Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Добрый день. Кафе «Юпитер». Нагамини у телефона.

Ослица. По-моему.

– Э-э, алло. Можно поговорить с госпожой Имадзё?

– Извините, но, видите ли, она сегодня не работает.

– Понятно. А не могли бы вы сказать, когда ее следующая смена?

– Извините, не могла бы.

– Понятно. Из-за правил безопасности?

Ослица визгливо хихикает:

– Нет, не поэтому. Видите ли, последняя смена мисс Имадзё была в воскресенье.

– Понятно…

– Она студентка, учится музыке; в колледже начинается семестр, и поэтому она больше не будет здесь подрабатывать, понимаете, чтобы вплотную заняться учебой.

– Понятно. Я надеялся поговорить с ней. Я просто друг…

– Да-да, понимаю, вы друг и все такое…

– Может быть, у вас есть ее домашний номер? На какой-нибудь регистрационной карточке или в списке?

– Мы не держим здесь ни карточек, ни списков. К тому же госпожа Имадзё работала у нас всего месяц. – Ослица что-то бормочет про себя, размышляя. – Мы не держим здесь личные дела и все такое, понимаете, из-за нехватки места. Даже наша раздевалка меньше ящика, в который фокусник втыкает шпаги. Это несправедливо. А вот в Ёёги, понимаете, раздевалка достаточно большая, чтобы…

– Спасибо, госпожа Нагамини, но…

– Погодите! Госпожа Имадзё оставила мне свой номер, но только на тот случай, если позвонит некий Эйдзи Миякэ.

Убейте меня.

– Это я. Меня зовут Эйдзи Миякэ.

– Правда? – Ослица визгливо хихикает.

– Правда.

– Вот это да! Какое забавное совпадение!

– Да уж.

– Госпожа Имадзё просила меня дать номер, только если позвонит некий Эйдзи Миякэ. И вот звоните вы, и вас зовут Эйдзи Миякэ! Я всегда так говорю, понимаете. «Правда удивительней действительности». Я помню, как вы ударили головой того негодяя. Больно было, да?

– Госпожа Нагамини, пожалуйста, дайте мне номер госпожи Имадзё.

– Да-да, минуточку. Куда же я его задевала?

Номер Аи Имадзё из десяти цифр. На девятой цифре пальцы немеют от страха. А вдруг мой звонок ее смутит? А вдруг она подумает, что я – просто мудак, который не хочет оставить ее в покое? Что, если трубку снимет ее друг? Ее отец? Что, если она сама снимет трубку? Что говорить? Оглядываю торговый зал «Юникло». Покупатели, полки, пустое пространство. Нажимаю последнюю цифру. В квартире где-то далеко отсюда раздается звонок телефона. Кто-то встает, может быть, останавливает видео, может – откладывает палочки для еды, проклиная несвоевременную помеху…

– Алло!

Она.

– Э-э… – Я пытаюсь заговорить, но горло сжимается и исторгает какие-то невнятные звуки.

– Алло!

Нужно было лучше подготовиться.

– Алло! Представьтесь, пожалуйста. Кто вы?

Ко мне возвращается дар речи.

– Алло, это Аи Имадзё?

Глупый вопрос. Я знаю, что это Аи Имадзё.

– Я, э-э, мне, э…

Судя по всему, она рада.

– Мой рыцарь в сверкающих доспехах.

– Как вы узнали?

– По голосу. А как вы узнали мой номер?

– От госпожи Нагамини из кафе «Юпитер». После долгих переговоров. Если вам сейчас неудобно, то я могу, э-э…

– Вот и нет, как раз сейчас очень удобно. Я зашла в бюро находок на вокзале Уэно – вы как-то упоминали, что там работаете, – но мне сказали, что вы неожиданно уехали.

– Да, э-э, госпожа Сасаки мне говорила.

– Это из-за вашего родственника?

– Отчасти. То есть нет. В каком-то смысле, да.

– Ну, по крайней мере, теперь все прояснилось. Куда вы исчезли тогда, в «Ксанаду»?

– Я подумал, что у вас будет с кем поговорить, ну там, э-э, с организаторами и с музыкантами.

– Вот именно! И мне очень хотелось, чтобы вы наградили кое-кого своим фирменным ударом. Кстати, как голова? Мозг не пострадал?

– Нет, спасибо, мозг в порядке. Вроде бы.

Аи Имадзё это кажется смешным.

Мы начинаем говорить одновременно.

– После вас, – говорю я.

– Нет, после вас, – говорит она.

