Таня Валько - Арабская принцесса
– Эй! Только не нервируй меня! Нельзя его критиковать! Когда Хамид с ним общался, все хотели целовать саудовского миллионера в задницу, потому что он выступал против коммунизма. А после ополчились на него и приказали распустить сотни вооруженных до зубов моджахедов и тем самым надели себе на шею петлю. Если речь идет о судьбе мира, то нужно принимать обдуманное решение. Я уже это говорила американскому послу и, наверное, я ему не понравилась.
– Ну, ты стала умная и бойкая на язык.
Мать с гордостью смотрит на красноречивую дочь. – А может, вместо медицинского ты пошла бы на юридический? С твоим острым язычком ты сделала бы карьеру.
– Ой, мама, мама.
Марыся с румянцем на лице, довольная комплиментами, прижимается к любимой матери. «Как же я счастлива, – думает она, закрывая глаза. – Спасибо Богу, что все так хорошо складывается. Может, я уже испила до дна мою чашу горечи? И хватит? Мама, наверное, тоже, и с лихвой», – улыбается она. – Одну самую красивую фотографию я положила сверху, чтобы ни бумага, ни рамка не повредились, – наконец поддается она на уговоры.
Она разрезает коричневый скотч и вытягивает из большой коробки фотографию в большой тяжелой раме. Снимок пожелтел от старости, а может, сделан с применением сепии? На нем – классическая арабская молодая пара. Красивая девушка, с ног до головы обвитая длинным отрезом ткани в цветочек, который спереди до пояса укрыт изысканными золотыми украшениями. Волосы у нее только частично прикрыты розовой шалью, наверняка чтобы открыть тяжелые и мастерски сделанные серьги. Она скромно улыбается, показывая ровные зубы и с теплом глядя в объектив. Мужчина одет в традиционную йеменскую белую тобу. Поверх этого – темный пиджак. На красивом, украшенном камнями поясе – большая джамбия[68]. Голову он обмотал цветным платком в клеточку. Он невероятно красив и больше напоминает американского героя-любовника, чем араба.
– Вот это пижон! – у Дороты даже глаза заблестели. – Выглядит как Кларк Гейбл!
– Мама Хамида тоже ничего.
Марыся улыбается, развеселенная ее реакцией.
– Поэтому у меня тоже привлекательный, сексуальный муж.
– Ты должна это поставить на видном месте в гостиной! Обязательно! Такая реликвия!
– Как раз сейчас иду в магазинчик, потому что нет времени заниматься декором. Уже сегодня я должна освободить комнату: завтра с самого утра привезут новую мебель.
– Постой, постой, меня от твоей болтовни что-то перемкнуло.
Дорота хватает дочь за руку.
– Ты переворачиваешь вверх дном только комнату Амиры, переделывая ее под свой безнадежно современный вкус, да? Или я ошибаюсь? Ты употребила множественное число? Ком-на-ты?! – произносит по слогам она.
– Ага! – отвечает Марыся с кислой миной, так как предчувствует критику.
– Совсем с ума сошла?! Что ты собираешься сделать с этой прекрасной мебелью в постколониальном стиле из комнаты матери?! – выкрикивает она и бросается бегом к соседней двери.
– Желающие ее купить просто убиваются из-за нее, – обыденно признает дочка.
– Что?! Кто?! Где?! Продашь саудовцам?! Что за расточительность! Что за глупость! – кричит она как сумасшедшая.
– Объявление вместе со снимками я разослала всем полякам в Эр-Рияде. Кинга разослала их по посольской почте месяц тому назад. А я поместила еще предложение на портале экспатриантов.
– Так прочему я об этом ничего не знаю? – в бешенстве мать поджимает губы и фыркает.
– А почему ты не открываешь свою почту? – отвечает вопросом на вопрос Марыся.
– Ты не могла мне просто сказать? Болтаешь о всяких глупостях, а о важных вещах ни слова?! Такая ты дочь!
– Откуда же я могла знать, что ты этим заинтересуешься? Мама! У вас красиво обустроенный дом в Польше! Зачем тебе такое старье? Они воняют, а в древесине полно короедов. Все сыплется и разваливается!
– Ты глупая курица!
Дорота подходит к большой кровати с балдахином, нежно касается ее резных овальных опор, гладит изголовье. Наконец она тяжело садится на софу, которая вместе с двумя стульями на гнутых ножках и небольшим столиком составляют изысканный стильный комплект.
– Ну ты даешь! – она опускает голову, и кажется, что на нее обрушились сто несчастий. – Я всегда мечтала о такой спальне… по крайней мере, кровати… а здесь столько всего…
Слезы текут у нее из глаз.
– Сейчас уже ни за какие деньги такого не купишь. Я пыталась купить в Бахрейне, но вернулась с пустыми руками.
Она шмыгает носом. Марыся столбенеет от такой реакции. «Как она может расстраиваться по поводу мебели?» – удивляется она, но сердце у нее стучит, и ее охватывает грусть, оттого что невольно огорчила мать.
– Не договорились мы, мамуль.
Она подсаживается к матери.
– Извини.
Марыся нежно обнимает мать. «Это, наверное, из-за менопаузы, – поясняет она себе, но ей страшно досадно. – Я должна как-то выкрутиться, – решает она. – Мне все равно, что покупатель подумает! Если это так важно для моей мамы, то мне безразлично, что подумает чужой человек. Ведь она бы для меня звезду с неба достала! А я не могу исполнить ее мечту, потому что руководствуюсь какими-то глупыми угрызениями совести?!»
Она отходит в сторону и шепчет в мобильный телефон:
– Хамид, ты у того парня, который хочет купить нашу спальню, уже взял какой-нибудь задаток? – быстро спрашивает она.
– Ну, у тебя и чутье! – смеется муж беззаботно. – Сейчас сидит у меня в бюро американец с толстым конвертом, набитым зелеными долларами. Говорил тебе, что это антиквариат и стоит целое состояние.
– Подожди, подожди! – почти кричит Марыся. – Оказалось, что есть одна особа, для которой такой гарнитур – это мечта всей ее жизни. Если она не будет его иметь, наверное, выплачет все глаза.
– Любимая, так нельзя! Я слово дал… Kalima bil kalima[69]…
– Мне все равно! Мама у меня тут расстраивается и сопливит, как ребенок. Оказалось, что она давно стремилась такую рухлядь купить…
– Почему вы не договорились раньше?! – прерывает ее Хамид, нервничая. – Вы видитесь каждый день! О чем же вы разговариваете?
– В последнее время о воспитании детей. Что делать, если режутся зубки, какой суп готовить, чтобы Надя быстрее росла и была крепче. Ах, чуть не забыла! Еще о том, как ребенок должен какать. – Марыся посмеивается. – О Саудовской Аравии, об Эр-Рияде, сплетничаем о поляках, о посольстве, о парнях… – она понижает голос и тихо хихикает, потому что знает, она должна как-то уломать мужа, ведь для него нарушить данное слово – это большое вероломство.
– Мириам, Мириам… – слышит она в его голосе нежность и знает, что и на этот раз ее партнер по жизни сделает то, о чем она просит.
