Чарльз Буковски - Женщины
– Я хочу, чтобы ты ушел, мужик.
– Бобби, да что это с тобой?
– Я хочу, чтобы ты вернулся к себе.
Я вытащил, встал, вышел в переднюю комнату и надел штаны с ботинками.
– Эй, Четкий Папа, – позвал я Бобби, – что случилось?
– Я не хочу тебя тут видеть.
– Ладно, ладно…
Я вернулся к себе. Будто целая вечность прошла с тех пор, как я посадил Айрис Дуарте на самолет. Она уже, наверное, в Ванкувере. Вот черт. Спокойной тебе ночи, Айрис Дуарте.
97
Я получил письмо. Обратный адрес был где-то в Голливуде.
Дорогой Чинаски!
Я только что прочла почти все ваши книги. Я работаю машинисткой на Чероки-авеню. Я повесила ваш портрет над своим рабочим местом. Это плакат с одного из ваших литературных вечеров. Люди женя спрашивают: «Кто это?» – и я отвечаю: «Это мой приятель», – и они говорят: «Боже ты мой!»
Я дала почитать своему начальнику ваш сборник рассказов «Зверь с тремя ногами», и он сказал, что ему не понравилось. Он сказал, что вы не знаете, как надо писать. Он сказал, что это говно и дешевка. Он по этому поводу сильно рассердился.
В общем, мне нравятся ваши вещи, и мне бы хотелось с вами встретиться. Говорят, что я довольно неплохо затарена. Хотите убедиться?
С любовью,
Валенсия.Она оставила два телефонных номера – один на работе, один дома. Времени – около 2.30. Я набрал рабочий.
– Да? – ответил женский голос.
– Валенсия там?
– Это Валенсия.
– Это Чинаски. Я получил ваше письмо.
– Я так и думала, что вы позвоните.
– У вас сексуальный голос, – сказал я.
– У вас тоже, – ответила она.
– Когда я могу вас увидеть? – спросил я.
– Ну, сегодня вечером я не занята.
– Ладно. Давайте сегодня?
– Хорошо, – сказала она, – увидимся после работы. Можете меня встретить в баре на бульваре Кауэнга, в «Одиночном окопе». Знаете, где это?
– Да.
– Тогда увидимся около шести…
Я подъехал и остановился возле «Окопа». Зажег сигарету и немного посидел просто так. Потом вылез и зашел в бар. Кто из них тут Валенсия? Я стоял, меня никто не окликал. Я подошел к бару и заказал двойную «водку-7». И тут услышал свое имя:
– Генри?
Я обернулся – в кабинке сидела блондинка. Я взял стакан и подсел к ней. Лет 38 и совершенно не затарена. Ушла в семя, чуть-чуть толстовата. Груди очень крупные, но утомленно просели. Коротко подстриженные светлые волосы. Очень много грима на лице, да и на вид усталая. В брюках, кофточке и сапогах. Бледно-голубые глаза. Связки браслетов на каждой руке. Ее лицо ничего не выдавало, хотя когда-то она могла быть очень красивой.
– Какой, блядь, гнусный день, – сказала она. – За машинкой задницу отсидела.
– Давайте встретимся как-нибудь в другой вечер, когда вам будет лучше, – предложил я.
– А-а, блядь, все в порядке. Еще выпью одну и снова оживу.
Валенсия подозвала официантку:
– Еще бокал.
Она пила белое вино.
– Как пишется? – спросила она. – Новые книжки вышли?
– Нет, но сейчас пишу роман.
– Как называется?
– Пока нет названия.
– Хороший получится?
– Не знаю.
Мы оба помолчали. Я допил водку и заказал еще. Валенсия просто не мой тип ни в каком смысле. Мне она не нравилась. Есть такие люди – после первой же встречи начинаешь их презирать.
– Там, где я работаю, есть одна японка. Она делает все, чтобы меня уволили. С начальником-то у меня все ладится, а сучка эта каждый день мне подлянки кидает. Когда-нибудь я ей точно в зад ногой засажу.
– А сами откуда?
– Из Чикаго.
– Мне не нравился Чикаго, – сказал я.
– А мне Чикаго нравится.
Я допил свое, Валенсия допила свое. Потом подтолкнула мне счет.
– Вы не против заплатить? Я еще салат с креветками ела.
Я вытащил ключ, чтобы открыть дверцу.
– Это ваша машина?
– Да.
– И вы хотите, чтобы я в такой старой машине ехала?
– Слушайте, не хотите садиться – не садитесь.
Валенсия села. Вытащила зеркальце и начала подправлять лицо, пока мы ехали. До меня там недалеко. Я остановился.
Внутри она сказала:
– Ну у вас тут и грязища. Вам надо нанять кого-нибудь убраться.
Я вытащил водку и «7-АП» и налил в два стакана. Валенсия стянула сапоги.
– Где ваша машинка?
– На кухонном столе.
– У вас нет рабочего стола? Я думала, у всех писателей столы есть.
– У некоторых даже кухонных нет.
– Вы были женаты? – спросила Валенсия.
– Один раз.
– Что произошло?
– Мы друг друга возненавидели.
– Я была замужем четырежды. До сих пор вижусь со своими бывшими. Мы друзья.
– Пейте.
– Вы, кажется, нервничаете, – сказала Валенсия.
– Да нет, нормально.
Валенсия допила, затем вытянулась на тахте. Положила голову мне на колени. Я начал гладить ее по волосам. Налил ей еще и гладил дальше. Я заглядывал ей в кофточку и видел груди. Я склонился и длинно ее поцеловал. Ее язык метнулся ко мне в рот, вынырнул. Я ее ненавидел. Мой хуй начал вставать. Мы поцеловались еще раз, и я залез к ней в кофточку.
– Я знала, что когда-нибудь вас встречу, – сказала она.
Я снова поцеловал ее, на сей раз с некоторой жестокостью. Головой она почувствовала мой хрен.
– Эй! – воскликнула она.
– Это ерунда, – ответил я.
– Черта с два, – сказала она, – что ты хочешь сделать?
– Не знаю…
– Зато я знаю.
Валенсия встала и ушла в ванную. Вышла она уже голой. Залезла под простыню. Я выпил еще стаканчик. Потом разделся и забрался в постель. Стянул с нее простыню. Что за громадные груди. Она наполовину из грудей состояла. Я сжал одну рукой – потверже, как только мог – и пососал сосок. Тот не отвердел. Я перешел к другой и тоже пососал. Никакой реакции. Я поколыхал ее груди туда и сюда. Засунул между них хуй. Соски оставались мягкими. Сунулся было хуем ей в рот, но она отвернулась. Я уже подумал, не прижечь ли ей задницу сигаретой. Какая масса плоти. Изношенная, стоптанная потаскуха с улицы. Обычно бляди меня зажигали. Хер мой был тверд, но духа в нем не наблюдалось.
– Ты еврейка? – спросил я.
– Нет.
– Ты похожа на еврейку.
– Я не еврейка.
– Ты живешь в Фэрфаксе, правда?
– Да.
– А твои родители – евреи?
– Слушай, чего ты заладил – евреи да евреи?
– Не обижайся. У меня лучшие друзья – евреи. Я снова потелепал ей груди.
– Ты, кажется, боишься, – сказала Валенсия. – Ты, кажется, зажат.
