Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2009)
Для Андрея Волоса природа советской власти за пятьдесят лет не изменилась. Только силы уже не те, едва хватает, чтобы справиться с диссидентурой да разными «антисоциальными элементами». Офицеры спецподразделений КГБ, натренированные против террористов, проводят рейды по притонам, помогают милиции (заклятым своим врагам!) выселять проституток и алкоголиков за 101-й километр. В общежитие. Навсегда.
А вот и не соглашусь! После смерти Сталина советская политическая элита заметно изменилась. Уже летом 1953-го на пленуме ЦК о нищете народной, о мясе, о зерне, о тканях говорили больше, чем о Корейской войне. Хрущев начал строить «социальное» жилье, закупать заграничные товары для трудящихся. Словом, власть менялась, но превращение «военного лагеря мирового пролетариата» в нормальное современное государство шло слишком медленно, а холодная война диктовала свои законы. Каждая страна воспринималась как потенциальный союзник или противник, тем более если она граничила с Советским Союзом: «Мы вынуждены были взять под контроль процесс в Афганистане. События развивались не в нашу пользу, грозили нашему южному флангу» [2] . Это цитата из романа стойкого «солдата холодной войны», больше известного как «соловей Генштаба». Прохановский «Дворец» посвящен как будто тем же событиям, что описаны и в «Победителе», — штурму дворца Амина и началу Афганской войны.
Но Проханов воспевает войну, военную доблесть спецназовцев — прекрасный и яростный мир прирожденных кшатриев. Даже геополитика отступает перед поэзией войны: «…двигались материки, выгибалось дно океанов. И над гибнущим миром, как последнее видение Вселенной, среди гаснущих звезд и светил парил Дворец. Белоснежный, стройный, окруженный лучами, в неземной красоте и величии» [3] .
Для героев Андрея Волоса дворец Тадж-Бек — военный объект. Их интересует не поэтический образ, а пулемет ДШК в чердачном окне и «торцевые высокие окна первого этажа», в которые можно проникнуть при помощи штурмовых лестниц.
Штурм дворца Амина — эпизод в серьезном, аналитическом романе о советском обществе. Доблесть спецназовцев бессмысленна, приказ об атаке — преступная ошибка.
Александр Проханов регулярно ездил в Афганистан, был знаком с десятками, если не сотнями ветеранов этой войны. Он и сейчас на дружеской ноге с генералами и полковниками, хорошо знает афганцев. Но его штурм очень далек от реальности. Достаточно сказать, что Проханов ни разу не упоминает бойцов спецотрядов КГБ «А» («Гром») и «Зенит», на которых легла основная тяжесть боев за Тадж-Бек. У Проханова дворец Амина штурмует только мусульманский батальон спецназа ГРУ. О КГБ в романе нет ни одного слова! Историческая правда Проханова не интересует, он создает миф о дорогом ему спецназе ГРУ, а КГБ, как известно, давний враг военной разведки. Иногда лучшим оружием в борьбе становится молчание, и Проханов пускает его в ход.
В отличие от Проханова, Волос реконструировал события как историк, по источникам — по воспоминаниям участников штурма. Картина штурма максимально приближена к реальности. Даже имена героев мало отличаются от имен прототипов: Князев (Бояринов), Первухин (Карпухин), Симонов (Семенов), Ромашов (Романов), Плетнев (Плюснин?). Если Проханов — поэт, певец, менестрель войны, то Волос —
исследователь и аналитик, который стремится понять суть событий, законы истории.
Примечательно, что в «Победителе» нет запоминающихся характеров. Зато много социальных типов. Полагаю, это сознательный выбор писателя: для романа о советском обществе типичное важнее индивидуального. Редактор Криницын, неглупый и честный, но сломленный системой человек. Немолодой доктор Кузнецов, мечтающий заработать на квартиру. Вера, интеллигентная дамочка, которая почитывает в метро французское издание «Доктора Живаго», обернув запрещенную книгу газетой. Несчастный алкоголик дядя Юра, ветеран войны, которого «юридически безупречно» выселяют из предолимпийской Москвы. Даже главные герои, лейтенант КГБ Плетнев и писатель Бронников, выглядят «типичными представителями», которые лишь «силой вещей» принуждены отклониться от заданного пути.
Если бы не топорная работа пятого управления КГБ да не стечение обстоятельств, так бы и продолжал Бронников писать книги о сталеварах. Но «сила вещей» выталкивает советского писателя из уютной ниши едва ли не в диссиденты. Если б не донос Ивана Ивановича и не хамство дознавателя, то и Плетнев вместо тюремного срока получил бы звезду Героя Советского Союза.
