Ларс Кристенсен - Посредник
– Где я?
– В больнице Пресвятой Девы Марии. В Кармаке.
– Где это?
Мужчина придвинул стул поближе:
– Неподалеку от места аварии. – Он протянул мне руку. – Патрик Оук. Здешний Шериф.
Мне смутно вспомнился металл, стекло, листы бумаги, чемоданы, столкновение и тишина.
– Я пострадал? – спросил я.
– Несколько царапин. Беспамятство. Вам повезло. Но об этом вам надо поговорить с Доктором Тайлером, когда он придет.
– Спасибо.
– У нас тут кой-какие проблемы. Мы…
– А как с другой машиной? – перебил я.
– Водитель погиб.
– Господи боже!
– Вы не виноваты, сэр. Не волнуйтесь. Он ехал с превышением скорости. К тому же совершил побег.
– Господи боже, – повторил я. – Погиб?
Шериф только покачал головой:
– Спасибо хоть никого больше не угробил. Идиот окаянный.
Мне показалось странным, что он так говорит. И я забеспокоился еще больше. Попробовал подняться, но опять не сумел.
– Вы его знали? Погибшего?
– Тут все друг друга знают, сэр. Он был мерзким человеком. Поверьте, у нас и без того хватает забот, так что не хотелось бы еще и с вами возиться.
– Что это значит?
Шериф выложил на ночной столик мой паспорт и бумажник:
– Я должен, пожалуй, спросить вас, что вы делаете в наших краях. Мы тут к приезжим не привыкли.
– Ничего не делаю. Просто ехал наугад. У меня что, неприятности?
– Смотря по обстоятельствам.
– По каким обстоятельствам?
– Я нашел целый склад медикаментов у вас в машине – она, кстати, не ваша, а прокатная, из балтиморской фирмы. Вам придется выплатить им огромную сумму.
– Они для собственного употребления. Медикаменты то есть. И машину я вовсе не собирался угонять.
– Для собственного употребления, сэр?
– Да.
– Наркоты на целую армию. Где рецепты?
– Я их выбросил.
– Выбросили?
– Они мне больше не нужны.
– Почему же вы заодно не выбросили таблетки?
– Это допрос?
– Вы же понимаете, что должны иметь рецепты, если везете в машине целую аптеку?
– Мне нужен адвокат?
Шериф потеребил в руках шапку, вздохнул:
– Ну, все не до такой степени плохо, сэр.
– Можете позвонить в «Шеппард П.».
– Уже позвонил.
– Тогда к чему этот разговор?
– Приятно в кои-то веки потолковать с приезжим. Как я уже говорил.
Я опустился на подушку.
– Пойду за Доктором, – сказал Шериф и вышел.
Дверь он оставил открытой. Я погрузился в светлый сон. Потом Шериф появился снова, в сопровождении мужчины в черном, который представился как Доктор Тайлер. Он спросил, не болит ли у меня что-нибудь.
– Голова, – ответил я. – Вдобавок я устал. И разбит.
Он взялся за меня ледяными пальцами, осмотрел глаза:
– Вы везунчик.
– Везунчик?
– Да, везунчик. Разве вы не знали? Вам, черт меня побери, повезло вообще остаться в живых. Правда, с ногой было хуже, сэр.
– С ногой?
Доктор Тайлер откинул одеяло в сторону, поднял мою правую ногу:
– Пришлось чуток поднатужиться, но мы справились.
Теперь я разглядел. Стопа больше не кривилась. Заняла должное место. Доктор Тайлер предложил мне чуток пройтись. Помог подняться. Я прошел к окну, глянул на забытый богом бесцветный пейзаж, черно-белый, и вернулся к койке. Чудесно. Впервые я шел не виляя. Мог идти прямо вперед, повернуться и прямо идти назад. Впору пасть на колени и поблагодарить – поблагодарить, преклонив колени. Тут явился еще один посетитель. Пастор. Мне пастор не требовался. Но он пришел нынче ко мне не как пастор. А как Посредник.
– Посредник?
Пастор откашлялся, помедлил.
– Ваша мать при смерти, сэр, – наконец сказал он.
Я сел на койку. Я слышал, чту он сказал. Мама при смерти. По моей вине. Ведь я так написал. Написал, что мама умрет. Это что же, единственная правдивая фраза, какую мне вообще дано написать? Что мама при смерти?
– Откуда вы знаете? Что моя мама при смерти?
Пастор повернулся к двери. Только сейчас я заметил ее, женщину моих лет, она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня. Черные, коротко подстриженные волосы, тут и там тонкие седые прядки. В ярком свете я различил даже паутинку морщин вокруг глаз, карих глаз, смотревших прямо на меня, с любопытством и одновременно с печалью. И где-то в глубине, за всем тем временем, что она несла на плечах, я обнаружил другое лицо, девочку, с которой водил мимолетное знакомство так давно, что это вполне могло быть и вчера.
