Дональд Крик - Мартин-Плейс
— Ну же! — сказал он, подбадривая ее. — Пей!
Пегги поднесла рюмку ко рту, по-прежнему не отводя от него взгляда. Внезапно ее губы задрожали, и она сказала, сдерживая слезы:
— Как же это, Арти…
И только тут он понял, что она решила, будто его уволили и он затеял все это из чистой бравады. Он сказал с тревогой:
— Что ты, крошка! Не гляди на меня так. Я сам оттуда ухожу!
— Но, Арти…
Он улыбнулся ей.
— Все в порядке! У меня все на мази. Открыть тебе тайну, а? Я получаю со ставок не комиссионные. Это мое собственное дело! И еще один секрет, — прошептал он, — у меня в банке лежат пятьсот фунтов.
Пегги смотрела на него, раскрыв рот. И не потому, что не верила. Нет, это было то самое удивление, смешанное с радостью, на которое он имел право. Он сказал:
— Да, крошка, пятьсот фунтов. Через пару лет у меня будет собственное место в Рэндуике, а это останется только как приработок. Десять лет я ждал, — добавил он, гордясь собой и своими достижениями, — и вот теперь — все. Вот об этом я всегда мечтал. И теперь это уже не мечта, а правда. Завтра — мой день!
— И ты мне ничего не говорил, Арти!
— Я никому ничего не говорил. Я решил, что все об этом узнают в тот день, когда я сам себе стану хозяином. И ты узнала первой, крошка. Я и рад был бы рассказать тебе прежде, но ты ведь сама знаешь, как все у нас было.
В его голосе слышался не упрек, а только сожаление, и Пегги стало грустно, что она так мало ему доверяла.
— Знаешь, Арти, я просто не понимаю, как это тебе удалось, — и добавила с легким отзвуком прежней тревоги: — Но ведь назад они тебя не возьмут?
— А кто их об этом попросит? — он обращался к «ним», и голос его стал стальным. — Хватит и того, что я десять лет лизал им пятки за те паршивые гроши, которые они выдавали по пятницам. Конечно, как я всегда говорил, до них рукой не достанешь и шику у них много. Только для Арта Слоуна они все равно тьфу и больше ничего. И они хитры, это тоже верно. Только Арт Слоун похитрее, — он поглядел на нее через свечи и гладиолусы. — Теперь ты этому веришь, крошка?
Она кивнула, и слезы все-таки потекли.
Он подошел и обнял ее, растроганный ее раскаянием и гордостью за него. И, поцеловав ее, он сказал:
— Вот это уже похоже на дело. Та же прежняя Пегги О’Нил.
Он подошел к патефону, поставил пластинку и стоял, прислушиваясь к первым тактам «Чая на двоих». А потом направился к ней, уже танцуя фокстрот:
— Разрешите пригласить?
Она засмеялась и пошла с ним.
— И прежний смех, — сказал он ей. — Все как раньше.
Они задели за угол стола, и огоньки свечей заплясали. Марша издала ликующий вопль.
— Марша все понимает, — сказал он, — Ты только ее послушай!
— Ты сказал «Марша», а не «Морданька», Арти!
— А ведь и верно! Ты с самого начала была права. «Морданька» как-то не звучит. Типичное не то.
— А ты как раз то, Арти. В жизни у меня не было такого сюрприза! — она прижалась к нему.
— Ты у меня замечательная, крошка. И все замечательно. Знаешь что, уложи-ка Маршу, и будем праздновать всю ночь. Я придумаю еще парочку-другую тостов.
Но придумывать не пришлось: они сами рвались с языка. За новую машину, за шикарные костюмы и платья, за новую квартиру, за новую мебель, за столик в Рэндуике под большим зонтиком — «Арт Слоун, букмекер», — за новую жизнь, за новую свободу, за нового человека!
Как обычно, Пегги проснулась озабоченная тем, чтобы отправить его на службу вовремя. Она потрясла его за плечо:
— Вставай, Арти. Ты опоздаешь!
Он приоткрыл один глаз и посмотрел на нее:
— Ну и что?
— Ой, Арти, я совсем забыла!
Она оглядела комнату, останки празднества, оплывшие огарки на столе. Неужели это правда было? Его рука легла ей на плечо, она откинулась на подушку. Его ласка рассеяла ее сомнения, и она повернулась к нему:
— Арти… Я люблю тебя, Арти…
Он целовал ее и обретал ее вновь, как уже обрел себя.
Арти не спеша умывался и брился, пока Пегги готовила завтрак. Затем он стал одеваться с необыкновенным тщанием. Его башмаки сияли, волосы блестели, как озерцо бриллиантина, «аметистовая» булавка удерживала аккуратный полумесяц галстука у самого горла, на пальце щеголевато горел циркониевый бриллиант.
Пегги пошла проводить его до дверей, а за ней и Марша. Арт подхватил дочку на руки и поцеловал.
— Ура! — крикнул он. — Смотри не балуйся!
