Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2009)
Но, увы, героем избран Сталин, который у Никонова, подобно Петру III, потихоньку играет в солдатиков, выплескивает часть вина под кресло — «домовому!», — ощупывает прелести Вали Истриной, ругает ее за то, что вместо рейтузов надела трусы.
Что случилось с Николаем Никоновым? Как мог неглупый человек и талантливый писатель создать такой «шедевр»? Все просто — он взялся не за свое дело. Никонов всегда брал материал «из жизни», он умел писать о том, что видел, слышал, запомнил.
Книга о Сталине потребовала от писателя совершенно иных качеств. Труд хорошего, добросовестного исторического романиста сродни труду настоящего историка-исследователя. Но этот вид работы был Никонову почти не знаком. Изучать, анализировать, извлекать и перепроверять информацию из мертвых письменных источников он не умел. В конце сороковых у него была возможность поступить в Уральский госуниверситет, получить основательное гуманитарное образование. Но Никонов выбрал истфак пединститута, который меньше отвлекал его от любимых занятий — рисования, чтения художественной литературы, походов в лес.
Его живая творческая натураоказалась совершенно несовместима с истматом, диаматом и другими партийными дисциплинами, которые господствовали тогда на истфаке провинциального вуза. Никонов искренне не понимал, зачем так долго учиться истории, а потому окончил институт досрочно, за три года.
Автор «Стальных солдат» работал добросовестно, читал много, но создать единую сколько-нибудь непротиворечивую картину исторического процесса не мог. Время разоблачений изменило взгляд Никонова на советскую эпоху, но советским человеком он остался навсегда. Новые, полученные из газет и журналов, знания противоречили его собственным воспоминаниям, детским впечатлениям. Примирить их он не сумел. Помимо многочисленных повторов и ошибок, бросается в глаза странное противоречие: коммунизм, коммунистов, компартию Никонов ругает беспощадно, называет их « мелкими дьяволами», «хапугами и душегубами», но, через несколько страниц, вдруг вспоминает о сытой, благополучной жизни в довоенном Свердловске и даже поругивает противников советской власти: вот, мол, икра дешевая была на каждом шагу и крабы, и шпроты, и пивоварни для рабочего люда.
Том 7. «Весталка». Роман
«Весталка» (1986) — первый роман Никонова. Пришел успех, шумный, даже несколько скандальный. Номера «Урала» с этим романом передавали из рук в руки. Судьба женщины, обреченной войной на безбрачие, была советским читателям близка, понятна. Героине романа сочувствовали, сопереживали. Впрочем, мнения разделились. Одни читатели благодарили автора, другие негодовали. Писали даже в ЦК КПСС, требовали исключить Никонова из Союза писателей, а «Весталку» сжечь. Но цензура роман пропустила, а критика встретила его благожелательно. Книгу издали в Свердловске и в Москве приличными тиражами.
Своих постоянных читателей Никонов удивил: роман о войне, написанный от лица женщины-медсестры. Достаточно необычно для советской военной прозы той поры, но для Никонова закономерно. Женщина, ее природная сущность все более интересовали писателя. «Для меня, очевидца той войны, — писал Никонов, — даже начальный зрительный образ совмещался с плакатами, где была изображена женщина:„РОДИНА-МАТЬ ЗОВЕТ”!»
Сверхзадача «Весталки» сводилась к важной, хотя и не оригинальной мысли: война противна женской природе. Война ассоциировалась у Никонова со словом «вой», «не вой снаряда <…> а тотбезумный и потрясающий крик женщины <…> получившей похоронную…»
Проза для своего времени достаточно жесткая. Никонова упрекали: слишком много «негатива»! Чего стоит честное до натурализма описание челюстно-лицевого отделения госпиталя, где изуродованные солдаты просили: «Убейте! Убейте! Не сообщайте родным». Здесь, «среди бесконечной оглушающей боли», Лида еще до фронта получает первое представление о войне.
Тыловой город с его нищетой, карточками, голодом, расцветом черного рынка, «тыловыми крысами» (кладовщиками, интендантами, завбазами), сменяется фронтом. Пафоса нет вовсе. Даже День Победы героиня — медсестра, которой Никонов дал свое любимое имя Лида, встречает в госпитале, тяжелораненая и обойденная наградами.
Никонов с гордостью рассказывал, что в его романе нет выдуманных подробностей. Жизнь тылового Свердловска он хорошо помнил, а для военных эпизодов использовал воспоминания медсестер-фронтовичек.
