Нагиб Махфуз - Осенние перепела
Он поднял веки, перед глазами поплыли лица его судей. На короткое мгновение Исе показалось, что левый ус юридического советника сплелся с правым усом представителя государственного совета.
Вдруг послышался вопрос:
— Каково ваше мнение о том, что здесь было зачитано?
Иса очнулся. Его мнение?
— Все это пустые слова, хочу услышать хотя бы одно доказательство, — раздраженно ответил он.
Звук собственного голоса немного приободрил его. Но тут же он снова безвольно поник и как-то весь съежился, подобно увядшему желтому листу.
Заговорил председательствующий:
— Министр ведь всегда соглашался с вашими кандидатурами на различные посты. Следовательно, вы несете ответственность…
— Это входило в круг моих обязанностей, — перебил его Иса. — А я руководствовался своей совестью.
— Можете ли вы объяснить, например, назначения и увольнения старост деревень иными соображениями, кроме партийных?
Тщетно пытаясь овладеть собой, с дрожью в голосе Иса ответил:
— Допустим, я исходил из партийных соображений. Но разве не на них строилась вся наша жизнь в прошлом?
— Убеждены ли вы в правильности своих действий?
— Да, считаю, что они были правильными.
Один из членов комиссии, небрежно играя паркеровской ручкой, спросил:
— А как насчет подарков, которые вам преподносились?
Иса весь вспыхнул от гнева:
— Я повторяю, что это — сущий вздор, хочу услышать хотя бы одно доказательство.
В ответ ему был зачитан список старост, которые могут выступить как свидетели.
— Это подлая клевета! — воскликнул Иса.
Затем были заслушаны показания нескольких чиновников, с которыми он работал в различные периоды. Ему предъявили несколько подписанных им документов, где шла речь о внеочередном выдвижении на должности, а также об оплате различных сельскохозяйственных работ. Как выяснилось, многие из этих работ нигде и никогда не велись; оплату за них получили явные жулики, пользовавшиеся покровительством некоторых влиятельных деятелей прошлого режима.
Заседание комиссии длилось несколько часов. Иса уже ничего не видел перед собой.
— В таком случае укажите мне хоть одного ответственного чиновника, не заслуживающего увольнения, — нервно проговорил он.
Один из членов комиссии — Иса прежде не встречал его — с жаром стал говорить об обязанностях чиновника перед народом:
— Революция полна решимости очистить государственный аппарат от всего наносного! — воскликнул он. — Уверяю вас, что в будущем не будет ни одного египтянина — ни одного, слышите? — ущемленного в своих правах или обязанного своим благополучием родственным связям и покровительству отдельных лиц.
Иса ничего не ответил. Что-то в глубине души говорило ему — сейчас лучше промолчать. Комиссия продолжала свою работу…
Иса покинул заседание комиссии надломленный и опустошенный. Он шел домой по улицам, заполненным шумной и веселой толпой, ничего не видя и не слыша. Мучительное и тягостное чувство тревоги все сильнее овладевало им.
Дома мать спросила:
— Почему тебе не поговорить о своих делах с двоюродным братом? Ведь он один из этих людей…
Ее слова больно кольнули его…
8
Через несколько дней инспектор по кадрам объявил Исе приказ об увольнении. В приказе, правда, было оговорено, что Иса будет формально числиться состоящим на прежней службе еще в течение двух лет.
Инспектор давно знал Ису. В свое время он составлял иные приказы: после каждого из них Иса оказывался на новой, более высокой ступеньке служебной лестницы, пока наконец не был выдвинут на должность чиновника второго класса. Кто знает, может быть, в сейфе инспектора еще хранится проект приказа о выдвижении Исы на должность чиновника первого класса. Подумать только, чиновник первого класса!.. Не так-то уж далеко и до министерского кресла.
Иса ни секунды не сомневался, что инспектор относится к нему неприязненно. Еще бы! Ведь они оба занимали равное положение, несмотря на значительную разницу в возрасте.
Но сейчас, воспользовавшись тем, что в кабинете больше никого не было, инспектор сказал:
— Видит бог, как я огорчен, господин Иса…
Иса поблагодарил инспектора за сочувствие, нисколько, впрочем, не сомневаясь в лживости его слов: восемь лет общения с чиновниками различных степеней не прошли даром. Этого времени оказалось вполне достаточно хотя бы для того, чтобы научиться понимать истинный смысл произносимых ими фраз, какими бы пышными и витиеватыми они ни были.
