Майкл Корда - Богатство
– Немного.
– Мы тебя согреем за пару минут. Виски, огонь в камине, ранний ужин. Как твой желудок?
– Держится. А что?
– Мне следовало спросить тебя, как ты себя чувствуешь в лодках.
– А я не знала, как я в них себя чувствую. Это новый опыт. Я до сих пор не уверена.
– Ну,к счастью для тебя, мои рыбацкие дни позади. Я в одиночку мог обойти под парусом Безопасную Гавань, а на это не многие способны. Сейчас для этого мои руки слишком изнежились. Просто позор, что я это допустил.
– Ты можешь начать все снова.
– Могу! – сказал он с радостной улыбкой. – Еще как могу! – она никогда не видела его столь бодрым.
Они вошли в гавань, миновали волнорез, построенный Мерривейлом с такими расходами и трудом, и, наконец, пришвартовались у причала. Она выскользнула из штормовки, радуясь избавлению от ее влажных объятий, вцепилась в деревянный трап, и немного постояла, чувствуя, как у нее дрожат колени. Она была счастлива наконец очутиться на твердой почве, не ускользающей из-под ног. За ней последовал Баннермэн, улыбаясь, как ребенок, затем Киддер, не выказавший никаких усилий, карабкаясь по ступеням трапа с сумками в руках.
Баннермэн взял ее под руку и проводил через причал к великолепной лужайке, посреди которой высился флагшток с американским флагом. У его подножия стояла внушительных размеров пушка.
– Джок Мерривейл был патриот, – объяснил Баннермэн. – Когда здесь была его резиденция, он палил из пушки каждый вечер на закате, когда спускался флаг. При этом все должны были вставать в знак почтения, чем бы они ни были заняты. Я не продолжил этот обычай.
– Ну, по крайней мере, здесь нет соседей, чтобы протестовать.
– Да. Ближайший обитаемый остров примерно в пяти милях отсюда. Называется Безопасная Гавань – не слишком подходящее имя, поскольку люди разбиваются там о камни с шестнадцатого столетия.
На лестнице появилась седая женщина, встречавшая их. Жена Бена Киддера, догадалась Алекса. Если она и была удивлена, увидев Артура Баннермэна в обществе молодой женщины, то тщательно скрыла это, хотя Алекса не могла не почувствовать, как пристально ее рассматривают. Однако здесь, в Грейроке, Артур Баннермэн не мог совершить ничего дурного – здесь были преданные ему люди, и заметно было, что он не относится к ним, как к слугам.
В тоже время она была всем этим немного напугана. В Нью-Йорке они вели скромный образ жизни, но здесь она впервые попала в мир Артура – мир огромных домов, где слуги ожидают, порой годами, возможности создать ему уют. Она не знала, как впишется в этот мир, если время позволит, и чего он от нее ждет.
Она съежилась перед огромным камином, попивая чай, и как никогда в жизни чувствуя, что заплывает слишком глубоко.
– Великолепно, правда?
Она кивнула сонно и восхищенно. Вид и впрямь был великолепен – за все деньги мира нельзя купить такого вида, но, конечно, только деньги могли сохранить его и удержать в исключительном пользовании одной семьи.
Прислонившись к скале, Артур выглядел совсем иным человеком, чем в Нью-Йорке – более молодым, здоровым, физически активным. Его кашель исчез, у него был здоровый цвет лица, и спал он, как младенец. На нем была старая рубашка, бумажные брюки в стиле "багги", спортивные туфли, у которых был такой вид, будто они сохранились у него с Гарварда. Не потому, что в доме не было другой одежды, нет – просто казалось, он никогда не носил ничего иного.
Они сидели с подветренной стороны, как он выражался, под навесом скалы, расстелив подстилки на галечном пляже. Киддер привез их сюда на лодке и отбыл, оставив радиофон на батарейках, чтобы вызвать его, когда они решат вернуться. Они были настолько одни, насколько возможно, только тюлени, как было обещано, временами высовывались из воды, глядя на них с дружелюбным удивлением. Алекса бросила им несколько сэндвичей – миссис Киддер снабдила их припасами, достаточными для десятка человек, а может и для десятка тюленей – но в отличие от тюленей в зоопарке, они то ли не имели таланта ловить еду в воздухе, то ли просто не видели в этом смысла. Они дожидались, пока еда упадет в воду, и хватали ее, когда она проплывала у них под носом.
– Завтра будет шторм, – сказал Артур. – Попомни мои слова. Или даже раньше.
– Не верю. Такая прекрасная погода… – Погода была не только прекрасной, но настолько теплой, что она встала и сняла свитер, а потом села против солнца, расстегнув рубашку до пояса.
Он обнял ее.
