Ирина Дедюхова - Время гарпий
Письмо «мадам Огурцовой», в сущности, было написано в защиту 13-летней девочки, которую высшие чины государства, здоровые мужчины, вдруг начали обвинять во всех грехах, заявляя, что та — «проявляла желания, несвойственные ее возрасту». Веронике тоже показались, по меньшей мере, некрасивыми подобные заявления взрослых мужчин зарубежной прессе. Она лишь примерила подобную ситуацию на себя и поняла, насколько невозможной оказалась бы жизнь девочки-подростка, если бы «мадам Огурцова» не вызвала огонь на себя. Впрочем, она не понимала, как девочка может «спровоцировать» ночную драку, в результате которой ее саму жестоко избили, попытавшийся ее защитить начальник лагеря получил тяжкие телесные повреждения, а корпуса лагеря оказались с выбитыми окнами, пробитыми стенами и разрушенной мебелью. За всем этим «инцидентом» стояла подлость испорченных и вполне взрослых людей, решивших прикрыть свое преступление «испорченностью» несовершеннолетней девочки.
С наездами на «мадам Огурцову», которой после допросов вдобавок мазали лифт человеческими фекалиями, намекая на «возмущенных» ее письмом «пострадавших» исключительно «кавказской национальности», происходили и другие, не менее знаковые события. В Екатеринбурге водителю снегоочистительной машины выстрелил в лицо из «травматики» владелец автомашины, которую попросил отогнать потерпевший. При задержании на защиту «стрелка» встало местное отделение «Российского конгресса народов Кавказа», заявив, что все претензии органов правопорядка имеют «этническую окраску». В Ростове-на-Дону студент с Северного Кавказа зарезал своего однокашника, сославшись на то, что покойный «оскорбил его национальные чувства. В маленький городок на Ставрополье ворвалась группа бандитов с Северного Кавказа, которые оказались к тому же представителями правоохранительных органов. Они попытались изнасиловать двух девушек, на защиту которых встало местное население. Местные представители органов правопорядка, пытавшиеся защитить бандитов от самосуда, получили огнестрельные ранения в спину. Происходило и еще множество преступлений — непременно публичных, с криками «Россия будет нашей!», как бы намеренно провоцируя людей на необдуманные поступки. Ведь и само письмо «мадам Огурцова» написала в противовес к призывам выйти на улицу и «доказать любыми способами наше право на жизнь». И как бы последующие события должны были изменить ее отношение к происходящему, настроить ее против чеченцев и других выходцев с Кавказа. Проблема лишь заключалась в том, что ее отец был в точности таким же «выходцем с Кавказа», армянином по национальности.
Вероника лишь зябко передернула плечами, когда читала, что «мадам Огурцова» отправилась на стройку, чтобы выяснить, чем это она так достала чеченцев, что те испачкали у нее лифт в доме. Следовали, допрашивавшие ее, сказали, что раз заявление на нее написали чеченцы из «Российского конгресса народов Кавказа», то и в лифте у нее побывали тоже чеченцы, оскорбившиеся, что она обвиняет в разгроме детского лагеря «чеченских отдыхающих», а не девочку 13-ти лет. Однако сами чеченцы, работавшие на стройке, заявили ей, что никаких претензий к ней не имеют, предпочитают ни во что не вмешиваться и жить в мире. А в ее лифте гадили те, кто заставил чеченцев из «Конгресса» написать на нее заявление.
Сразу после обыска у нее дома и изъятия всех компьютеров и радостных заявлений прессы «Огурцовой перекрыли линию» — в Москве выходец с Северного Кавказа застрелил из «травматики» представителя фанатов футбольного клуба. Вероника нисколько не сомневалась, что этого борца за «национальное достоинство» немедленно отпустят, хотя свидетелей убийства бы вполне довольно.
В сети появились призывы выйти на Манежную площадь. И, казалось бы, это лишь на руку «мадам Огурцовой», от которой требовалось лишь поддержать этот протест, выступив в националистическом духе. Вероника нисколько не сомневалась, что в этом случае ее «линию» напротив поддержали бы сменившие ориентацию правоохранительные органы. Но она вдруг с крайним презрением заявила, что все, кто уговаривает людей прийти на Манежную площадь, — в равной мере виновен в смерти несчастного парня, заметив, что ни одно мероприятие на Манежной площади не обходится без участия спецслужб. Вероника вспомнила, как встречала в сети замечание об Огурцовой, что раз та когда-то поработала в милиции, то так «ментовкой и останется», потому что «бывших ментов не бывает». Речь шла о статье «Ментовский разговор».