А вот и его личное дело, небрежно брошенное на сукно письменного стола. На обложке замысловатой арабской вязью выведено имя: «Иса Ибрагим ад-Дибаг». Иса представил себе: отправят это дело в архив и оно будет навеки похоронено со всем своим содержимым, а сколько в нем бумаг, на которых красуются подписи многих видных деятелей прошлых лет, удостоверяющих блестящие достоинства и предсказывающих большое будущее…
Он поинтересовался размером причитающейся пенсии.
— Двенадцать фунтов, — ответил инспектор. — Но вы будете еще два года полностью получать свое жалованье…
С глубоко запавшими глазами, сразу как-то постаревший на несколько лет, Иса шел по коридорам министерства, чтобы навсегда покинуть эти стены. Теперь он твердо был уверен, что ему суждено было стать жертвой судьбы на одном из крутых поворотов истории. До сих пор фортуна миловала его, он был ее баловнем. Теперь же он позабыт ею, и вряд ли кого-нибудь может тронуть, что он покатился вниз по наклонной плоскости навстречу гибели.
Долго и бесцельно бродил Иса по улицам огромного города под палящими лучами солнца. Шел куда глаза глядят. Ему было абсолютно безразлично, куда несут его ноги. Вспомнив о своей любимой кофейне, он направился туда. В этот дневной час там, конечно, никого из приятелей не оказалось. Сидя за столиком один, он медленно потягивал чай из стакана. Взглянул в большое зеркало, висевшее напротив: вид у него был плачевный. Все же он несколько воспрянул духом: казалось, что кто-то находится здесь рядом с ним и разделяет его печаль.
В другом конце зала двое незнакомцев с увлечением играли в нарды, выражая бурный восторг каждый раз, когда выпадала удача.
«У меня полная катастрофа. Но что им до меня?» — подумал Иса. Он отвернулся от игроков и вновь уставился в зеркало, рассматривая свое унылое лицо.
«Если бы это отражение могло разговаривать, я наверняка услыхал бы слова утешения. Ну, скажи, пожалуйста, — мысленно обратился он к зеркалу, — что я такого сделал и почему не смог предвидеть событий хотя бы за несколько часов?» Иса еще раз взглянул в зеркало на знакомую большую голову, на свое треугольное лицо с характерно заостренным подбородком, которое не так давно довольно часто появлялось на первых страницах столичных газет; какой-то газетный писака сравнил однажды его физиономию с дельтой Нила. Сейчас с этого лица исчезло сколько-нибудь осмысленное выражение.
Тягостные размышления не оставляли его. «Если подняться вверх на несколько тысяч футов, — думал он, — то на поверхности земли не будет видно ничего живого, исчезнут всякие звуки. Все растворится в ничтожной обыденности будней. Еще немного — и жизнь, несомненно, сотрет с моего лица последние остатки былого достоинства и оставит лишь отвратительные грязные следы».
Раздался чей-то возбужденный голос:
— Я так и думал, что найду тебя здесь…
Через зал к его столику пробирался Самир. Подойдя, сел рядом. Он выглядел бледным и уставшим.
Иса искренне обрадовался его появлению и долго жал ему руку.
Самир повторил:
— Сердце подсказало, что ты должен быть здесь.
Иса разразился нервным смехом, при звуке которого стоявший за стойкой хозяин кофейни удивленно заморгал глазами.
— Только здесь меня и можно теперь найти, — сказал Иса и, обратив на Самира потухший взгляд своих зеленоватых глаз, добавил: — Ведь сегодня я навсегда покинул министерство.
Некоторое время друзья смотрели друг на друга с затаенным отчаянием. Сделав усилие, Иса вдруг напустил на себя беспечный вид. В этот момент он выглядел так, словно выпил лишнее или накурился наркотиков.
— Что же теперь делать? — спросил он.
— Ничего, как-нибудь обойдется. Ведь мы еще два года будем полностью получать жалованье.
— Ну а потом?
— Можно найти работу в какой-нибудь компании.
— Какая же компания рискнет дать нам работу? — спросил Иса с сомнением в голосе.
Самир тяжело вздохнул:
— Но ведь нет таких проблем, которые нельзя разрешить…
Иса шел домой, с удивлением озираясь на попадавшихся навстречу прохожих. Раньше он никогда не обращал на них внимания. Оказывается, все это чужие люди. У них нет ничего общего с ним, а у него — с ними. Ведь он — отверженный. Преследуемый без преследователей. Просто удивительно, как быстро почва разверзлась у него под ногами, рухнули основы, четверть века казавшиеся ему незыблемыми…
