Уходящие из города - Галаган Эмилия
Из-за деревьев на тропинку выплыла девушка. Она шла медленно – чтоб ее обогнать, ему надо было свернуть с тропы или попросить ее пропустить его вперед. Андрей не стал делать ни того ни другого, а замедлил бег, пошел почти шагом. Это была Олеся. Она не спеша шла по тропинке, в бледно-голубом сарафане, тонкая, светлая, прямая. Может, она тоже приходила за ландышами? Но в руках у нее ничего не было. Андрей боялся, что она сейчас обернется – и ему придется объясняться, что он ее не преследует и вообще… Он знал, что Олеся не из тех девушек, которые позволяют похабные намеки в свой адрес: как-то раз Олег рассказывал, что она ему «чуть глаз не вышибла, прикиньте, вот ненормальная!». Но сейчас Олеся просто шла впереди него, не оборачиваясь, хотя, конечно, не могла не слышать его шагов. Шла, словно загипнотизированная какой-то тайной целью, а потом свернула к домам и исчезла из вида. Андрей стал делать крюк за гаражи на каждой пробежке. Всякий раз он воображал, что Олеся идет впереди него, и замедлял шаг. Иногда ему казалось, что она действительно идет перед ним – столб бледно-голубого света, а иногда он думал, что и в тот первый раз она привиделась ему, что он перегрелся на солнце, не до конца проснулся или просто пережил краткое помрачение рассудка под действием гормонов (все-таки он молодой здоровый парень). Но так или иначе он бегал мимо гаражей даже зимой, представляя перед собой Олесю в розовой дубленке.
После возвращения из санатория он больше никогда не бегал этим путем. К тому же гаражи через пару лет снесли, а деревья спилили – там должны были строить новые дома. Ландыши тут больше не живут, ландыши… Было – и прошло.
Знакомство со Светой сразу зацепило Андрея. В ней что-то было – что-то редко встречающееся в женщинах, но очень привлекательное для Андрея. Их первое свидание, если так можно сказать, подразумевало ни много ни мало, а поход в театр. В Заводск приезжала экспериментальная труппа из Питера, спектакль длился каких-то совершенно неприличных шесть часов с двумя антрактами. Совершенно равнодушный к любому искусству, кроме, пожалуй, музыки, Андрей никогда до этого в театре не был, из-за чего ужасно нервничал и готовился к этому походу как к экзамену, даже надел костюм, который мать купила ему на выпускной. Он вышел с большим запасом времени, сел на автобус и уже расслабился, понимая, что точно успевает к началу, когда увидел, что двадцатка поворачивает не в ту сторону.
Народ зашумел, завозмущался, а кондуктор объяснил, что сегодня проходит праздничный забег в честь надвигающегося дня города, поэтому центр перекрыт и перекрытие продлится до позднего вечера, чтоб уж точно никто из бегунов не попал под колеса автомобиля. Проклиная все на свете, Андрей вышел из автобуса. Ему предстояло пройти через всю Подгорную, потом свернуть на Парковую, а оттуда – на площадь, на которой находился театр. Времени в обрез. Вначале он пошел быстрым шагом, а потом – побежал. Бежалось легко, хотя костюм явно не предназначался для спорта; пиджак Андрей снял и расстегнул ворот рубашки. Он бежал и бежал, а навстречу ему попадались настоящие бегуны – в спортивной форме, кто-то более-менее живой, кто-то едва волочащий ноги. Андрей бежал им навстречу, и они смотрели на него как на психа – на парня в костюме и белой рубашке, который не пойми зачем бежит наперекор общему движению. Но он бежал, думая, что вот так невольно люди и становятся бунтарями: просто бегут туда, куда им нужно, а оказывается, что против общества. А еще он думал о том, что опаздывать нельзя: это будет ошибкой, которую Света ему точно не простит.
На пересечении Подгорной и Парковой стоял человек с мегафоном:
– Впе-ред! Впе-ред! Не сда-ем-ся!
Сказал бы он пару ласковых этому подбадривальщику – стоит тут, издевается. Завернув за угол, Андрей посмотрел на часы. Опаздывает, нужно ускориться.
