Нагиб Махфуз - Осенние перепела
— Кто знает, где сейчас лучше…
Прошло еще несколько дней. Из страны выслали короля. Наблюдая его отъезд из Александрии, Иса был свидетелем ликования народа и спокойной решимости армии. Все это время его обуревали противоречивые чувства.
Изгнание тирана вызывало радость — трудно было даже поверить, что подобное могло свершиться. Вместе с тем сердце терзало гнетущее чувство отвращения к тому, что происходило. Быть может, это было естественным движением измученной души. Желанная цель достигнута, стремиться больше не к чему — и наступил резкий спад настроения. И так бывает. А может, ему просто досадно, что такая большая победа одержана без участия его партии?
В такой же растерянности застал Иса гостей Халима-паши, когда снова пришел навестить его. Радость и тревога, боязнь будущего ощущались в каждом взгляде, в каждом слове.
— Кончился режим Фарука, но мы все нуждаемся в успокоении, — заявил в своей обычной ораторской манере сенатор ас-Сальгуби.
Все почему-то рассмеялись. Это был нервный, безрадостный смех. Иса, сидевший рядом со своими друзьями Самиром, Аббасом и Ибрагимом, спросил:
— Что же нас ждет?
Делая вид, что не понимает вопроса, Халим-паша ответил:
— Будущее, несомненно, окажется лучше прошлого!
Ас-Сальгуби решил уточнить вопрос Исы.
— Иса, видимо, спрашивает не о будущем вообще, а о нашем с вами…
Как и подобает старому политическому деятелю, Халим-паша неопределенно ответил:
— Мы еще скажем свое слово, вот увидите.
Ас-Сальгуби раздраженно передернул плечами и резко заключил:
— Это движение не будет нам на пользу, я чую опасность за тысячу миль. Если в день ликвидации договора мы потеряли короля, потеряли англичан, то теперь мы потеряли все…
— Как вы думаете, опасность угрожает только нам или она касается… — попытался было вставить слово Самир, но его перебил Ибрагим:
— Так ведь мы и сами могли совершить все это, если бы располагали необходимыми силами…
— … Но не сделали ничего, — язвительно закончил за него ас-Сальгуби.
Иса не слышал, о чем они еще говорили. Он думал о себе. Прошлое представлялось ему исполненным достоинства и даже величия. Чем больше он думал, тем горестнее становилось на душе. Сердце подсказывало, что его былое благополучие вот-вот лопнет подобно блестящему мыльному пузырю. Ему чудилось, что он сидит внутри этого мыльного пузыря, а снаружи к нему с любопытством приглядывается чье-то лицо, странное и чужое, — лицо новой жизни. Но как отнесется эта новая жизнь к нему, примет ли?
Он поднял голову. Внимание его привлекла висевшая над камином картина: прямо на него смотрела черная толстогубая рабыня. Взгляд ее больших, навыкате глаз был чувственным и вызывающим…
7
Шли дни, а сомнения не покидали его. Иса окончательно потерял покой, начинали сдавать нервы.
Свадьбу пришлось отложить до лучших времен, пока почва под ногами вновь не станет твердой. Ничего не поделаешь, — таково желание его будущего тестя.
А между тем обстановка не прояснялась. Жизнь ставила перед Исой и его друзьями все новые и все более сложные вопросы. Это чем-то напоминало вывешивание на побережье черных флагов, предупреждающих о волнении на море. Единственное, что им оставалось, это питаться всевозможными слухами, в которых сейчас не было недостатка.
Однажды Иса услышал, что Хасан получил назначение на ответственный пост, открывающий перед ним широкие перспективы. Видимо, Хасан принадлежал к числу активных сторонников нового режима. Эта новость особенно неприятно поразила Ису. Некоторое время он даже не решался сообщить об этом матери. Но когда старушка наконец узнала, она все равно ничего не поняла. С присущей ей наивностью она успокаивала сына:
— Ничего, настанет и твой черед, не огорчайся. Ведь ты заслуживаешь всего самого хорошего…
От этих слов настроение совсем упало. Хотелось бросить все и уехать куда-нибудь подальше от людей…
Вскоре было объявлено о предстоящей чистке государственного аппарата. С горечью и отчаянием он прочитал об этом в газетах: вот и его скоро постигнет полное крушение — такое же, какое уже испытали политические партии и их вожди; последние корни былого благополучия будут выкорчеваны.
А кругом продолжали твориться странные вещи, которые, пожалуй, прежде показались бы просто невозможными. Подумать только! Его друг Ибрагим Хайрат — адвокат и бывший депутат палаты представителей — пишет в газетах такие восторженные статьи о революции, что можно подумать, будто он один из ее организаторов! В своих статьях Ибрагим обрушивается на политические партии, в том числе, конечно, и на свою партию, подвергает беспощадной критике свергнутую монархию, при которой, между прочим, занимал видное положение.
