Майкл Корда - Богатство
– Я уже в пути. Отправился, как только увидел, что погода меняется. Промокли, наверное?
– Киддер, Артур купался. Он чуть не утонул. Я не знаю, что делать. Пожалуйста, поспешите!
Теперь голос Киддера стал серьезным.
– Он плох?
– Очень. Еще жив, но едва.
– Укройте его. Держите его в тепле. Нажмите ему на грудь, чтобы вытекла вода. Вы сможете продержаться минут пятнадцать-двадцать?
– Не знаю. Вы можете вызвать вертолет… Что-нибудь еще?
– Не в такой шторм, мисс Уолден. Закутайте его как только можете и молитесь.
Она вернулась к Артуру, прикрыла его своим телом, и – впервые с тех пор, как была маленькой девочкой – стала молиться. Она снова и снова повторяла Молитву Господню, когда Киддер причалил к берегу – казалось, целую жизнь спустя.
Он лежал, подпираемый подушками, его лицо было бледно, как полотно, глаза закрыты. Лоб был перевязан, придавая ему вид некоего героического полководца, раненого на поле брани. Чтобы довершить картину, не хватало только стоящих вокруг скорбящих офицеров.
Она сидела рядом, дрожа, не в силах согреться, несмотря на огонь в камине, бесчисленное количество чашек чая и даже стакана бренди, из-за которого у нее перехватило горло и начал заплетаться язык.
Дыхание Баннермэна стало нормальным, и, когда он временами засыпал, то крепко держался за ее руку, как испуганный ребенок. Ногти у него были все еще синие, но оттенок стал бледнее. Она надеялась, что это хороший знак. Снаружи шторм лупил в окно. Деревья стонали и скрипели под порывами ветра, и время от времени сам дом содрогался, словно живой. За последние несколько часов она заразилась неприязнью к побережью Мэйна, и очень похоже, на всю жизнь.
Она просидела рядом с ним около двух часов, пока Киддеры уходили и приходили с сообщениями об усилении шторма, из-за которого отключилось электричество и телефонная связь. Киддеры были а своей стихии. Для островитян, догадалась она, море разыгрывало бесконечную мыльную оперу. Миссис Киддер могла без остановки болтать – и болтала – об утопленниках, кораблекрушениях, эпических штормах и героических спасениях.
Резкий порыв ветра сотряс дом, и из камина вылетел ворох искр. Баннермэн открыл глаза и посмотрел на нее.
– Именно тебе нужно быть в постели. Твоя рука все еще холодна, как лед.
– Тише. Со мной все в порядке. Ты будешь лежать, пока Бен не доставит врача с большой земли.
– Мне не нужны всякие провинциальные доктора. Это судороги, вот и все. Купался в холодной воде… Со всяким может случиться.
– От судорог сознания не теряют.
– Ударился головой. Почти утонул. Ужасное чувство. Знаешь, о чем я думал, цепляясь за скалу? Я думал – ну разве Роберт не счастливчик? Я утону прежде, чем получу шанс изменить завещание.
– Это действительно т а к для тебя важно?
– О, да. Без сомнения. – Он еще крепче сжал ее руку. – Я чувствовал ужасную боль. Никогда не испытывал ничего подобного.
– Бен Киддер считает, что у тебя был сердечный приступ. И я тоже, Артур.
– С моим сердцем все в порядке.
– Все равно, нет никакого вреда в том, чтобы полежать и отдохнуть, пока придет врач.
– К черту врачей! Я не хочу, чтобы ко мне относились, как к инвалиду.
Она готова была его ударить – не для того она спасала ему жизнь, сказала она себе, чтоб на нее кричали за проявление заботы – затем заметила выражение его лица. На нем читался страх. Перед чем? – удивилась она. Перед правдой, которую скажет ему доктор? Или перед тем, что правду узнает о н а? И к а к о й будет правда? Возможно, не более, чем признанием, что он – шестидесятичетырехлетний человек с шестидесятичетырехлетним сердцем? Если он ненавидит слабость в других, насколько же больше он ненавидит слабость в себе самом!
Его вспышка, как ни странно, вернула румянец на его щеки. Она также явно вернула его обычные хорошие манеры.
– Прости меня. Я не должен был повышать голос. Я вел себя, как последний идиот, а ты спасла мне жизнь. – Он покачал головой. – Когда я был мальчишкой, мой кузен утонул в этих водах. Так что, кому другому, а мне следовало понимать. – Он потянулся и нежно погладил ее по щеке. – Ты вела себя чертовски храбрее, чем я заслужил.
– Я была испугана до потери сознания.
– Ты сохранила достаточно сознания, чтобы найти меня. И вытащить на берег. Не многие смогли бы так поступить. – Он улыбнулся – впервые с тех пор, как оставил ее на пляже, чтобы уйти купаться. – Смею сказать, не каждый бы и з а х о т е л спасти меня.
