Ксения Велембовская - Дама с биографией
За горизонт она предпочитала не заглядывать — неблагодарное это занятие, постоянно одергивала себя: не строй далеко идущих планов, сегодня хорошо, и ладушки, — но произвести благоприятное впечатление на Костиных мать и тетку посчитала своим долгом. Ради Кости. За утренней яичницей он очень смешно изображал, как старушки, которые страшно переживают из-за его неустроенной жизни, всячески пытаются организовать ему большое личное счастье. Каждый раз, когда он приезжает, они начинают расхваливать то засидевшуюся в девках племянницу каких-то Корвин-Павловских: «Вера, безусловно, не писаная красавица и не очень молода, зато она замечательно готовит! Пальчики оближешь!» — то «совсем чуть-чуть хроменькую, но удивительно добрую, интеллигентную женщину», соцработника из собеса.
Хотя Костя ничуть не раздражался из-за предлагаемых ему кандидатур не первой свежести, напротив, похихикивал, рассказывая о происках старушек, за него стало как-то даже обидно. С чего это старушенции взяли, что он не в состоянии найти себе достойную пару? Или на них так подействовала его эпопея с Викторией? Вот бабушки меж собой и решили, что у Костеньки а) имеется какой-нибудь тайный мужской изъян и б) что он совершеннейший бесхарактерный тюфяк. С изъяном у учительниц ошибочка вышла, зря они вздыхали да охали, ворочаясь в бессоннице с боку на бок. Что же касается характера, то на любой характер всегда может найтись еще более сильный.
Березки в светлой роще лишь издали выглядели по-картинному статичными: ветер резвился в их кронах, и они теряли листья. Листья кружились над шоссе, налипали на лобовое стекло. Костя включил дворники.
— Романтично, но небезопасно. Дорога здесь петляет и сырая от росы.
— Пока мы с тобой отсутствовали, в Москве наверняка были сильные заморозки. Иначе листья не облетали бы так стремительно… Вот приеду, а там все мои цветочки померзли, — с грустным вздохом посетовала Люся, вспомнив, каким роскошно красно-желто-лиловым был еще недавно каширинский сад. — Мне всегда больно видеть умирающие цветы. Помню, в детстве выйду утром из дома, увижу, что бархотки в палисаднике почернели, а настурции будто стеклянные, и плачу до самой школы. Не люблю я ни осень, ни зиму. Тем более за городом. Холодно, скучно и никуда особенно не выберешься. Электрички сплошь и рядом отменяют, а на машине, сам знаешь, можно намертво застрять в пробке.
— Не могу сказать, что я люблю осень, но один приятный момент в ней все-таки есть. Конец дачного сезона, — пошутил Костя, намекая на то, как ему надоело дважды в неделю мотаться на дачу, чтобы измерить давление своим старушкам, сосчитать пульс и, убедившись, что все показатели более или менее в норме, попить чайку, почесать коту за ушками и отправиться в обратный путь. — Раньше я долетал до дачи минут за сорок, — уже серьезно добавил он, — а теперь расстояние в тридцать пять километров превратилось по времени в сто тридцать пять. А дальше будет только хуже. Видимо, придется мне ездить на электричке. Удовольствие, конечно, ниже среднего. Антисанитария, криминального вида личности, пейзаж за окном первобытно-советский, но, по крайней мере, есть шанс не опоздать на работу… А тебе, Люсечка, по-моему, надо поскорее перебираться в Москву, — положив руку ей на колено, многозначительно подмигнул он. — Что-то ты загрустила на фоне увядающей природы.
— Боюсь, скоро не получится, — ответила Люся, как всегда в подобных случаях уклончиво.
Костя вопросительно вскинул брови, но она сделала вид, что не считала смысл его вопроса, увлеченная красотами осени. По правде сказать, остерегалась она посвящать Костю в современные детали своей биографии. Одно дело прошлое, тогда она была молодая, глупая, вроде она и в то же время не она, и совсем другое дело — настоящее. Слишком много в ее настоящем было, может, и не постыдного, но неправильного, а Костенька — человек правильный, с устоями, с принципами. Поэтому до поры до времени лучше было помалкивать и про дочь-актрису с ее сериальной популярностью, и про крепко зашибающего мелкого воришку и бездельника зятя, и про все остальные, увы, часто несимпатичные подробности жизни обитателей каширинской дачи. Но прежде всего, конечно, не хотелось обнаруживать свою собственную невыигрышную роль в этом спектакле. Незачем ему знать, что его «Люсечка» на самом-то деле — обремененная кучей проблем и мрачных мыслей, замотанная тетка со шваброй. Пусть продолжает думать, что она свободная женщина, никогда не унывающая восторженная оптимистка.
— Какой клен фантастический! Ну обрати же внимание, Котик-братик!
— Да, клен хорош. И погода, кстати, отличная. Пожалуй, я не буду сегодня забирать своих дачниц в Москву.
— Не поморозишь бабушек? Ночью уже минус.
— Это ночью. Нет, пусть еще хоть недельку попасутся на воле. Вернутся к себе на Ордынку, и тогда на улицу их уже не вытащить. Только до «Перекрестка» — и сразу галопом домой. Опять начнутся посиделки с бывшими однокурсниками, ученицами и соседками, детективы, мемуары, сериалы. В общем, времени, чтобы выйти на улицу, нет совершенно! — передразнил Костя кого-то из старушек, со смехом замотал головой и переключился на своего любимого Филимошку, которого шесть лет назад крошечным котенком подобрал на улице. — А разбойника заберу. Очень соскучился без его пушистой шкурки. Хватит ему сражаться с воронами…
Кровавая охота на ворон, регулярно ворующих «Вискас» из кошачьей миски, заинтересовала Люсю гораздо меньше, чем рассказ о бабушках, которые, оказывается, обретаются на Ордынке вдвоем. До сих пор она была не вполне уверена, что Костина мать, после смерти мужа перебравшаяся к одинокой младшей сестре на Ордынку с тоски и в надежде, что незадачливый сын наконец-то устроит свою личную жизнь, так там и осталась. Теперь ситуация прояснилась. Стало быть, свиданиям у Кости на Новослободской ничто не угрожало и можно было не спешить с ремонтом в Ростокине, о чем она уже начинала нервно подумывать. За обустройством всех Лялькиных бесконечных интерьеров, садов и бельведеров до ремонта и меблировки собственной квартиры руки так и не дошли. Еремевнина кровать как стояла, так и стоит. Интересно, как бы отнесся Костя к перспективе провести ночь на этом скрипучем рыдване с драным кружевным подзором?
— И над чем это ты посмеиваешься? — коснулся он плечом. — А?
— Да так… Знаешь, есть такие вещи, от которых просто невозможно избавиться. Сначала думаешь, что они с тобой ненадолго, завтра-послезавтра выброшу, но все время что-то мешает, и вот настает момент, когда ты вдруг понимаешь, что твоя жизнь без этого старья будет уже неполной… Ха-ха-ха!