– Пора домой, – сказала она.
Когда-то давним летом ее звали Хайди. Я не пошевелился.
– Правда, что мама при смерти?
Она подошла к кровати:
– Да, правда. Тебе надо спешить.
– Как ты меня нашла?
– Давай поговорим об этом по пути.
– Мой багаж. Пишущая машинка. Рукопись.
– Все уложено. В ванной ты найдешь чистую одежду. Давай живее, канительщик.
Она помогла мне встать. Я прошел в ванную. Хайди заехала за мной. Хайди разыскала меня. Совершенно не верится. Мысли мои были недостаточно велики, чтобы вместить то, чему не верилось. И все же это правда. Я подписал несколько бумаг, подготовленных Шерифом. Потом мы на лифте спустились в холл, и я следом за Хайди прошел на парковку, где она запустила движок серебристого седана. Мои чемоданы лежали в багажнике. Мы сели в машину. Она протянула мне запечатанный прямоугольный пластиковый пакет с лекарствами. Я покачал головой. Не хочу. Я заслужил боль. Заслужил тревогу. Мы наконец выехали из этого города, из белого пятнышка на черной карте. Миновали церковь, где происходили похороны, не один, а три гроба стояли каждый у своей могилы, сейчас их опустят в жесткий, каменистый холод здешней земли. Я заметил Пастора, Доктора и Шерифа. Народу собралось совсем мало. Ко мне что же, опять вернулись знаки? Знаки и цифры? Мне надо домой, к трем гробам? Если в одном лежит моя мама, то для кого еще два? Я закрыл глаза.
– Мы в пути. Рассказывай.
И Хайди начала рассказ:
– Я работаю в Нью-Йорке, в норвежском консульстве…
– Тогда ты проделала долгий путь, чтобы разыскать меня, – перебил я.
Хайди засмеялась:
– Да, сама напросилась. Мне казалось, я задолжала тебе услугу.
На это я ничего не сказал, так как не мог припомнить, чтобы сам оказывал Хайди услугу, разве что тогда, в лодке, когда ветер принес ненастье, но тотчас сообразил, что спасла нас тогда мама, вдобавок это был сон, но тем не менее и он был в счет.
– Прости, – сказал я, не зная, чту прошу мне простить.
– Твоя семья, – продолжала Хайди, – связалась с нами, когда ты не вернулся домой в условленный срок. Они, конечно, встревожились. Как и люди из «Шеппард П.». Остальное просто.
– Просто?
– Скрыться нельзя. Ты оставляешь следы.
– Но что меня нашла именно ты, отнюдь не просто.
– Так уж получается.
– Так получаться не должно, – сказал я. – Не должно, черт побери. Никто же не поверит.
– Но так получилось, – сказала она, – ну и я немножко посодействовала. И разве не все равно, чему верят?
Из Чикаго мы самолетом вылетели в Нью-Йорк. Следующий рейс через три часа. Хайди была со мной. Ей же велели не спускать с меня глаз. Очень мило. Мне ее компания нравилась. Мы сидели в зале прилетов, в баре. Я улечу. Она останется. Хайди заказала зеленый чай. Я последовал ее примеру. Налил ей зеленого чая.
– Она казалась такой сильной, – сказала Хайди.
– Кто?
– Твоя мама. Сильной. Вот первое, о чем я подумала. Прости, я… – Она осеклась.
Этого я не хотел. Я хотел, чтобы она говорила, сказала больше, ведь мне нравилось слушать ее, слушать то, что она говорила, это же была правда.
– Не надо просить прощения, – сказал я.
– Я ведь видела ее всего один раз. И тем не менее. Мне она показалась именно такой, сильной, – вот первое, о чем я подумала, – сильной.
– Она была… – На сей раз осекся я, оборвал себя, а когда понял, что Хайди не скажет ничего, пока не скажу я, проговорил: – В «Шеппард П.», кстати, меня звали Эрудитом.
Хайди рассмеялась:
– А мы выиграли! Твоя мама и я!
Я заказал кофе. Суматоха аэропорта начала действовать мне на нервы: шаги, всевозможные шаги, у каждого ботинка свой звук, темп, чемоданы на колесиках, тележки, искаженные голоса из динамиков, кусочки льда в чужих напитках – оглушительный шум, всезаглушающая жизнь.
– Ты работала в Брюсселе?
– Да, а потом приехала сюда, в нью-йоркское консульство, чтобы присматривать за чудаками вроде тебя.
– Спасибо. Я больше не буду. – Я не мог не сказать этого. Не мог не повторить: – Больше не буду.
– Ты закончил те стихи про Луну?
– Нет. Застрял на заглавии. Я слишком много написал такого, что так и осталось заглавием. Слава богу!
Хайди вдруг уткнулась головой мне в плечо; мне бы надо почувствовать себя молодым, но вышло наоборот, эта близость лишь напомнила обо всем несбывшемся.
