Ярослав Питерский - Падшие в небеса
— Видишь ли, Вера, будет лучше, если ты дашь Павлу весть, что вам пока надо прекратить ваши контакты. Что бы он не пытался тебя искать. Писать и передавать весть. И ты пока не искала его, и не передавал ему весточки. Вот так.
— Что?! Что ты говоришь? Андрон? Я что-то не пойму — что ты говоришь? — Вера вскрикнула, как раненная птица.
— Вера, пойми. Пойми! Это все очень серьезно! Очень. Тебе очень повезло — что вы с Павлом официально не зарегистрированы. Повезло. Ты ждешь от него ребенка. И сейчас главное, что бы ребенку от этого тоже было легче?
— Что-то, я не пройму — куда ты клонишь? Куда? Что такое?
— Видишь ли, Вера! Ты еще не понимаешь — сейчас опасно быть даже родственником врага народа! Это, как волчий билет! Понимаешь — как волчий билет! Вот так!
— Это я прекрасно понимаю! Прекрасно! Я на себе уже ощутила все прелести! На себе! Как соседи, которые отнеслись к моей семье! Как они поспособствовали смерти моей мамы! Как относятся к тете Розе! Как могли отнестись ко мне на работе! Я все это прекрасно понимаю! И не надо меня этим пугать! Я к этому готова! Готова! И ничего меня не сломит! Ничего! Не какая ваша каторга! Ни какие ваши лагеря! Меня посадят — за то, что я люблю невинно арестованного? За это? Скажи мне про свою справедливость? — Вера говорила громко. Она размахивала руками, словно актриса на сцене театра. Маленький кивал головой. Он слушал и не перебивал. Где-то на середине монолога — Андрон встал, и вновь подойдя к буфету — налил себе водки. Так много спиртного он никогда раньше не пил.
— Я знаю, знаю, к чему ты клонишь! Знаю! Ты клонишь к тому, что бы я забыла о Павле! Не писала ему! Что так легче! Нет! Не бывать этому! Я буду его искать и писать! И если надо я поеду за ним на север! В тайгу! Куда там вы его сошлете! Я поеду! Маленький махнул рукой. Вера замолчала. Она тяжело дышала.
— Пойми ты. Ты, говоришь, конечно, красиво. Но пойми. Ты не все знаешь. Если тебя арестуют — то, тогда по постановлению правительства, твоего ребенка, который родится в тюрьме, попросту заберут, в детдом! В специальный, тюремный детский дом! Ты этого хочешь? Ты этого желаешь своему ребенку? Ты хочешь стать женой декабриста? А готова ли ты, Верочка, положить на алтарь — этой, жертвенной любви, свое дитя? Готова ли ты? А? Каково будет твоему ребенку? Каково? Он не будет знать — что такое отец! Но он еще и не будет знать — что такое мать! Ты этого хочешь! Что ж тогда пиши — что хочешь! Пиши! И можешь завтра прийти к нам в управление и сделать заявление — что так, мол, и так — мой жених, и гражданский муж — Павел Клюфт! И я хочу разделить его участь! Хочу тоже сидеть в тюрьме! Давай! Пиши! Я тебе ничего не буду запрещать и советовать! Но я только вот должен тебя предупредить! — Андрон в ярости затушил папиросу. Искорки разлетелись, как маленький фейерверк. Вера молчала. Слезы катились по ее щекам. Но она не рыдала, хотя, так хотелось. Маленький покосился на нее и виновато, как-то, даже нежно добавил:
— Пойми Верочка, я не желаю тебе зла! Если бы желал, то не уговаривал! Я бы не стал тебя предупреждать! Но я сам рискую, я сам рискую! И не хочу, что бы мой риск был напрасным! Я не хочу, что бы ты оказалась в нашем управлении в качестве арестованной по делу редакторского заговора!
— Что? — еле вымолвила Вера. — Редакторского заговора?! Теперь это так называется?!
— Да, прости. Это называется так. Твой жених проходит по этому громкому делу!
И сейчас оно разрастается, как снежный ком! Гребут всех родственников! Всех, кто мало-мальски неблагонадежен! Ты хочешь попасть туда?!
— Это почему? — Вера смахнула со щеки слезинки.
— Потому, я объясню тебе — где находится твой отец, и по какой статье его осудили! По пятьдесят восьмой! И это очень хорошая характеристика — дочь врага народа, еще и невеста врага народа!
— Что? Что ты говоришь — ты меня называешь теперь так? Дочь врага народа?! Это так теперь звучит?! Маленький замолчал. Он опустил глаза. Андрону было стыдно и трудно говорить. Выдержав паузу, он продолжил:
— Да, извини. Но ты должна это знать. Должна и понять, что тебе нужно делать, все, что я тебе скажу! Понимаешь — я тебе хочу помочь! Вера закрыла лицо ладонями. Она плакала. Нет, она не рыдала, а лишь тихо плакала. Андрон сидел и обречено ждал. Что он мог сказать сейчас девушке? Этой, прекрасной девушке — которую он любит, больше жизни, но которая не хочет смотреть на него, как на мужчину?! Которая, любит молодого журналиста, ставшего по року судьбы его же подследственным? Почему? Почему она выбрала того парня? За что? Что в нем такого, чего нет во мне? Почему так поступает она? Почему? Кто заставляет ее так поступать? Неужели есть, что-то или кто-то кто управляет эмоциями и чувствами человека? Нет, он же сам хозяин своей судьбы! Он сам волен выбирать! Как вести себя. Кого любить! Он ведь разумный человек! Но тут, как, такое может быть — она, красивая и разумная девушка, почему-то влюблена — в того парня, который уже никогда наверняка не выйдет из тюрьмы? Зачем ей это? Зачем?