– Ты еще покричи на меня, и в следующий раз я, может, тоже этого не сделаю.
Улыбаясь, он на миг закрыл глаза. Затем его настроение переменилось, углы рта опустились.
– Я д у м а л там о Роберте – и о том, какая будет ирония судьбы, если я утону. Но это была не единственная моя мысль. Знаешь, предполагается, когда тонешь, перед глазами должна промелькнуть вся твоя жизнь – во всяком случае, так утверждают. Но ничего такого не случилось. Честно говоря, я был слегка разочарован. Вместо этого я подумал: "Проклятье, я потеряю Александру!" И совершенно неожиданно у меня оказалось достаточно сил, чтобы доплыть до скалы. Заметь себе, я ее в и д е л, она была всего в нескольких ярдах, – но не мог достичь. Потом я подумал о тебе, и следующее, что я помню – как ударился головой об этот проклятый камень. Замечательно, правда? Видишь, ты спасла мою жизнь не один раз, а д в а а ж д ы!
– Я собираюсь спасти ее и в третий раз, уговорив тебя полежать и отдохнуть.
– Ничего подобного я делать не буду. – Он резко сел и застонал. – Черт! Слаб, как котенок. Послушай. Я собираюсь задать тебе вопрос. И хочу, чтобы ты дала мне честный ответ. Хорошо?
Она кивнула. Ей не нравились подобные игры. Обычно, когда люди заводят песню с плясками насчет честности, они собираются сказать то, чего не хочешь слышать, или задать вопрос, на который ты не хочешь отвечать. Из-за разговоров о честности и серьезных вопросов ей всегда хотелось сослаться на Пятую поправку к конституции[30], но некая настойчивость в его голосе заставила ее понять, что это для него важно.
– Я должен знать, Алекса – и хочу правды, запомни это: ты меня любишь?
Она взглянула на него. Выражение его лица было серьезно, как у судьи, синие глаза неотрывно смотрели на нее. Она прикрыла глаза, и несколько мгновений сидела молча, чувствуя, как ее охватывает паника, точно так же, как в волнах, и легкое сожаление, что эта тема затронута подобным образом. Затем она осознала, что может дать только один ответ.
– Да, – тихо сказала она.
– Это все, что мне нужно знать. Тебе ведь не хотелось этого говорить, правда? Ты, фактически, и не сказала. И не говорила. Из-за меня? Или по какой-то другой причине?
– Артур, к тебе это не имеет никакого отношения. Я говорила людям: "Я люблю тебя", зная что это неправда. Это ужасное чувство. А когда я говорила: "Я люблю тебя", и это б ы л о правдой, это никогда не приносило мне ничего, кроме горя. Или горя тому человеку, которому я это говорила, что еще хуже.
– Да, я согласен, что "Я люблю тебя", возможно, самая затертая фраза в английском языке. Кстати, бабушка обычно рассказывала об этом замечательную историю. Кажется, вскоре после того, как она вышла за Кира, однажды утром она подождала, пока он усядется за завтрак, и спросила: " Кир, ты правда меня любишь?"
Один Бог ведает, как она набралась для этого храбрости. Тем не менее Кир разложил на коленях салфетку, очистил вареное яйцо и сказал: "Послушай меня: я полюбил тебя со дня нашей встречи, я люблю тебя сейчас, я всегда буду любить тебя. Это мои окончательные слова на данную тему, и я больше никогда не желаю слышать об этом снова!"
Он рассмеялся, и она тоже, радуясь его возвращению к нормальному состоянию. Неожиданно ее развеселил образ Кира Баннермэна, в накрахмаленном воротничке и ботинках с высокими застежками, излагающего молодой жене то, что должно быть первой и последней романтической дискуссией в их браке.
– Возможно, мы с Киром составили бы хорошую пару.
– Что ж, он разбирался в дамах – хотя во всем остальном придерживался узких и прямолинейных взглядов. Он любил, чтобы за столом в Кайаве сидели привлекательные молодые женщины, и с ними он мог быть очарователен, когда хотел. Да, ты бы нашла общий язык со стариком. Он не тратил лишних слов и не давал обещаний, которых не мог сдержать.
Она взглянула с определенной осторожностью.
– А мне полагается дать обещание?
Он кивнул. Смех, казалось, истощил его новообретенную энергию.
– Несколько, – мрачновато сказал он.
– Валяй.
– Первое не составит проблемы. Этот… хм… инцидент никогда не происходил. Ни одного слова, никому.
– Артур, ты знаешь, что я не стану болтать. Но Киддеры? Миссис Киддер явно живет сплетнями.
– Не стану спорить. Зимой это все, что остается здесь делать – сплетничать и готовить подарки к Рождеству. Однако Киддеры поступят, как я скажу. Поверь, здешние землевладельцы не имеют секретов от местных жителей. Но местные никогда не откровенничают с чужаками.