Из многочисленных женских военных профессий Никонов не случайно выбрал эту. Медсестра — из любимейших женских образов Никонова (от ранней повести «В больнице» до «Стальных солдат»).
Я не считаю «Весталку» творческой удачей Никонова. Роман неровный. Небольшой по объему пролог написан рукой мастера. Начало восьмидесятых. Новый микрорайон большого города. Осень. «Цвенькали, перелетали синицы-новоселки <…> шатун-ветер бродил вдоль бетонных стен, путался в балконах и лоджиях <…> блажило чье-то радио — назойливое зло коллективного бытия». Точно, зримо, выразительно, вплоть до бездомного кота на автобусной остановке: кот был стар, бит, дран, несчастен, если бы не его взгляд «по-котовому дерзкий, выдающий решительную, опасливую и непреклонную натуру». Здесь же, в прологе, появляются три персонажа. Три психологических портрета, в которых угадываются характеры и судьбы героев. Мучается от боли в своей однокомнатной квартире пенсионер: «Морщины и немощи съели прошлое, сделали человека мирным, как его шляпа», но «от неизбывной военной выправки что-то осталось, проглядывало». Из черной «Волги» выходит генеральша, «в прошлом брюнетка, из разряда вызывающе красивых плотской бесовской красотой, увялой теперь до <…> благопристойности». А по крутой лестнице многоэтажки «с терпением <…> медицинской сестры» поднимается женщина, красивая, «пусть уже осенней красотой».
Сразу наметилась интрига: что-то связывало этих людей в давнем уже военном прошлом. А далее — назад, в прошлое, в 1941 год. С этого момента и до конца романа — исповедь героини, Лидии Одинцовой. Никонов любил повествование от первого лица. Оно почти всегда приносило успех. На этот же раз вступило в конфликт с масштабом темы (женщина и война). Писатель задумал вплести судьбу частного человека в исторический контекст, в поток времени. Появление в таком романе исторических и даже мифологических персонажей естественно, но как его совместить с кругозором медсестры? И Никонов начинает переделывать изначально задуманный образ простой женщины. С первых глав он передает героине свой личный опыт: поселил Лиду в тот же район города, где жил сам, передал свою любовь к чтению, свои воспоминания о первых месяцах войны. И поначалу все это выглядело вполне органично. Но когда он попытался передать медсестре свой интеллектуальный опыт, придуманная конструкция начала рушиться. Это заметно уже во фронтовых главах. Танки — «дети войны», «уродливые чудища» — напоминают медсестре картины Пабло Пикассо и Сальвадора Дали. Она рассуждает о природе войны, припоминает имена Цезаря, Помпея, Александра и даже Ксеркса, Митридата и Дария. Всякий раз Никонов пытается придумать для такого эпизода какое-нибудь оправдание: репродукции картин Дали она видела у соседа-художника, о Цезаре и Помпее рассказывал учитель истории… Но со временем все-таки набирается «критическая масса», после очередного «интеллектуального прорыва» хочется воскликнуть: «Ну все! Хватит, Лида! Признайся, что ты училась в институте».
Вскоре после войны в руки Лидии Одинцовой попадает небольшая библиотека редких книг (художественная литература, сочинения известных философов, словари). Разумеется, медсестра может интересоваться философской литературой, но при условии, что она еще раньше, в школьные годы, привыкла читать умные книжки. Просто так, с ходу, простой женщине взяться за Платона, Спинозу, Фихте, Монтеня, Шопенгауэра, Ницше, Фрейда, Кьеркегора? А ведь Лида всех этих мудрецов еще и конспектирует!
Писатель сочинил для Лиды сложную духовную жизнь, трудно совместимую с тяжким физическим трудом медсестры и уборщицы. В послевоенных главах характер героини не развивается, а искусственность, психологическая недостоверность образа становятся все более очевидны.
Том 8. «Чаша Афродиты». Реалистический роман
Никонов возлагал на «Чашу Афродиты» (1993) большие надежды. Но роман, опубликованный «Уралом» в 1995-м, не заинтересовал ни критиков, ни издателей, ни читателей. Это был, кажется, первый коммерческий (и, увы, не только коммерческий) провал Никонова. Ни скандала, ни дискуссий, ни читательских писем. Его просто не заметили. «Никонов был не столько даже опечален, как озадачен: ну не может же быть!» [9] . Ни одно коммерческое издательство до сих пор не заинтересовалось «Чашей Афродиты».
