Почтовая открытка - Берест Анна

— А где он, этот лагерь?

— Недалеко от Экс-ан-Прованса. Оттуда шли регулярные отправки.

— Отправки? Это что такое?

— Это когда всех загоняют в поезда. Прямиком в Пичипой [10], как вы говорите…

— Кто это — мы? Иностранцы? Похоже, ты ненавидишь евреев даже больше, чем немцы.

— Вы так противно говорите.

— Значит, твои родители попали под отправку в Германию? — спрашивает Мириам, не отвечая на злобные выпады юноши.

— Да, и сестра вместе с ними. Десятого сентября этого года. А я сумел сбежать за день до того.

— Как тебе удалось?

— В лагере началась паника, и в суматохе я удрал. Непонятно, как добрался до Венеля. Там три месяца прятался у фермеров. Потом они стали ругаться. Муж готов был оставить меня, но жена была против. Я боялся, что в конце концов она меня сдаст. И ушел под Рождество. Несколько дней просидел в лесу. Потом меня нашел охотник и приютил у себя. Где-то в районе Мейрарга. Мужик нелюдимый, но незлой. Правда, как напьется, прямо дуреет. Как-то вечером взял ружье и стал палить в воздух. Я испугался и убежал. Потом меня пустила пожить пара стариков в Пертюи. У них сын погиб в Первую войну. Я спал в его комнате, где все было как при нем, вещи и все такое. Вроде нормально, но, не знаю почему, однажды ночью я взял и ушел. Снова в лес. Там, наверное, отключился. Очнулся в каком-то сарае. А рядом сидел и сторожил меня этот ваш друг — тот, что привел меня сюда.

— Ты, случайно, не встречал в том лагере мальчика твоего возраста, Жака? И девушку, Ноэми?

— Нет, не припомню. Это кто?

— Мои брат и сестра. Их арестовали в июле.

— В июле? Ты их больше не увидишь. Чего себя обманывать. Работа в Германии — вранье.

— Ладно, — заканчивает разговор Мириам и забирает бутылку, — пошли спать.

В последующие дни Мириам старается реже встречаться с юношей. Однажды вечером она выглядывает в окно: слышен шум велосипеда Жана.

Ты должна отвезти мальчика на гору к Море-насу. Там его заберет человек и проведет в Испанию. Гостиница — только место встречи. Франсуа не в курсе. Скажешь ему, что Ги — твой давний друг, еще по Парижу. Будто бы случайно встретились в поезде. А оставить его у себя ты не можешь, потому что надо ездить к мужу в тюрьму.

«Загадочная девушка с плато, Мириам, — пишет в своих воспоминаниях Франсуа, — привела ко мне друга, он не очень любезен и хочет жить в Клермоне под предлогом, что он еврей. Она встретила его в поезде. В тот день ему перепало еды».

Назавтра Жан возвращается в дом Мириам, чтобы узнать, все ли прошло гладко.

— Что я должна делать теперь? — спрашивает Мириам. — Опять конспектировать радиосводки? Как раньше?

— Нет. Пока ждем. Действовать слишком опасно. Пусть о нас немного забудут.

Глава 18

В доме повешенного проходит неделя за неделей. Мириам чувствует, что ее жизнь застыла, замерла. Днем и ночью ветер свистит сквозь ставни и из-под двери, он сводит с ума, он словно сигнализирует о присутствии далекого врага. На плато застыли голые деревья, и, насколько хватает глаз, зима сковала все пеленой холода и молчания.

Пейзаж Верхнего Прованса не очень похож на равнины Латвии и уж совсем не напоминает пустыни Палестины, но в нем есть то, что Мириам знает издавна, с самого рождения, с первой поездки в телеге сквозь русские леса, — это земля изгнания.

Зачем она послушалась Эфраима в ту ночь, когда он велел ей спрятаться в саду? Почему дочери всегда слушаются отцов? Ей надо было остаться с родителями.

Мириам вспоминает последние месяцы, проведенные с родными, но теперь все видится в черном свете. Как она отдалилась от сестры. Ноэми упрекала ее за это, ей хотелось чаще видеть сестру. Тогда Мириам списывала все на замужество, но на самом деле она сама ощущала потребность отделиться, распахнуть окна детской, которая стала ей тесна. Они уже не были девочками, они повзрослели телесно и стали женщинами. Мириам хотелось простора.