– Увидишь. Нам нужно было отправиться на Ямайку, или в Пуэрто-Рико – там бы ты получила вдоволь солнца. Знаешь, наша семья владеет там отелями, чертовски огромными, с площадками для гольфа, пляжами, кондоминиумами… Уж кто, а я должен это помнить. Отец твердо верил в инвестиции в Латинскую Америку и Карибы. К Европе он всегда относился с подозрением. Именно я построил эти гостиницы. Нанимал архитекторов, выезжал туда вместе с топографами, заключал сделки с местными. Отец поставил меня у руля, когда мне было двадцать пять, сразу после войны, и я чертовски хорошо справился с работой.
– Это объясняет, почему вы с Ротом сразу нашли общий язык. Однако, здесь мне больше нравится.
– Мне тоже. Но я хотел бы посмотреть на тебя в бикини у бассейна.
– Ты еще не такой старый, если ты на это намекаешь.
– Надеюсь, я никогда не буду слишком стар, чтоб не наслаждаться, глядя на тебя, дорогая. Однако, шестьдесят пять лет – это шестьдесят пять лет. – На миг он помрачнел и умолк, словно пытаясь что-то обдумать. – Возможно, сейчас неподходящее время, чтобы сообщить тебе, – сказал он, наконец, – но думаю, я решил, что делать.
– Делать? С чем?
– С Трестом, – резко произнес он. – На своем шестьдесят пятом дне рождения я собираюсь собрать всех детей вместе и объявить, что после моей смерти они получат положенную долю плюс дополнительную сумму, но основная часть состояния станет благотворительным трестом, где каждый из них будет обладать равным правом голоса. Там будет правление, по меньшей мере два директора, не принадлежащих к семье, и я сам стану председателем. До того, как мне исполнится семьдесят, я выберу себе преемника, может из семьи, может нет… Нужно разработать еще массу деталей, но таков основной план. Каждый из моих детей будет богат – гораздо богаче, чем сейчас – но ни один Баннермэн больше не будет иметь власти над всем состоянием.
– И ты думаешь, что Роберт с этим согласится?
– Я заставлю его согласиться, – мрачно сказал Артур. Взглянул на горизонт. – Я хочу этого, Алекса. Я хочу сделать это с е й ч а с, пока у нас еще есть время радоваться жизни. Когда все будет в порядке, мы сможем путешествовать, делать, что хотим… Что ты скажешь?
Она была напугана его решимостью, теперь ей было понятно, сколько трудностей это повлечет. Однако теперь, когда они впервые уехали вместе, последнее, чего ей хотелось – говорить на эту тему.
– Я поеду, куда ты хочешь, – сказала она. – Я никогда не выезжала за границу. Не видела Лондона, Парижа, Рима. В детстве я всегда мечтала о путешествиях, но так и не добралась дальше Нью-Йорка.
Ее не могло не обрадовать, что он включил ее в свои планы на будущее, более настойчиво, чем когда-либо. В то же время была в его словах некая мечтательная неопределенность, словно он не хотел портить сиюминутного удовольствия, вдаваясь в подробности.
Алекса тоже. Она вытянулась рядом с ним на одеяле, чувствуя тепло солнца и его руки на своем плече. У их ног стояла открытая корзина для пикника – громоздкое, антикварное сооружение из прутьев и кожи, где мерцали серебром ряды таинственной старомодной утвари, закрепленной в особых футлярах: нечто, в чем она предположила спиртовку, чайник, ложки и ножи из полновесного серебра, хрустальные бокалы и фарфор с монограммами. Баннермэн прихватил с собой совершенно обычный пластиковый термос со льдом, бутылку скотча и стаканы – корзина для пикника была просто сценической бутафорией, соответствующая скорее образу мыслей миссис Киддер, чем его.
– Чертовски жарко, – сказал он. – Я пойду окунусь.
– Вода, должно быть, ледяная.
– Свежая. Я ненавижу теплую воду. Это все равно, что плавать в супе.
– У тебя и плавок нет.
– Черт с ними. Это мой собственный остров. И кругом – ни души.
– Артур, ты не можешь плавать среди всех этих тюленей.
– Тюлени исчезнут в тот миг, когда я войду в воду. Нельзя представить менее агрессивных животных. Как ты думаешь, дорогая, почему зверобоям удавалось так легко забивать бедных животных?
Алекса пожала плечами. Жара была исключительная, солнце пекло, и не чувствовалось ни малейшего ветерка. Если он хочет искупаться – пусть, подумала она.
Она стянула джинсы, сбросила рубашку и вновь вытянулась на одеяле. Хотелось бы взять с собой бикини, но она была вполне способна загорать и в нижнем белье. Она выпила стакан белого вина, заев его сэндвичем, больше потому, что Артур потрудился открыть бутылку, чем потому что ей на самом деле этого хотелось, но в результате почувствовала себя столь же вялой, как тюлени, теперь неподвижно лежавшие на скальных грядах в ста футах отсюда, закрыв глаза.
