Эрик Сигал - История Оливера
Но здесь все были охвачены воодушевлением, просто исполняя музыку, с идя рядом. Во всем этом чувствовалось столько душевного подъема. Я еще никогда не бывал в мире, хотя бы отдаленно похожем на этот.
Только с Дженни.
— Доставай свою скрипку, Джоан, — сказал мистер Стайн.
— Ты с ума сошел? — возразила она. — Я абсолютно не в форме.
— Ты слишком много занимаешься медициной, — возразил он. — Тебе следует столько же времени уделять музыке. Кроме того, Баха я оставил специально для тебя.
— Нет, — твердо сказала Джоанна.
— Да брось ты! Оливер хочет послушать именно тебя.
Теперь она покраснела. Я попытался дать ей какой-то сигнал, но бесполезно. Затем мистер Стайн повернулся ко мне:
— Велите своей подруге, моей дочери, настроить скрипку. Прежде, чем я успел прореагировать, Джоанна, чье лицо приобрело цвет спелой вишни, перестала протестовать.
— О’кей, папа, будь по-твоему. Но хорошего звучания не будет.
— Будет, будет, — отвечал он. Когда она отошла, он снова повернулся ко мне: — Вам нравятся Бранденбургские концерты?
Внутри у меня всё сжалось. Потому что эти концерты Баха были из тех немногих, которые я действительно знал. Разве я не сделал предложение Дженни после того, как она сыграла Пятый, и мы пошли гулять по берегу реки в Гарварде? Разве не эта музыка была чем-то вроде прелюдии к нашей свадьбе? От мысли, что я сейчас услышу ее, у меня начало болеть сердце.
— Ну? — спросил мистер Стайн. И я понял, что не ответил на его дружеский вопрос.
— Да, — сказал я. — Мне нравятся Бранденбургские концерты. Который из них вы исполняете?
— Все! Зачем нам выделять какой-то один?
— А я как раз играю один, — отозвалась его дочь, притворяясь обиженной. Теперь она сидела со скрипками и разговаривала с каким-то старым джентльменом, с которым у них был общий пюпитр. Музыканты снова настраивали инструменты, но так как во время перерыва подали спиртные напитки, музыка зазвучала громче.
Мистер Стайн решил дирижировать.
— Какие преимущества у Ленни Бернстайна передо мной? Прическа! — Он легонько постучал по телевизору, который служил и подиумом.
— Теперь, — сказал он вдруг с немецким акцентом, — мне требуется резкое начало. Слышите? Резкое.
Оркестр замер в ожидании. Стайн поднял карандаш вместо палочки, чтобы начать дирижировать.
Я затаил дыхание, надеясь остаться в живых.
И вдруг прогремел пушечный выстрел.
То есть, раздался стук кулаком в дверь, похожий на артиллерийский залп. Слишком громкий — и если мне позволят высказать свое мнение — совсем не в такт.
— Открывайте! — взревел какой-то нечеловеческий голос.
— Полиция? — спросил я у Джоан, которая вдруг оказалась рядом со мной.
— Ее никогда не бывает в наших краях. — Она улыбнулась. — Это гораздо опаснее. Нет, это Годзилла с верхнего этажа. Его настоящее имя Темпл, и он против всяких проявлений жизни.
— Открывайте!!
Я огляделся. Нас было около двадцати человек, и тем не менее оркестр казался перепуганным. Этот тип Годзилла, должно быть, очень опасен. Луи Стайн открыл дверь.
— Черт вас побери, сукины дети, каждое вонючее воскресенье я вам твержу, прекратите шум!
Он произнес все это, нависая над мистером Стайном. Прозвище «Годзилла» действительно подходило этой огромной волосатой твари.
— Но мистер Темпл, — сказал мистер Стайн, — мы всегда заканчиваем наши воскресные концерты ровно в десять.
— Говно! — фыркнул монстр.
— Да, я заметил, что вы оставили следы оного снаружи, — парировал мистер Стайн.
Темпл бросил на него свирепый взгляд.
— Не подначивай меня, подонок. Вы и так довели меня до ручки. — В звуках его голоса таилась ненависть. Я понял, что цель его жизни терроризировать своего соседа мистера Стайна. И сейчас он был близок к осуществлению своей мечты.
Оба сына Стайна, хотя и явно напутанные, подошли к отцу.
Темпл продолжал орать. И теперь, когда миссис Стайн была уже рядом с мужем, Джоанна ускользнула от меня и направилась к двери. (Драться? Перевязывать раны?) Все происходило очень быстро. И приближалось к кульминации.
— Ах вы проклятые, гнусные мерзавцы, разве вы не знаете, что нарушать покой других людей противозаконно?
— Извините, мистер Темпл, но я думаю, что именно вы нарушаете закон.
Эти слова произнес я. Даже не осознав этого. И что поразило меня еще больше, я поднялся и начал приближаться к непрошеному гостю. Теперь он повернулся ко мне.
— А тебе что надо, блондинчик? — спросила эта тварь.
Я заметил, что он выше меня на несколько сантиметров и, по-крайней мере, на двадцать килограммов тяжелее, но надеялся, что эти килограммы не только в мышцах.
Жестом я показал Стайнам, чтобы они предоставили это дело мне. Но они остались на месте.
— Мистер Темпл, — продолжал я. — Вы когда-нибудь слышали о статье сорок уголовного кодекса? Нарушения границ частного владения. Или о статье семнадцать — об угрозе нанесения телесного повреждения? Или о разделе…
— Ты что, полицейский? — прорычал Темпл. Ясно было, что кое с кем из них ему приходилось иметь дело.
— Просто адвокат, — ответил я, — но тебя мог бы посадить за решетку на длительный отдых.
— Блефуешь, — сказал он.
— Нисколько. Но если вы хотите разрешить этот вопрос поскорее, существует другой способ.
— Да, осел ты этакий? Он поиграл своими налитыми мышцами. Позади я ясно ощущал беспокойство оркестрантов. А внутри — крупицу собственного. Но все-таки я спокойно снял пиджак и заговорил тихим голосом, чрезвычайно вежливо.
— Мистер Темпл, если вы сейчас не уберетесь, мне придется медленно, как и подобает одному интеллигентному человеку по отношению к другому, вышибить ваши ослиные мозги.
После того, как незваный гость поспешно удалился, мистер Стайн открыл бутылку шампанского («импортная, прямо из Калифорнии»). Оркестранты проголосовали за исполнение самого громкого произведения из всех, какие они знали, и с большим подъемом сыграли «Увертюру 1812 года» Чайковского. И даже я играл на инструменте — пушке (пустой пепельнице).
Спустя несколько часов (по-моему, слишком быстро) вечеринка закончилась.
— Приходите еще, — сказала миссис Стайн.
— Конечно, он придет, — сказал мистер Стайн.
— Почему ты так уверен? — спросила она.
— Он нас полюбил, — ответил Луи Стайн.
Так оно и было.
Никому не пришло в голову сказать мне, что я обязан проводить Джоанну домой. Хотя было очень поздно, она все-таки настояла, чтобы мы сели на автобус номер пять, который идет по Риверсайду, а потом выходит на Пятую авеню. Она немного устала, но была в хорошем настроении.