Плетнев — не мыслитель, не диссидент, он предан советской власти и послушен начальству. Плетнев не осознает смысл происходящего, замечает лишь фрагменты картины, не умея и не желая сложить целое.
О сходном чувстве, но в совершенно иной стилистике писал Николай Глазков, переиначивая Наума Коржавина:
Я находился, как в консервной банке,
И потому не видел ни черта.
А между тем стояло на Лубянке
Готическое здание ЧеКа [4] .
Но все-таки Плетнев ощущает какой-то непорядок, тревогу, скрытую угрозу. Трижды, в самом начале романа, затем — перед штурмом и после освобождения из тюрьмы, он видит один и тот же страшный сон-воспоминание, как еще ребенком чуть было не утонул, попав под плоское днище баржи.
Афганистан конца семидесятых становится чем-то вроде кривого зеркала России послереволюционной. 1979-й стал годом афганского «великого перелома». Амин и Тараки для Волоса — афганские большевики, недаром кабинет Амина украшают портреты Ленина и Сталина. Безжалостные фанатики, которые больше надеются на советский спецназ, чем на своих сторонников. Действуют они вполне по-большевистски: «…товарищ Сталин научил нас, как строить социализм в отсталой стране: сначала будет немного больно, а потом — очень хорошо! <…> Если племя восстало против народной власти, у нас только один путь — уничтожить всех от мала до велика!», — говорит Амин.
Но зачем же спецназ КГБ и ГРУ штурмовал Тадж-Бек? В чем смысл Афганской войны? Почему великая страна позволила втянуть себя в конфликт между Амином, Тараки и Кармалем? В самом ли деле все решили личная неприязнь Брежнева к Амину, амбиции Андропова, ошибка Устинова, как считает писатель?
Если верить Андрею Волосу, выбор Брежнева, Андропова и Устинова оказался худшим из возможных. Амин здесь показан самым дееспособным афганским политиком и самым просоветским. Так ли это было на самом деле? Трудно сказать. К Амину осенью 1979-го подозрительно зачастил американский посол [5] , возможно, опасения советских вождей были небеспочвенны и невдалеке от границы советского Таджикистана появились бы американские базы. Впрочем, был бы толк от этих баз в такой стране, как Афганистан?
Но для автора все это не так уж важно, ведь страна в любом случае не готова к войне. Оружия много, и армия хорошо обучена. Не готова морально. Идеология тихо умирает, и не в силах престарелых правителей ее возродить. Л. И. Брежнев слишком болен и стар, утомлен властью: «…за мутью старческого равнодушия, — брезжило, казалось, желание какого-то освобождения и, одновременно с этим, обреченное понимание его невозможности». Он все хуже ориентируется в обстановке, теряя чувство реальности.
В 1929 году красные бойцы еще верят словам помполита о братской помощи рабочему классу Афганистана, которого, собственно, в этой стране никогда не было. Их интернационализм искренен. Даже после неудачи, уже отступая, Трофим ободряет дехканина, своего будущего убийцу: «Не журись <…> Видишь, в этот раз не вышло вам помочь по-настоящему. Но ничего! <…> Будет еще и на вашей улице праздник!»
В 1979-м так мыслят только старики-министры, вроде маршала Устинова, или беспринципные карьеристы, такие как Иван Иванович, представитель КГБ в Кабуле.
Люди живут уже совсем другими интересами: «Заграница. За-гра-ни-ца! ЗА-ГРА-НИ-ЦА! Это слово очень много значило». Любая «загранка», хоть в Африку, хоть в Афганистан, — высшая благодать, доступная человеку. Даже более чем сомнительная афганская командировка (ужасный климат, плохое питание, вместо полновесных долларов сомнительные афгани, постоянный риск) кажется великим счастьем, жизненной удачей: «Праздник у нас сегодня, Саша! Праздник! <…> За границу еду, Саша! В Афганистан! <…> Спасибо тебе, Саша! Спасибо!..» Так ли уж велико счастье доктора Кузнецова, которому суждено погибнуть во дворце Амина от гранаты, брошенной его «благодетелем» Плетневым?
Волос ничуть не преувеличивает. Желание прибарахлиться даже в нищем Афганистане описано в литературе не раз. Герой рассказа Олега Ермакова, размышляя о том, стоит ли ему «откосить» от Афганистана, взвешивает все «за» и «против». Между прочим, рассматривает и материальные выгоды от войны: «…если быть чуток проворнее, поворотливее, то можно и подзаработать, — вон кто-то привез: джинсы „Левис”, очки-хамелеоны и „Шарп”» [6] .