Он настроился на финишный рывок. Теперь успеть было важно не только из-за Светы. Когда шанс на успех так низок, желание переиграть мир возрастает многократно. Андрей ринулся вперед так, что ощутил укол в сердце, преодолел Парковую и буквально вылетел на площадь. Осталось совсем немного. Нужно перейти на шаг, выровнять дыхание. Пара минут на это у него есть.
Он успел. Света встретила его на крыльце театра. Нервно теребила билеты, но улыбнулась ему, значит, была рада. Едва они прошли на свои места, как погас свет. Спектакль был странный – как Андрей ни пытался вникнуть в суть, у него ничего не получалось. Он искренне старался разобраться, что происходит на сцене, даже забыл на мгновение, что пришел сюда не один – и как раз в это мгновение Света взяла его за руку и сказала:
– В антракте уйдем.
Он растерялся – потому, что так ничего и не понял, а понимать происходящее он считал своим долгом по жизни, но спорить не стал, и в антракте они ушли. Света потащила его к себе, в небольшую квартиру недалеко от центра. Там был еще не закончен ремонт, стены оклеены белыми обоями под покраску, на полу постелен свежий ламинат, но еще не прибиты плинтусы. Вся мебель заключалась в брошенном на пол матрасе, припорошенном строительной пылью. На этом матрасе они и занялись сексом.
– Я вначале бесилась, так от тебя потом разило, а потом меня как накрыло, – сказала Светка, когда они закончили. – Черт с ним, со спектаклем, хотя вещь, конечно, занятная, пусть и в сравнении с Европой наш постмодерн безнадежно провинциален…
Светка была интеллектуалка, снобка и стерва. Она родила ему двух дочерей, а потом бросила его и уехала к новому мужчине в Швецию. Андрей переживал расставание с ней, но больше тосковал из-за дочек. И никогда, никогда не приходила ему в голову мысль, что Света стала его женой только потому, что удачно встала почти ровненько в то самое место, из которого он много лет назад вырезал Олеську Скворцову, и что любил он всегда только женщин, ради которых надо было бежать куда-то, а они маячили впереди и вообще, возможно, только грезились ему.
Любовь похожа на спасательный круг. Или мороженое из «Мака»
Никита был у нее не первым. Первым был тот… красавчик, на праздновании Нового года на съемной квартире. Он ей так сильно понравился, что Лу сама стала к нему клеиться (к тому моменту она уже поняла: с ее внешностью или ты сама к кому-то подкатишь, или тебя похоронят девственницей). Но с тем красавчиком она так себя повела еще и потому, что была пьяна (влила в себя целый бокал шампанского; если капля никотина убивает лошадь, то капля алкоголя превращает затюканное создание в секси-тигрицу). В общем, Лу сама повисла у красавчика на шее и полезла целоваться. Он ее даже один раз оттолкнул, но она не сдалась – снова пошла в атаку. Как они оказались в ее комнате, Лу не помнила, наверное, она его туда затащила; остальные ребята продолжали праздновать на кухне. Как одежду с себя снимала, Лу тоже не зафиксировала, а ведь на ней был джинсовый комбинезон, его не так просто снять – наверное, они с красавчиком все-таки долго в нем путались. Но – справились. Лу сразу поняла, что секс ей совсем не нравится: это больно, и лицо, которое над ней нависает, кажется не таким уж красивым. А еще на ее комментарий: «Ч-черт, б-больно», – он ответил: «Потерпи, пройдет», – прямо как стоматолог, которая удаляла Лу нерв: вкрутила железную фигню в зуб и давай дергать туда-сюда, туда-сюда. Лу было больно до слез, до крика, а врач сказала: «Я анестезию вколола, ты выдумываешь, тебе не больно…» И туда-сюда в зубе… а боль дерг!.. дерг!.. Так же и тут… Лу потом так боялась стоматологов, что даже в кресле у самого доброго чуть не теряла сознание… Вот и с этим парнем, с красавчиком, было так же… Когда он наконец от нее отвалился, она тут же отползла от него подальше и замоталась в одеяло. В голове все еще витали алкогольные пары, надо было протрезветь. Гости на кухне празднично шумели, но через пару часов веселье стало затухать: кто-то ушел домой, кто-то вырубился от выпитого, кто-то пошел за догоном. Красавчик (или нет?) мирно спал. Лу встала, оделась и ушла.
