Чарльз Буковски - Женщины
Меня удивило, что она еще смогла встать с улыбкой и дойти до ванной. Выглядела она чуть ли не счастливой. Туфельки слетели и остались лежать у кровати. Хуй у меня был по-прежнему тверд. Я подобрал одну туфлю и потерся об нее хуем. Заебись. Потом кинул туфлю на пол. Когда Айрис вышла из ванной, все так же улыбаясь, мой член опал.
96
Весь остаток ее визита мало что происходило. Мы пили, мы ели, мы еблись. Ссор не было. Мы подолгу ездили вдоль побережья, питались дарами моря в кафешках. Я не переживал насчет работы. Бывают времена, когда лучше всего убраться подальше от машинки. Хороший писатель всегда знает, когда не писать. Печатать умеет любой. Не то чтобы я хорошая машинистка; еще я делаю ошибки в словах и не знаю грамматики. Но я знаю, когда не писать. Это как ебаться. Божеству иногда надо передохнуть. У меня был один старый друг, время от времени писал мне письма, Джимми Шеннон. Он кропал по 6 романов в год – и все про инцест. Немудрено, что он голодал. У меня же беда в том, что я не могу дать отдыха ни божеству своего хуя, ни божеству своей машинки. А все потому, что женщины валят к тебе лишь косяками, и надо заполучить их как можно больше, пока не подскочило чье-нибудь чужое божество. Вот я бросал писать на десять лет, и удачнее этого со мной, наверное, вообще ничего не случалось. (Некоторые критики, видать, сочли бы, что с читателем тоже ничего удачнее не случалось.) Десятилетний отдых для обеих сторон. Что произошло бы, если б я на десять лет бросил пить?
Пришло время сажать Айрис Дуарте на самолет. Самая трудность в том, что она улетала утренним рейсом. Я привык подниматься в полдень: и прекрасное средство от похмелья, и прибавит мне 5 лет жизни. Я не грустил, везя ее в Лос-Анджелес-международный. Секс был прекрасен; смех у нас тоже был. Я едва ли припоминал более цивилизованное времяпрепровождение, никто из нас ничего не требовал, однако была теплота, все происходило не без чувства, не просто одно дохлое мясо совокуплялось с другим. Я питал отвращение к такому роду оттяга – лос-анджелесско-голливудско-бель-эровско-малибушно-лагуно-бичевская разновидность секса. Чужие при встрече и чужие при расставании – спортзал, полный тел, безымянно раздрачивающих друг друга. Люди без морали часто почитают себя свободнее, но им главным образом недостает способности чувствовать или любить. Поэтому они становятся оттяжниками. Покойники ебут покойников. В их игре нет ни азарта, ни юмора – просто труп впиздячивает трупу. Мораль сдерживает, но она действительно стоит на человеческом опыте, растущем сквозь века. Одна мораль держала людей в рабстве на фабриках, в церквях и в верности государству. В другой просто был смысл. Как сад, полный ядовитых плодов и полезных. Нужно знать, что выбрать и съесть, а что не трогать.
Мой опыт с Айрис был восхитителен и исчерпывающ, однако я не был влюблен в нее, и она в меня не была. Легко прикипать душой и трудно – не прикипать. Я прикипал. Мы сидели в «фольксвагене» на верхней рампе стоянки. У нас еще оставалось время. Я включил радио. Брамс.
– Я тебя еще увижу? – спросил я.
– Вряд ли.
– Хочешь выпить в баре?
– Ты меня сделал алкоголичкой, Хэнк. Я так ослабла, что едва хожу.
– Дело только в кире?
– Нет.
– Тогда пошли выпьем.
– Пить, пить, пить! И это все, о чем ты можешь думать?
– Нет, но это хороший способ проходить через такие вот пространства.
– Ты что, лицом к лицу с ними не можешь?
– Могу, но зачем?
– Это эскапизм.
– Все – эскапизм: играть в гольф, спать, есть, гулять, спорить, бегать трусцой, дышать, ебаться…
– Ебаться?
– Послушай, мы как школьники разговариваем. Давай лучше посадим тебя в самолет.
Нехорошо получалось. Мне хотелось ее поцеловать, но я чувствовал ее сдержанность. Стенку. Айрис наверняка неважно, да и мне фигово.
– Ладно, – сказала она, – пройдем регистрацию и сходим выпьем. А потом я улечу навсегда: очень гладко, очень легко, совсем не больно.
– Ладно! – сказал я. Именно так оно и вышло.
На обратном пути: бульваром Столетия на восток, вниз до Креншоу, вверх по 8-й авеню, потом с Арлингтона на Уилтон. Я решил забрать белье из стирки и свернул направо по бульвару Беверли, заехал на стоянку за прачечной «Силверетт» и припарковался. Пока я все это делал, мимо прошла черная девчонка в красном платье. Жопа у нее покачивалась великолепно – изумительнейшая кривая. Потом какое-то здание перекрыло мне обзор. Ну и движения у нее: словно жизнь одарила гибкой грацией всего нескольких баб, а остальных кинула. Вот у нее как раз и была эта неописуемая грация.
Я вышел на тротуар и стал наблюдать за ней сзади. Я видел, как она оглянулась. Затем остановилась и уставилась на меня через плечо. Я вошел в прачечную. Когда я выходил со шмотками, девчонка уже стояла возле моего «фолька». Я сложил вещи внутрь с пассажирской стороны. Потом перешел на водительскую. Она стояла прямо передо мной. Лет 27, очень круглое лицо, бесстрастное. Мы стояли очень близко друг к другу.
– Я видела, как вы на меня смотрели. Зачем вы на меня смотрели?
– Я извиняюсь. Я не хотел вас обидеть.
– Я хочу знать, почему вы на меня смотрели. Вы на меня просто пялились.
– Послушайте, вы – красивая женщина. У вас прекрасная фигура. Я увидел, как вы идете мимо, и решил посмотреть. Я ничего не мог с собой поделать.
– Хотите встретиться сегодня вечером?
– Ну, это было бы здорово. Но я уже иду на свидание. Я занят.
Я обошел ее вокруг, чтобы сесть за руль. Открыл дверцу и залез. Она отошла. При этом я слышал, как она шепчет:
– Остолоп беломазый.
Я достал почту – ничего. Надо перегруппироваться. Чего-то не хватает. Я заглянул в холодильник. Пусто. Я вышел наружу, забрался в «фольксваген» и поехал в винную лавку «Синий слон». Купил квинту «Смирноффа» и немного «7-АПа». Возвращаясь к себе, уже по дороге, понял, что забыл купить сигарет.
Я направился на юг, вниз по Западной авеню, свернул влево на бульвар Голливуд, затем вправо по Серрано. Я пытался выехать к какому-нибудь шланбою – купить покурить. На самом углу Серрано и Сансета стояла еще одна черная девчонка – густая квартеронка на черных шпильках и в мини-юбке. Она стояла в этой своей юбчонке, а я видел легкий мазок голубых трусиков. Она пошла по тротуару, и я поехал рядом. Она делала вид, что не замечает меня.
– Эй, детка!
Она остановилась. Я подтянулся к обочине. Девчонка подошла.
– Как поживаешь? – спросил я.
– Нормально.
– Ты что, приманка? – спросил я.