Пегги поцеловала его и смотрела, как он неторопливо спускается по лестнице. Теперь она уверовала, и вера ее была непоколебима. Стоило только узнать правду, и остальное пришло само собой.
Шагая к трамвайной остановке и потом в трамвае Арти испытывал пьянящее чувство свободы. Но в течение тех минут, пока он шел от Кинг-стрит до Мартин-Плейс, его воображение начало рисовать драматические события ближайшего получаса, и у антикварного магазина на углу он остановился. Вот оно! Его худое лицо сосредоточилось, и он напрягся для предстоящей атаки.
Они все смотрели на него — Джадж, Дент, О’Рурк, Уэльс, Мелвилл, весь девичий букет. Ладно, смотрите, пользуйтесь последней возможностью! Подойдя к своему столу, он сел и принялся методично выдвигать ящик за ящиком, извлекать из них разные мелкие вещички — мундштук, ложку, коробку спичек — и рассовывать их по карманам.
Гарри Дент не спускал с него глаз. Слоун был сегодня какой-то странный, не говоря уже о том, что он опоздал. Ну, да неважно: настало время раз и навсегда поставить его на место.
Арти увидел, что Дент направляется к нему, и схватил ручку, довольно неубедительно делая вид, будто собирается начать работать.
Дент встал перед ним.
— Это что еще за штучки? — Он посмотрел на часы. — Ты видишь, который сейчас час?
Арти встал и ногой задвинул стул под стол. Он взглянул на часы над дверью, а потом на свои наручные.
— Ровно десять с половиной минут двенадцатого, Дент, — сказал он. — Точно, как в аптеке. Они по-другому и не идут. А знаешь, почему? Потому что их обязанность — следить за такими, как ты, каждую минуту, каждый час, каждый день, каждый год, пока ты не сдохнешь. Вот это и называется беличье колесо, Гарри. Скажешь, нет?
Дент растерянно смотрел на него. Слоун говорил громко, так, что его слышали чуть ли не во всем зале, и кто-то уже прикрывал рот, пряча улыбку, раздавались сдержанные смешки…
— Послушай, Слоун…
— Заткни фонтан, Гарри. Я сейчас вернусь.
Широким шагом он прошел через зал. Черт, ну и видок был у Дента! Он закурил сигарету и бросил спичку на пол. Табличка на двери с золотыми буквами: «Дж. С. Росс, старший бухгалтер». Он вошел не постучав.
Росс резко поднял голову и, увидев Слоуна, положил ручку на стол.
— Кто вам позволил врываться сюда без приглашения, Слоун?
— Я сам себе позволил, Росс! — кулак Арти опустился на стол так, что подскочила чернильница. Заметив испуг на лице Росса, он преисполнился злорадной уверенности и сказал:
— Я пришел сообщить вам, что ухожу. Поставить вас в известность.
— И прекрасно, — сухо ответил Росс. — Вы всегда были здесь не на месте. Вы ничтожество, — добавил он, стараясь говорить оскорбительно.
Арти сдержал злость — любая вспышка испортила бы его торжество. Он лег грудью на стол и сказал размеренно и невозмутимо:
— Вы правы, Росс. Я был здесь не на месте. С самого начала. А знаете, почему? Потому что я не такой, как вы. Не мелкий человечек, не ничтожество. Они купили вас со всеми потрохами за конверт с жалованьем, а он тощает и тощает. Но меня они не купили. — Он стряхнул пепел на блокнот. — Можете сообщить об этом правлению. Я и сам бы это сделал, только у меня времени мало, а время — это деньги. — Он презрительно посмотрел по сторонам. — Миленькая у вас камера. Не хватает только одного — ядра с цепью.
Выходя, он хлопнул дверью. Остановившись у стола Дента, он потрепал старшего клерка по спине.
— Смотри, чтобы твоя жирная задница прочно сидела на этом стуле, Гарри. И еще — смотри на часы!
Молниеносным движением он опрокинул чернильный прибор, и по столу начало растекаться черно-красное пятно.
Дент испуганно и сердито отодвинулся вместе со стулом:
— Какого черта…
— Вытри чернила поаккуратней, Гарри. Помнишь, в каком порядке содержал свой стол старик Риджби? Ну, и ты держи его в порядке, а то сорока лет тут не просидишь — выкинут.
Он шел через зал — центр всеобщего внимания — и ощущал себя знаменитостью. Да он и есть знаменитость! Они теперь надолго запомнят Арта Слоуна! Бешеная радость переполняла его, пока он шагал по коридору. В дверях он последний раз затянулся и растер сигарету каблуком на верхней ступеньке. И в завершение всего плюнул.
52
День начинал клониться к вечеру. Красное солнце лениво замерло между двумя грядами тяжелых туч, и Мартин-Плейс купалась в золотом свете. Один луч скользнул сквозь высокое янтарное окно и заиграл на крышках столов, на клавишах пишущих машинок, на золоченых прутьях клетки кассира, на полированном граните колонн.