– Я, э-э… – (на электрическом стуле, должно быть, гораздо приятнее), – подумал, если, то есть, ничего страшного, если нет, но, видите ли, – (никогда не начинай битву без четкого плана отступления), – а, можно, э-э, мне, э-э, позвонить вам?

Пауза.

– Итак, Миякэ, ты звонишь, чтобы спросить, можно ли мне позвонить?

Да уж. Надо лучше готовиться.

С тех пор как Литературный Козлик оставил страдающее артритом тело в священном озере, прогулки превратились в удовольствие. Перед ним растерянно расступался бамбук, конфузливые козодои восхищенно выводили восторженные вокализы. Он поднял голову и увидел на холме дом. Странно было встретить подобное сооружение посреди плато Лапсанг-Сушонг. Такому особняку, с его затянутым ряской прудом и стрекозами, самое место в каком-нибудь сонном пригороде. На островке светился каменный фонарь. Пегий кролик прятался в ромбовидных ростках ревеня. Под карнизом виднелось открытое треугольное оконце. Воздух полнился шепотками. Литературный Козлик пошел по тропинке к парадной двери. Дверная ручка закрутилась вхолостую, дверь распахнулась, и Литературный Козлик по сияющим ступенькам взобрался на чердак.

– Добрый день, – поздоровалось старинное бюро.

– Приветствую, – сказала ручка Сэй Сёнагон.

– Вы же остались в досточтимом дилижансе! – воскликнул Литературный Козлик.

– Куда ты, туда и мы, – объяснило старинное бюро.

– А когда вы научились говорить?

– Когда ты научился слушать, – ответила ручка госпожи Сёнагон, отточившая кончик пера на точильном камне остроумия своей первой хозяйки.

– Ну что, приступим? – предложило старинное бюро. – Госпожа Хохлатка с Питекантропом подойдут с минуты на минуту.

Литературный Козлик взял чистый лист бумаги. Снаружи, над долами, над горами, над тропическими лесами, над трущобами и над особняками, над степями и островами, по всем девяти сторонам света с туманного марева небес медленно, капля за каплей, струилось умиротворение. Действительность – страница. Жизнь – слово.

6. Кайтэн

Чайный зал «Амадеус» похож на свадебный торт. Пастельная сахарная глазурь, рюшечки-розеточки. Тетушка Толстосум удостоила бы его своей высшей похвалы: «Обворожительно». Что до меня, то я с удовольствием запшикал бы краской из баллончика все эти кремовые ковры, молочные стены и сливочно-нежные драпировки. Отель «Рига Ройял» я отыскал без особого труда, поэтому еще час гулял по Харадзюку, убивая время. Сонные продавщицы по холодку мыли витрины бутиков, цветочники поливали тротуар. Помешиваю лед в стакане с водой. Мой дед должен прийти через пятнадцать минут. Теперь слово «дед» получит для меня новый смысл. Странно, как легко слова меняют значения. Еще на прошлой неделе слово «дед» означало человека с зернистой фотографии на бабушкином семейном алтаре. «Его забрало море» – это все, что она рассказала нам о своем давно умершем муже. В местном фольклоре он остался вором и пьяницей, которого смыло с причала ночным штормом.

«Амадеус» – заведение такого класса, что в нем есть метрдотель. Он стоит за похожей на пьедестал конторкой у жемчужных врат, листает книгу заказов, дает распоряжения официанткам и перебирает пальцами, словно нажимая на невидимые клавиши. Интересно, где учат на метрдотеля? Сколько им платят? Пробую перебирать пальцами, но в тот же миг метрдотель устремляет взгляд на меня. Я сконфуженно прячу руки и отворачиваюсь к окну. За столиками по соседству жены состоятельных людей обсуждают секреты своей профессии. Бизнесмены изучают финансовую отчетность и стучат по клавиатурам лэптопов величиной с воробья. С потолочной фрески взирает Вольфганг Амадей Моцарт, окруженный трубящими в трубы маргариновыми херувимами. На вид он одутловат и нездорово бледен – ничего удивительного, что так рано умер. Нестерпимо хочется курить – у меня в кармане лежит пачка «Кларкс». Через панорамные окна Моцарту определенно открывается грандиозный вид. Токийская телебашня, «Паноптикум», парк Ёёги, где околачиваются старые козлы с биноклями. На высоченном хромированном кубе гигантский подъемный кран сооружает свою копию поменьше. Водонапорные цистерны, антенны, крыши. Сегодня погода вырядилась в хаки. Мерный звон серебряной ложечки о тонкий фарфор чашки – нет, это часы на каминной полке возвещают о том, что уже десять. Метрдотель кланяется и подводит ко мне пожилого человека.