Предупреждение в духе политкорректности и толерантности — этот разговор… чисто ментовский. Потому ряд сложных вопросов юриспруденции обсуждается в чисто ментовской терминологии: «сука», «ссученный», «параша» и т. д. Правда, мой собеседник делал скидку, что я пока не его подследственная, а, прежде всего, товарищ женского полу — в общей самозабвенной борьбе за правовую защиту нашего с ним населения.
В чисто ментовской лексике мы разбирали с ним наши ментовские стереотипы восприятия дела Ульмана.
Мой собеседник — заслуженный мент, не раз бывавший в командировках в Чечне.
Олег Викторович
Здравствуйте! Открыл для себя нового автора, т. е. Вас, и с удовольствием читаю. Так вот, по Ульману. Он далеко не белый и пушистый. Расстрелять гражданских, не в районе разведпоиска, а в блокированном районе, это надо еще иметь очень вескую причину, которую мы не знаем, в виду недостатка информации.
Мне представляется, что здесь имеют место быть, какие-то интриги в самой среде спецслужб. Известна зоологическая «любовь» ГРУ к ФСБ, Спецназа ГРУ и ВДВ, и т. д. и т. п. Но это всего лишь мои догадки. А с Вашей, политико-эмоциональной оценкой ситуации я полностью согласен. С уважением.
ОгурцоваОлег, я знакома с вашей позицией. Моя политическая точка зрения такова, что я вовсе не считаю Эдуарда Ульмана — «героем России» и митинги с подобными лозунгами не посещаю.
Тем более, что около двух лет, не располагая всей полнотой информации, не видя, куда именно волокут все следствие, — рассуждала в точности так же, считая, что в ГРУ и ФСБ — мальчики вполне взрослые, поэтому могут в своих непонятках разобраться и без ментовских.
Но в ходе пиар-кампаний по поводу, когда СМИ на дню по десятку раз пафосно заявлялось о Нюренбергском процессе и американских военных, творивших зверства во Вьетнаме, я поняла, что мои поверхностные рассуждения продиктованы не столько процессуальными нормами, сколько чисто ментовскими стереотипами, которые уже не вышибить! Как говорится, можно вышибить петуха из деревни, но деревню из петуха не вышибить. Так и с ментовкой.
Ваши доводы мне немного раньше привел наш общий знакомый. Я ему сказала, что вы рассуждаете типично по-ментовски. Понятно, что наша родная ментовка, если кто-то где-то честно жить не хочет, — обчистит карманы задержанного и напинает сапогом — без всякого приказа из штаба. Чисто на автомате.
Но далее, ежели менту из штаба кто-то предложит в приказном порядке расстрелять подследственных, а трупы — сжечь, любой мент сразу сообразит, что эти штабные анашой обкурились, всех обзванивают, а утром проспятся и гордо заявят, мол, ни колы цъого ни було! И тебя же за такое «исполнение» поимеют.
Отсюда оптимистический вывод: наша родная ментура способна адекватно оценивать уровень преступного умысла приказов своего штабного руководства!
А что вы хотите от спецназовца ГРУ, который думает, что это — разведгруппа, что штаб что-то знает сурьезное, что сейчас этих задержанных будут отбивать и в штаб ему их живыми не доставить? Он думает, как сам сейчас будет уходить. Он ведь требует далее, чтобы ему минные поля дали и точки обстрела — а в штабе молчок!
Нет, тут со штабом надо очень серьезно разбираться. Дело явно не доследовано. Вы сами, как мент, должны это понимать лучше кого-либо. Я, кстати, сказала нашему знакомому, что вы рассуждаете типично по-ментовски, в обычных ментовских стереотипах. Он заржал и ответил, что вы и есть мент.
Олег Викторович
У всех есть свои недостатки. На самом деле, по данному вопросу, я мог бы, наверное, еще много чего домыслить, и даже дополнить. Но что делать? Я ведь не ГРУшник, тут бы им слово дать. Хотя, с другой стороны, я очень много работал в контакте с ними, и слово даю, ребята очень адекватные.
Это тот самый случай, когда у каждого своя правда, а в общем — ее нет совсем. Хотя, где-то я читал, что за военные преступления надо расстреливать на месте, или не судить совсем. Так и тут — объективно оценить действия Ульмана с точки зрения уголовно— правовой квалификации невозможно, сразу встревает этика и политика. Если этику, можно привычно перешагнуть, то с политикой — закавыка.
Неужели опять по-ментовски излагаю? С уважением.