А Аббас Садык! Он по-прежнему невозмутим и спокоен, полон уверенности в себе и вовсе не думает отчаиваться. Впрочем, неудивительно: он успел уже найти себе надежного покровителя среди влиятельных людей нового режима и сильнее, чем прежде, рассчитывал сделать карьеру.
Лишь один Самир разделял с Исой тревогу и страх за свое будущее. Это был худосочный и бледный молодой человек с печальным взглядом зеленоватых глаз.
— Какова будет, по-твоему, наша судьба? — спрашивал его Иса в надежде найти какое-нибудь утешение.
— Самое меньшее, что нас ожидает, это увольнение с работы, — отвечал Самир, глупо улыбаясь.
— Так что же нам делать? — снова спрашивал Иса, чувствуя, как у него от волнения пересыхает во рту.
— Искать заработка. Может быть, нам предоставят работу в какой-нибудь компании.
— Думаешь, легко будет устроиться? И хватит ли у нас духа начать все снова?
— Что поделаешь, — вздыхал Самир, покачивая головой с густой черной шевелюрой, в которой кое-где уже поблескивали седые волоски. — Обстоятельства сильнее нас…
А между тем в комиссии по чистке росло число заявлений. В них, как стало известно Исе, против него выдвигались всяческие обвинения. Он не удивлялся этому: среди чиновников министерства у него было много завистников и недоброжелателей и, уж конечно, врагов больше, чем друзей. Эти люди, которые при всяком удобном случае были готовы подложить ему свинью, сейчас стали вести себя вызывающе. Дошло даже до того, что некоторые из его подчиненных позволяли себе непочтительно обращаться с ним. В общем, министерство превратилось для него в настоящий ад.
Наконец он был вызван на заседание комиссии.
В кабинете юридического советника министерства за длинным столом, покрытым зеленой скатертью, восседали члены комиссии. Справа сидела секретарша; Исе предложили сесть в конце стола. Он сразу же заметил, что на месте, где прежде находился портрет короля, висела какая-то картина… Обвел взглядом лица сидевших за столом. Здесь было много старых знакомых и коллег. С одним из них он даже вместе учился, причем оба они входили в состав студенческого комитета и однажды чуть не были арестованы во время демонстрации.
Иса судорожно облизнул пересохшие губы: странно — никто из этих людей и виду не подавал, что знает его. Встречаясь с ним глазами, некоторые отворачивались и начинали с деланным интересом рассматривать лежащие перед ними бумаги, другие с равнодушным видом взирали на него, точно видели впервые и никогда не были его сослуживцами. В прошлом многих из них раздражало влияние, которым Иса пользовался в министерстве, особенно в периоды, когда его партия была у власти. И вот теперь он сидит перед ними в этой большой комнате с темными стенами, объятый холодным страхом… Глянул в окно, выходящее на балкон. Там на перилах сидел коршун. Вдруг он взлетел ввысь, издав крик, похожий на причитание…
Председатель комиссии долго и пристально рассматривал Ису через стекла своих затемненных очков.
— Успокойтесь, пожалуйста, — начал он, — и не сомневайтесь в нашей справедливости. Мы руководствуемся только законом.
— Я нисколько в этом не сомневаюсь, — произнес Иса, вымученно улыбаясь, чтобы хоть как-нибудь скрыть, свое отчаяние.
— Хочу, чтобы вы поняли, что на нас возложена задача — действовать во имя общего блага. Мы не стремимся мстить кому-либо и не имеем каких-либо других целей…
— Я в этом тоже не сомневаюсь, — снова пробормотал Иса, чувствуя, как страх закрадывается в сердце.
Председательствующий подал знак секретарше, и она стала читать одно за другим заявления, поступившие в комиссию. Ее голос звучал размеренно и монотонно. Иса сосредоточенно слушал, прикрыв глаза. Почти во всех заявлениях содержались одни и те же обвинения: брал подарки за назначения старост деревень, протаскивал на различные посты только членов своей партии. Постепенно внимание рассеялось, и он погрузился в тревожную полудремоту, сквозь которую, как через густой туман, изредка проникали отдельные слова, произносимые секретаршей. Вновь попытался сосредоточиться, но безуспешно. Воображение рисовало картины далекого прошлого. Вот он мальчишкой возвращается домой, наигравшись в мяч на лугу, как вдруг начинается ливень, от которого негде укрыться; ему ничего не остается, как спрятаться под повозкой мусорщика… К чему, однако, эти воспоминания?..
