Ирина Дедюхова - Время гарпий
Неужели опять по-ментовски излагаю? С уважением.
ОгурцоваОлег… я даже могу дать ссылочку, где писала один-в-один то, что пишете вы. Тоже из тех же ментовских стереотипов. Но ведь и вас учили так же, как и меня! Вспомните простую вещь! Есть в этом деле состав уголовки? Есть! Разве для уголовки не достаточно шести трупов, расстрелянных и обгоревших? Да выше крыши!
Конечно, мотивация очень важна именно в уголовке. Ведь далее вы должны квалифицировать этот состав по статьям УК. И вы знаете, что эти шесть трупов можно квалифицировать от трех лет (причем, условно при отсутствии рецидива) — до 16 лет стогача.
Опять вспоминаем уроки старших! А старшие нам говорили, что, ежели мы имеем дело с нетипичной для уголовки мотивацией, надо искать рядом с этим терпилой — настоящего заказчика уголовного преступления. Только тогда дело будет доследовано. Разве мы не имеем подобных заказчиков в штабе? Разве эти заказчики, изворачиваясь, уже не дали суду ложные показания, будто понятия не имеют, кто же руководил операцией? Да только за это все штабные крысы свои пять лет честно заработали!
Этот кусочек статьи о «деле Ульмана» Вероника тут же вспомнила, заметив, с каким непонятным ей ажиотажем «мадам Огурцова», которой бы надо было больше думать о своем, о «девичьем», сразу же отреагировала на сообщение, что выходец с Северного Кавказа, застреливший футбольного фаната, был уже неоднократно судим.
Уже отметив, что неоднократно ранее судимый обвиняемый находился в полнейшем распоряжении правоохранительных органов, а гулять по московским проспектам с травматикой мог лишь в состоянии полнейшей лояльности к нуждам и потребностям всех, «кто нас бережет», — не могу не отметить один немаловажный факт. Простите, но даже искренне сочувствуя близким убитого парня, погибшего совсем молодым, вынуждена сказать, что обвиняемый не лжет. И если его проверить на детекторе лжи, то полиграф покажет, что он говорит правду. Кстати, а почему его не проверили на детекторе лжи, а моему брату, который никого не убивал, следователь угрожал «прогнать на детекторе»?..
Причем, никто не предлагает провести обвиняемому, отстрелившему незнакомому человеку голову на улице — принудительную психиатрическую экспертизу. Хотя в данном случае это были обязаны сделать по закону, поскольку… с точки зрения уголовной мотивации убийства, он бредит вслух и вряд ли отдает себе отчет в происходящем. В сущности, он попытался объяснить свой поступок, начиная осознавать всю тяжесть и необратимость содеянного. И он объясняет его — страхом, а не ненавистью.
Вряд ли человек мог испугаться толпы футбольных болельщиков, не представлявших никакой опасности для его родных в Нальчике. Уверена, ни убитому им молодому пареньку, ни его друзьям — и дела не было до беременной жены обвиняемого. Перед судом он ее перепрятывает и боится назвать домашний адрес. Но разве он боится мести со стороны близких убитого, собравшихся в зале суда? Нет! Он боится… новых заказов со стороны тех, в чьих руках находится его судьба после неоднократных судимостей. У него самого не было никаких причин убивать футбольного болельщика, по своей воле он бы к ним и не вышел. Его погнал туда страх, кто напрямую угрожал его беременной жене и близким в Нальчике.»
Вероника почувствовала, как после взвешенного анализа «мадам Огурцовой» не только успокаивается сама, но спадает и общее напряжение. Она видела, как сразу уходят в тень те, кто только что орал о своих болезненных «национальных чувствах», стоило ей заметить: «У человека должна болеть душа, а не национальность!»
В детстве у Вероники была толстая хрестоматия русской литературы «Живое слово», она обожала эту книгу, всегда считая ее название легким преувеличением. Но когда на ее глазах «мадам Огурцова» с легкостью всех вывела на чистую воду, успев пройтись по сомнительной правительственной программе «мультикультурности», тут же после этого сошедшей на «нет», — Вероника поняла, что впервые имеет дело с человеком, у которого все слова не только по-настоящему живые, но и действующие наверняка.
Перед ней разворачивалась масштабная битва, где «мадам Огурцова» обобранная при обыске, уничтожаемая и ежедневно возрождавшаяся, выступала против всех, отбиваясь только словом. И вряд ли сам автор поэмы «Во весь голос» владел словом так, как автор блога «Огурцова на линии». Ее остроты и статьи не стояли в показушном параде, они тут же шли в атаку, уничтожая свинцовые тучи тщательно спланированных массовых провокаций.