Может, ее, толкает материнский инстинкт? Ее будущее дитя, которое, она носит под сердцем? Может это жалость к нему? К ребенку, а вовсе не чувства, к этому парню? Тогда зачем? Зачем это надо? Ведь ребенку то, все равно — кто его отец! Он даже не знает, кто его отец и как его зовут? Этот ребенком он просто хочет быть счастливым, еще не родившись, уже хочет быть счастливым? «А я? Я разве не хотел быть счастливым? Не хотел, что бы у меня был отец?! Чтобы у меня была мать? Нет, я хотел этого, но я не мог ничего решить! Ничего — за меня все решили другие! Все! И тут, за этого — будущего вериного ребенка все решают другие?! Все! И я в том числе! Я все решаю за него! Но почему? Почему я все решаю за него? Правильно ли это? Правильно. Я ведь хочу ему блага! Да, блага! Я хочу, что бы этому ребенку было хорошо! Он должен быть счастливым! Должен! Этот человек, маленький человек — заслуживает счастья! Заслуживает!» — Андрон словно поперхнулся своими мыслями. Дым от табака, заставил закашляться. Маленький прикрыл рот ладонью. Вера тихо сказала:
— Андрон. Прости меня. Что ты хочешь, что бы я сделала? Что? Андрон встал и налив себе воды из чайника — выпил залпом целый стакан. Он внимательно посмотрел на Щукину. Девушка сидела, опустив голову и покорно, обречено сложив руки на коленях. Маленький стоял и молчал. Пауза длилась очень долго. Тишина в комнате. Где-то за окном послушались веселые крики прохожих и звуки гармошки. Скорее всего — подвыпившие люди, возвращались домой с гулянки. Веселый женский визг и мужской окрик — отборный мат, правда, не злой, а скорее какой-то шаловливый. Гармонь надрывалась. Послышался свист. Маленький посмотрел на замерзшее окно. Ему вдруг стало нестерпимо грустно! Так грустно, что сердце готово было разорваться от печали. Там, где-то, люди живут, просто живут — веселятся. Пьют водку! Играют на гармошке! Хохочут и поют, и не знают, ничего не знают — о них с Верой! О том — как им сейчас тяжело тут! Ему и ей! Ей нестерпимо больно за того парня, а ему Андрону нестерпимо обидно за нее и себя! Зам их странную дружбу, все не как не переходящую в любовь! «А может, еще прошло слишком мало времени? Может любовь цементируется временем?» — подумал Маленький.
— Андрон, что с тобой? Ты почему молчишь? Что я должна сделать? — спросила Вера встревоженным голосом. Андрон тяжело вздохнул. Скрипя сапогами, он прошел к столу и сев, оперся на крышку локтями.
— Вера, ты должна написать ему. Что бы он никогда не вспоминал о тебе во время допросов. Ничего не писал тебе и не говорил о тебе! Вот, что нужно ему написать. Я не знаю — как это сделать. Не знаю. Но ты должна сама найти эти слова. Сама. Так будет лучше и для тебя и для него! Пойми.
— Значит, я должна — отречься от него? Так Я должна отречься от него и предать нашу любовь?
— Так надо. Так надо…
— Просто, вот так,… написать?! Андрон ничего не ответил. Он отвернулся и вновь закурил. Они, так и молчали — сидя друг, напротив друга, повернувшись спинами.
— А кто ему передаст письмо? — нарушила тишину Вера.
— Я, я и передам. И когда он прочитает, обещаю — сожгу.
— А ты ему скажешь, что это так надо? Что это лишь так надо для его безопасности. Вернее для моей безопасности? — с тревогой и надеждой в голосе просила Вера. Андрон молчал, тревожно выбивая по крышке стола, кончиками пальцев — мелодию какого-то марша.
— Значит, ты хочешь, что бы он, действительно поверил в мое предательство?! Так?! Поверил, что я его предала?! Так ведь? — допытывалась Вера. Андрон тяжело вздохнул. Повернувшись, сурово посмотрел на девушку и сказал:
— Вера, я не хочу заново начинать этот разговор. Не хочу. Решай сама. Сама. Я не могу заставить тебя это сделать. Не могу. Это должно быть твое решение. Только твое. Но я тебе обо всем рассказал. Обо всем. Думай. Ты уже взрослая. Ты уже должна сама принимать тяжелые для тебя решения. Чтобы потом, никого не корить. Вера закивала головой. Она покосилась на замерзшее от мороза стекло. На улице все еще пели частушки. Крики веселой компании звучали сейчас как-то нелепо и зловеще. «Они все веселятся. Они пляшут и смеются?! Пир во время чумы?! Смех во время страданий?! Так было. Так будет. Кто-то веселится, а кто-то мучается. А завтра.
