Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 10, 2003
Андрей Волос. Маскавская Мекка. Роман. М., Издательский Дом «Зебра Е», 2003, 416 стр.
Новый роман Волоса — это, кроме всего прочего, впечатляющая коллекция отечественных архетипов. Социальные и экзистенциальные матрицы, национальная планида и русский человек в собственном соку. Плюс к тому, в подарок любителю полижанра и полистиля, забавное сочетание проблемного романа, соцарта, фэнтези, сатирического гротеска, лавстори и еще чего-то. Сплав не всем покажется бесспорным, но такого рода «бесспорной» прозы, может быть, не бывает вовсе, такая проза и должна топорщиться во все стороны. Провоцировать, раздражать. Новый роман Андрея Волоса мне больше всего напомнил сатиру Булгакова 20-х годов (вплоть до скрытых интертекстуальных цитат). В нем нет политической конъюнктуры, автор небезуспешно пытается мыслить на уровне глобальных тенденций и угроз. И при этом остается безупречным гуманистом, что в нынешние смутные времена почти вышло из моды. Если герои Уэльбека уезжают на Восток, то у Волоса Восток сам приходит в Москву. Которая и не Москва уже, а вовсе Маскав. Вместо цивилизованного рынка на стогнах Третьего Рима перекипает восточный базар. Нельзя сказать, что автор (кстати, эмигрант из Душанбе) в восторге; тем более, что у него в романе параллельно с криминализованной азиатчиной, в скольких-то верстах от столицы, еще существует отреставрированная в духе лучших сталинских традиций резервация «совка». Такие вот громоздкие повороты руля. Социальный пафос автора двоится. Или это я не решаюсь понять, предостережение предо мною — или приговор. То ли писатель хочет сказать: пока Россия, аки былинный богатырь, мается на перекрестке судьбы, история уже делает (сделала??) свой выбор за нее. То ли мысль Волоса такова: русские как народ, падкий на крайности, обречен либо на самый дикий анархический разгул — либо на железный тоталитарный зажим. Куда ни кинь — всюду клин. Но есть же в стране хорошие люди. Есть. Тут Волос идет испытанным путем, актуализируя булгаковско-пастернаковскую тему любви и преданности двух интеллигентных одиночек-отщепенцев, тему женской верности и жертвенности. Герои красиво друг друга любят и нелепо пропадают в смертельных русских далях. Архетипический сюжет, который покуда не поправили ни история, ни ментальность. Неожиданный, остроумный, горький и трогательный роман — и по-настоящему увлекательное чтение. Пружина натянута очень туго и раскручивается с огромной скоростью, так что при чтении волосы шевелятся от ветра.
Марк Эймс. В Россию с любовью. Записки американского изгоя. М., «МАМА-ПРЕСС», 2002, 160 стр.
Три нервных пессимиста в начале списка — не слишком ли много? Тогда вот вам записки своего рода оптимиста. Эймс-живчик.
…Американец в современной России — тема богатейшая. Причем это не просто дипломат или журналист, корреспондент какого-нибудь Дейли емейли. Американский чудак Эймс приехал в Россию на полупостоянное жительство: туда, где жить интереснее, чем на его родине. Издает здесь газету «The EXile», ведет колонку в «Птюче» (где, как можно понять, его переводят на уличный русский В. Осовский и К. Ласкари). Крутит дешевые романы, общается с разнообразными маргиналами. Россия Эймса — перманентный бедлам, место тотальной и фатальной катастрофы. Но при этом еще и пространство предельной свободы от любой и всяческой нормы. Собственно, в том и состоит прелесть жизни в России для человека из страны, где скучная норма является органическим элементом повседневности. Вкушать освобождение от оков общественного мнения, выпасть из уз гражданского общества с его озабоченностями и долженствованиями — вот что составляет повод для регулярных удовольствий этого не весьма примерного пациента русской клиники. Конечно, в соответствии с собственным вкусом ему пришлось выбрать для себя богемно-расхристанный круг, чтобы кружиться в нем как белка в колесе. Притом поругивать Америку, сурово осуждать американизацию России, превращающую в офисных рабов талантливую богемную сексуальную прококаиненную московскую молодежь… Потом эдак на полгода вернуться в US, пожить в скучном Луисвилле. Потом снова вернуться… в Москву. Вообще Эймс — личность цельная, но довольно неприятная. Для кого-то — лишь талантливый мерзавец, паразитирующий на полутрупе. Но вот чем он покупает — искренен, чертяка. Не жалеет ни Россию, ни Америку, ни себя. Последнее примиряет с первым. Есть в опусах Эймса определенность позиции, есть некий полюс смысла, который помогает яснее осознать координаты твоих экзистенциальных возможностей. «Наступил Новый год, а у меня все те же старые проблемы: диарея и больной член. Читатели этой колонки, возможно, надеются, что после событий в Нью-Йорке я перестану писать о плохом сексе и поносе, но хрен вы угадали. Извините». Чего уж там, Марк, валяйте и дальше в том же духе. А мы вот запомним: Россия есть место свободы. Как бы ни казалось это странным в обиходной суете.
С. А. Козлов. Аграрные традиции и новации в дореформенной России (центрально-черноземные губернии). М., «Российская политическая энциклопедия» («РОССПЭН»), 2002, 560 стр.
