И вот ты здесь. Осталось понять людей, живущих на этой земле. Научиться смотреть на мир их глазами, мыслить, как они, и тогда откроются тайны, о которых ты даже не подозреваешь. Три года тебе придется прожить жизнью оленевода, рыбака и охотника. Тебя будут допускать на все самые священные и закрытые обряды и ритуалы. Ты будешь беседовать с шаманами и прорицателями. Ты узнаешь обо всех мифах и легендах манси. Тебя научат камлать, превращаться в лягушку или зайца, волка или медведя. Ты научишься понимать природу, настроение людей, говорить на языке зверей и птиц... Когда вернешься, женишься на подросшей Евдокии и вырастишь сына. И следующие три года проведешь в библиотеке. За шесть лет ты должен узнать ровно столько, сколько знал папа. Ты разгадаешь тайну карты. Определишь место космического луча и вокруг него создашь храм, в котором соберешь пантеон новой религии Севера. Этот храм и будет второй ступенью — Средним миром. Создавая храм, ты поймешь неразрывную связь всех миров, от нижнего уровня до седьмого. Тогда у тебя не будет вопросов о полезности работы. А наука потом все расставит по своим полочкам и сделает выводы. А может, в этом не будет необходимости. Главное, чтобы открылась дверь в будущее. Папа подставил тебе плечо, ты подставишь Артемию. Он будет первым, кто войдет в новое измерение.
Нюра буквально упала в кресло. Она вся дрожала.
— Кажется, я все сказала, что наказывал папа.
Часть четвертая
Канун
...С крутого откоса к реке спускалась девушка небольшого росточка, с изящной фигуркой. Пропорциями, порывистыми движениями она напоминала подростка. Черные с лиловым отливом волосы обрамляли открытое лицо с крутым лбом и по-детски пухлыми, с едва заметным румянцем, щеками. Но какие были глаза!.. Они светились невероятной бездонной чернотой, сияли и искрились.
Опухший, обмороженный, с замотанными в бобровые шкурки руками и ногами Никита полулежал в лодке, которая медленно причаливала к каменистому берегу.
Братья Макар и Лукьян Воюптины трое суток не выпускали из рук шестов, на которых они шли вверх по течению порожистой речки Тарка, что на языке манси — Ерш. Они подобрали обездвиженного Никиту у Сухого переката и вначале не поверили, что этот бородатый и худой русский шел к Вороньему камню, но когда тот показал священный знак, взялись его доставить до места.
Нюра почувствовала, что Никита где-то рядом, когда братья Воюптины еще только устраивали Никиту в лодке. Взяв у старика Хотанова лучших хоров — оленей-самцов, они с Евдокией на двух упряжках пустилась навстречу.
Нарты девушек летели по едва-едва оттаявшей земле. Умные послушные вожаки вели упряжки рационально и умело. Их не нужно было подгонять. Хореи девушки держали на коленях. Олени точно чувствовали, что их быстрый бег очень нужен хозяйкам, поэтому, хрипя и пощелкивая копытами, они неслись во всю прыть.
Никита, точно завороженный, не сводил глаз с чудо-девушки, спешащей к берегу. Следом за девушкой показалась еще одна фигура. Никита перевел взгляд, и его тотчас обдало жаром. Вслед за черноглазой красавицей торопливо спускалась к воде Нюра! Значит, эта чудо-девушка — Евдокия!
Обмороженное, обветренное лицо Никиты вспыхнуло огнем, у него перехватило дыхание.
— Павел! — обогнав неожиданно смутившуюся Евдокию и забредя в воду по колено, Нюра перевалилась через борт и уткнулась Никите в грудь. — Живой!
— Осторожно, он весь в ранах, — проговорил один из братьев Воюптиных.
— Ничего! — Нюра оторвалась от Никиты. — Теперь мы его быстро вылечим. Да, Авдотьюшка? — повернувшись к берегу, радостно выкрикнула она. — До свадьбы все заживет! — добавила сестра, не догадываясь, как подлила масла в огонь, который продолжал жечь Никиту.
— Вот тут его вещи, — кто-то из братьев потянул за лямки огромный, непонятного цвета и формы рюкзак. За рюкзаком показался облупленный, со сбитыми углами этюдник, какие-то грязные коробки, узлы...
Никиту осторожно перенесли на нарту и обложили шкурами. Нюра, отведя в сторону братьев, щедро рассчиталась с ними золотыми самородками, похожими на спелые бобы.
Евдокия украдкой поглядывала на Никиту. А тот больше не мог смотреть на девушку. Он проклинал все на свете: себя, Нюру, что затеяла эту дурацкую встречу, взяв с собой Евдокию, и вообще всю эту историю с какой-то придуманной женитьбой на девочке, которая на столько лет его младше и которой он совершенно не достоин.
Обратную дорогу олени шли шагом. Нюра рассказывала Никите о том, что случилось в долине в его отсутствие. Как-никак прошло три года. Кроме того, она то и дело просила посмотреть и оценить Авдотьюшку, как она ласково называла Евдокию. Та смущалась, слегка отставала, чтобы не встретиться взглядом с Никитой, а тот и не смотрел. Он твердо решил поговорить с сестрой и закрыть тему женитьбы. Разве мало женщин более зрелых?
Однако Никита кривил душой. Дерзкие мысли все же дурманили его голову и забирались под самое сердце, задевая что-то там сладкое, туманили глаза, медом разливались по телу...
Три года, которые он провел в скитаниях по вогульским юртам, стойбищам, паулям, открыли ему глаза на Урал как на планету, заселенную людьми из другого времени, причем не столько прошедшего, сколько параллельного, в некотором роде и будущего. Никита удивлялся их бесстрастному отношению к любым природным явлениям, которые европеец принял бы за чудо или трагедию. Удивлялся и отношениям их между собой, умению обходиться малым, умению терпеть, быть гордыми и независимыми и многому другому, что позволило Никите думать об этих малочисленных таежных родах как о людях иной цивилизации.
Так, например, в первом же чуме, когда он вдруг заметил, что хозяева почти не разговаривают между собой, он заподозрил, что причиной их неразговорчивости является он сам. “Может, мне в другой чум перейти?” — осторожно спросил он тогда хозяина, Данилу Анямова. “Зачем в другой чум?” — был ответ. Никита и признался в своих предположениях. Данила долго смотрел на него недоумевающе, после чего спросил: “А о чем мы с женой должны говорить?” — “Ну не знаю, — смутился Никита, — о погоде, например, или о том, что приготовить на ужин, или как тебе одеться, да мало ли вопросов может быть между супругами...” — “Зачем спрашивать, если все знают, какая погода будет сегодня, или завтра, или через неделю! А что на стол поставить, она лучше меня знает. Если на охоту собираюсь — одно, в стадо работать — другое. Зачем спрашивать. И что мне одеть, она тоже знает. Зачем лишние слова?” — заключил тогда старший Анямов и снова пожал плечами, мол, странные эти русские, им бы только поговорить.