Парадом развернув//моих страниц войска,
я прохожу//по строчечному фронту.
Стихи стоят//свинцово-тяжело,
готовые и к смерти//и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,// к жерлу прижав жерло
нацеленных//зияющих заглавий.
Оружия//любимейшего//род,
готовая//рвануться в гике,
застыла//кавалерия острот,
поднявши рифм//отточенные пики.
И все//поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах//пролетали,
до самого//последнего листка
я отдаю тебе,//планеты пролетарий.
Это не было попыткой кому-то «раскрыть глаза», Вероника не могла избавиться от ощущения, что оживающие на ее глазах строчки «мадам Огурцовой» — тут же шли в атаку, зная, что никто им на помощь не явится. И Вероника нисколько не сомневалась, что каждая строчка старается защитить и отвоевать именно ее душу, а не какихто «планеты пролетариев».
* * *И вот посреди всего этого сетевого кошмара, когда она выходила в Интернет, прежде всего затем, чтобы проверить, жив или уничтожен огуречный блог, зная, что всем терзаниям многим ненавистной «мадам Огурцовой» еще далеко не конец, она получила письмо, поразившее ее крайней беспечностью.
Дорогая Вероника! Наступает лето, хотя и не такое, как хотелось бы. Я приглашаю всех на очередные «Огуречные чтения». Надо выехать не позднее пятницы, потому что в субботу никто уже не сможет уехать. Неприятно говорить, но что-то произойдет большое и страшное, связанное с водой. Поэтому лучше приехать, потому что потом у тебя начнутся квартальные отчеты, да и душа станет неподъемной.
Надо захватить купальник, я устрою хорошую погоду. Все нормально приедут и уедут, все будет хорошо! А я очень хочу вас увидеть, особенно тебя. Мне так нравится это твое увлечение астрономией! Не переживай, ничего в твое отсутствие не случится. Полотенец не бери, все их потом забывают, у меня весь дом в этих полотенцах. Мазь от комаров тоже есть, но я комаров разгоню, у меня есть любимые ручные лягушки. В принцев не превращаются, отказываются. Как бы сделать так, чтобы все, наконец, захотели стать принцами?
Да, я же забыла сказать дату! Настраивайся выехать седьмого июля, это будет идеально. Хорошая Луна и приятная попутчица, что еще надо для дорожной романтики?
В конце письма стоял смайлик, которые Вероника терпеть не могла. И это писала женщина, противостоянием которой против всей репрессивной машины она так восхищалась! Машинально она поразилась, откуда она знает, что астрономия всегда была ее любимым предметом. Как, впрочем, и то, что Вероника с детства обожала сказки, где все лягушки превращались в принцев.
Потом ей пришлось поразиться самой себе, давно не совершавшей никаких поступков, продиктованных «внезапными порывами». Вначале она заказала билеты на поезд, хотя никогда бы не решилась сорваться с работы накануне квартальных отчетов. Глянцевые мальчики ее отдела смотрели на нее с нескрываемым интересом, не понимая, что могло ее резко сорвать с места, чтобы она немедленно написала заявление с просьбой предоставления недельного отпуска за свой счет.
Пытаясь закрыть туго набитую сумку, не желавшую застегиваться, она опять поразилась странному письму и еще более странной манере срывать незнакомых людей с насиженного места, приглашая их поехать на природу кормить комаров. Она вспомнила предупреждение на счет мази для комаров, которых должны были отогнать ручные лягушки, не желавшие превращаться в принцев, вытащила из сумки флакон спрея против комаров, и сумка сразу же застегнулась.
В купе, пихая перед собой большую сумку на колесиках, вкатилась невысокая женщина, чем-то смутно ей знакомая, с коротко стриженными неприбранными волосами. Кроме «дорожных» тренировочных штанов на ней была черная майка с надписью на спине, которую Веронике никак не удавалось прочесть, пока она впихивала сумку под ее сидение с дежурными извинениями. В стекло застучал какой-то мужчина с девочкой лет тринадцати. Женщина басом заорала прямо в ухо Веронике: «Идите отсюда! Скоро час пик, а он провожать решил! Все со мной в порядке! Еду не с мужиками! Домой, домой езжайте! Немедленно!»