В сухом остатке после знакомства с фундаментальным трудом Сергея Козлова — проходящая лейтмотивом мысль о том, что вдохновителями и организаторами всех русских побед в аграрной сфере были помещики-рационализаторы. Такие, как Евгений Карнович, создавший образцовое хозяйство Пятницкая Гора в селе Великом Ярославской губернии, обеспечивший зажиточность своих крестьян и, между прочим, сумевший каким-то образом изжить в своем имении пьянство и воровство. Вопрос в том, что дает нам этот вывод сегодня. А вот что, по мнению автора книги: «…гораздо разумнее (рациональнее) не выступать в защиту Традиции против Новации и наоборот (что нередко происходит в современной России), а, напротив, — научиться творчески и непредвзято сочетать различные принципы хозяйственной деятельности». Возможно, оно и так. Но я-то о другом: как всегда, все в России решает личность. Хотим мы того или не хотим. И главная нынешняя нехватка — это недобор таких вот творческих личностей во всех сферах общественной и культурной жизни. Скажете, нет?
±4Иэн Бэнкс. Осиная фабрика. Роман. СПб., «Азбука-классика», 2003, 256 стр.
Уильям Сатклифф. Новенький. Роман. М., «Фантом-Пресс», 2003, 288 стр.
Сначала о Бэнксе. Я соблазнился замечательной коллекцией отзывов на роман из английской прессы. И за, и против, вокруг и около этого шотландца, переведенного Александром Гузманом. Впечатление от книги, однако, не сильное. Во всем этом опусе есть ощущение измышленности, изготовленности. Ситуация: остров; отец и сын; трудное детство; мир без будущего. И вообще ад — это другой. Этакий кромешный экзистенциализм, вразнос и распивочно. Рассказывает о себе мальчик-кастрат, обладающий тонкими чувствами и высокоразвитым интеллектом. Ему по складу души, по опытности рассудка лет под пятьдесят. В финале же и вовсе окажется, что мальчика-то и не было. А был… верней, была… ну да ладно, вдруг кто-то захочет прочитать этот роман вопреки моему кислому отзыву. Пусть его ждет тогда сюрприз, который, впрочем, только усугубляет ощущение болезненности и неправдоподобия. Мальчик в детстве изощренно убил трех других ребятенков и умело ушел от ответственности. Теперь он уже только балуется: сжигает живьем кроликов, загоняет ос в нарочно придуманные ловушки… Плюс стандартный набор критицистских банальностей, социальных («Это они заставляют всех плясать под свою дудку — умирать за них, работать на них, голосовать за них, защищать их, платить налоги и покупать им игрушки…») и теологических («Эрик все еще верил в Бога и не вынес осознания того, что Он (если он действительно существует) способен допустить, чтобы такое произошло хотя бы с одним из существ, якобы сотворенных Им по Своему образу и подобию»). Что-то от Фаулза, что-то от Голдинга, что-то от современной западной словесности среднего уровня, которая в основном все-таки не холодна и не горяча, однако умеет имитировать огонь в заизвестковавшихся жилах. Но. Чтобы сказать что-то хорошее. У нас в России нынче практически нет книг о подростках. Когда-то были, да все вышли. Припоминаю, как я недавно загорелся, обнаружив однажды в серой книжечке «Москвы» повестушку Максима Свириденкова о жизни старшеклассников. А вот англичане и сегодня пишут интересные все-таки книжки об этом опасном и остром возрасте. Скажите на милость, какой доктор педагогических наук, промышляющий литературной критикой, не сделает тут стойку?
Взять хоть последний, неостывший еще, пирожок: переведенный Анастасией Грызуновой дебютный роман Уильяма Сатклифф «Новенький». Легкое воскресное чтение, не больше, — так написал об этом романе немецкий сетевой рецензент. Наверное. Но как все-таки непринужденно писатель проблематизирует жизнь юного героя, как складно дает ему почувствовать вкус жизни, ее побед и поражений! Тут тебе и привычная у альбионитов национальная (на сей раз еврейско-английская) самокритика, и парадоксы тинейджерской дружбы, и актуальная проблема половой идентичности… Ну не улыбайтесь, это вам уже все ясно, а героям забавной книжки Сатклиффа — отнюдь. И читателям ее есть о чем поспорить на классном часе. В. Костырко в новомирском отзыве (2002, № 5) на опубликованный у нас несколько ранее второй роман Сатклиффа «А ты попробуй» укоряет автора за то, что он не отделяет себя от героя-тинейджера. Не встает повыше. Есть такое дело. Вообще условный вектор от Бэнкса к Сатклиффу — это характерный для нашей цивилизации вектор инфантилизации человека. Мимо всех и всяческих усложнений. К простоте. Однако не всякая же простота заведомо хуже воровства. Правда, уже и не ясно, чем же важен для нас такой наивный герой. Однажды и сам Сатклифф попытался сосредоточить своего персонажа на этой проблеме. И вот у героя вышло: «Кому какое дело до тебя? Ну, я… я… ну, то есть я думал, что я гей. Некоторое время. Честное слово. Чтоб мне провалиться. Я… э… еврей. Это немножко необычно. И пальцы у меня на ногах — они гнутся и гораздо длиннее, чем у всех». Чем богаты…