Мириам часто смотрела на сестру свысока. Она терпеть не могла в Ноэми ее беспардонность, манеру вываливать свои переживания, выворачивать душу в присутствии всех, прямо за общим обеденным столом. Мириам казалось, что Ноэми живет нараспашку, не закрывая двери даже в самые интимные моменты жизни, и вынуждает сестру терпеть эту вольницу, хотя она ей не по душе.

Как она теперь жалеет обо всем.

Мириам дает себе слово, что теперь все будет иначе. Они будут вместе возвращаться на метро из Сорбонны и снова играть в любимую игру — подглядывать за прохожими в Люксембургском саду. А Жака она поведет в ботанический сад, смотреть большие оранжереи влажных тропиков.

Мириам сворачивается в постели калачиком, укрывается одеждой и газетами, чтобы согреться. Постепенно приходит сонливость, почти отупение. Ничто не трогает, ничто не причиняет боль.

Иногда она открывает глаза и что-то делает — медленно, скупо отмеривая движения, сводя их к минимуму. Снова положить нагретый кирпич в постель, съесть хлеб, который принесла мадам Шабо, вернуться в кровать. Дни сливаются в один, часы тоже. Иногда Мириам даже не понимает, спит она или бодрствует, скрывается от всех или мир давно забыл о ней. «Как узнать, жив ли человек, если нет свидетелей его существования?»

Лучше спать — много, как можно дольше. Однажды утром она открывает глаза. Перед ней лисенок, он смотрит прямо на нее. «Это дядя Борис, — думает Мириам, — он добрался сюда из Чехословакии, за тридевять земель, чтобы хранить меня».

Эта мысль придает ей мужества. Память летит вдаль, она снова видит, как солнце трепещет в листве берез и осин далекого-далекого леса, чувствует на коже зыбкий свет тех чешских каникул.

«Человек не может жить без природы, — говорит ей дядя Борис в образе лисицы. — Человеку нужен воздух, чтобы дышать, вода, чтобы пить, плоды, чтобы есть. Но сама природа прекрасно обходится без человека. Это лишнее доказательство того, насколько природа больше нас».

Мириам вспоминает, что Борис часто рассказывал о трактате Аристотеля о естественных науках. И об одном греческом враче, который лечил нескольких римских императоров: «Гален писал, что природа сама подсказывает нам, подает знаки. Например, пион красный, потому что исцеляет кровь. Чистотел выделяет желтый сок, потому что лечит проблемы с желчью. Растение стахис, по форме напоминающее заячье ухо, прочищает слуховой проход».

Дядя Борис порхал на природе, как эльф, и в свои пятьдесят выглядел лет на пятнадцать моложе. Сохранять молодость ему помогали холодные обливания — эту науку он перенял у немецкого католического священника Себастьяна Кнейппа, который самостоятельно исцелился от туберкулеза с помощью водолечения. Его книга «Как надо жить: указания и советы для здоровых и больных людей, для простой и разумной жизни и естественных методов лечения» — в оригинале, на немецком языке — всегда лежала у дяди Бориса возле кровати.

Дядя Борис записывал мысли на манжетах, чтобы не набивать бумажками и без того полные карманы. Как-то он остановился перед белой ивой и сказал: «Это дерево — аспирин. Лаборатории пытаются убедить нас, что химия — единственный способ лечить людей. Кончится тем, что мы в это поверим».

Дядя учил девочек собирать растения, показывал, где отщипнуть побег, чтобы он не потерял целебных свойств. Иногда он останавливался, обхватывал Мириам и Ноэми за плечи и тихонько разворачивал лицом к горизонту: «Природа — не пейзаж. Она не то, что лежит перед вами. Она — в вас, но и вы — в ней».

Однажды утром лисенок исчезает. Мириам чувствует, что он больше не вернется. Она впервые распахивает окно спальни. Миндальные деревья на плато Клапаред покрылись крошечными белыми почками. Зима испугалась маленького лучика солнца и скрылась. Свет на Прованских Альпах — предвестник весны.

Двадцать пятого апреля 1943 года Висенте выходит из тюрьмы Отвиль-ле-Дижон. Но не сразу идет к жене. Сначала ему надо увидеть Жана Си-дуана.