Таня Валько - Арабская принцесса
Рам накрывает мускулистым телом принцессу, берет руками ее ладони, мгновенно сплетаясь пальцами. Он исследует ее тело, как опытный охотник, заглядывая во все уголки. Мужчина внимательно смотрит ей в лицо. Он напряжен, каждый мускул дрожит в его теле, но он медлит, будто ожидая приглашения. «Почему он, черт возьми, так тянет?! Чего хочет еще?! – жаждет мысленно Ламия, чувствуя, что ее возбуждение достигает апогея. – Что за тип! Сколько времени он так может?»
Она закусывает губу, что не ускользает от внимания партнера. Рам отпускает ее вспотевшие ладони, а свои подкладывает под ее плечи. Принцесса, как дьяволица, бросается на него, хватает его голову, припадает к его устам, кусает их до крови… Ламия кричит не столько от боли, сколько от удовольствия. В экстазе она закрывает свои красивые глаза и поэтому уже не видит улыбки удовлетворения на губах любовника. Но через минуту и он поддается волне упоения, целует ее, царапает и покусывает сумасшедшую женщину, а та изгибает стройное тело дугой, дрожит от спазматических судорог.
– Не делай этого, – шепчет Ламия. – Не уходи!
Рам словно только этого и ждал. Он продолжает ласкать партнершу, успокаивая ее.
Под утро, едва дыша, залитые потом, они падают на мокрый грязный плед. Минуту отдохнув, бешеный любовник крепко обнимает Ламию, когда она уже погружается в сон.
– Может, еще попробуем по-саудовски, а? – шепчет он ей страстно в ухо, отодвигая приклеившиеся к ее лицу влажные волосы.
– А что у нас, саудовцев, таких религиозных традиционалистов, людей, ненавидящих телесные контакты и гордящихся этим, есть любимая сексуальная поза?
Заигрывает она снова с возбужденным мужчиной, осторожно гладя его…
– Просвети меня! – шутит она, фривольно улыбаясь.
– Вы делаете это известным во всем мире способом, который, говорят, самый безопасный для ваших женщин, хоть не столько с точки зрения здоровья, сколько для защиты чести и головы.
Рам иронизирует, что Ламии не очень нравится. «Ну он и безбашенный! – приходит она к выводу. – Трудно его будет поставить на место и обуздать». Но в эту минуту она не забивает себе голову, потому что любовник начинает осторожно ее ласкать. Гусиной кожей покрываются ноги и спина женщины. Она начинает царапать испорченный плед и тихо стонать. «Ах, он мерзавец! Обычный слуга!» Она учащенно дышит, чувствуя возбуждение. «Он, наверное, научился этому в каком-нибудь борделе в Бангкоке!»
Рам останавливается, садится на корточки и вытирает верхней частью ладони губы и подбородок.
– Что ты? – взвивается Ламия, вскрикивая. – Ну же!
Ее срывающийся голос уже не властный и приказывающий, он полон мольбы.
– Иди сюда, моя ты саудовская девка!
Он позволяет себе все то, о чем до сих пор мог только мечтать.
– Иди! Будешь сейчас выть от удовольствия! – хрипит он дико, а в проблесках света видны только его блестящие белые зубы и пылающие страстью раскосые глаза.
Он поворачивает принцессу спиной к себе. Мужчина еще больше возбужден ее реакцией. Окружающий мир померк в их глазах. Голова женщины повернута в сторону много часов неподвижно лежащего мертвого индуса. Лицо придавлено к пушистому покрывалу и находится не так далеко от красивого изувеченного лица жертвы. Ламия смотрит в широко открытый и затянутый мглой карий глаз. «Так вы это делали с твоей красивой любовницей? – спрашивает она мысленно у мертвого. – Не думаю, – сама себе отвечает она. – Смотри и учись. Сможешь удовлетворить так всех гурий, которые тебя уже ждут», – шутит она, как всегда, но в глубине ее жестокого сердца начинает что-то дрожать. Она сама не понимает своих чувств, так как вдруг ее охватывает страшная, невыразимая печаль.
– Извини, – шепчет она, считая, что мертвый услышит ее слова.
– Извини, – повторяет она, и слезы текут из ее черных грустных глаз.
* * *– Марыся, Марыся, перестань уже с ума сходить!
Дорота бежит за дочерью, которая раз десятый проносится по мраморной лестнице: вверх-вниз.
– Мама! Ты всегда должна мне подрезать крылья!
Девушка бесится, но не снижает скорости.
– Хочу себе обустроить уголок до начала учебы. Разве не нужно? Хамид согласен, а ты мучишь?
– Матерь Божья! Я тебя мучу? Почему ты хочешь делать это все сама? На кой черт у тебя столько прислуги?
– Ну, конечно! Меня уже это замучило. Еще немного и будут мне зад подтирать! Я чувствую себя беспомощной. Я хочу что-то сделать сама!
– Ну, так и делай, но не носи эти тяжести! – обеспокоенная, она хватает коробку, которую худенькая дочь пытается нести сама. Неужели ты не можешь себе обустроить какое-нибудь место в этом большом доме без просверливания стен и выбрасывания мебели? Ведь эти комнаты чудесно обставлены.
– Мы с Хамидом решили ликвидировать эту семейную святыню, – Марыся присаживается на стул, держась за поясницу.
– Вы с Хамидом или ты? – улыбается Дорота себе под нос, спрашивая с иронией и радуясь, что у ее доченьки такой добрый муж, хоть и араб.
– Уф, с тобой невозможно разговаривать! – злится дочь и хочет встать.
– Хорошо, хорошо, не вмешиваюсь. Но что тебя здесь не устраивает?
– Не устраивает не только меня, но и Хамида. Бессмысленно делать в доме часовни! Хватит! Мать и Амира умерли почти десять лет тому назад. Время оживить эти места. Нельзя оставлять все так, словно они с минуты на минуту вернутся. Нужно сменить декор, и сразу же дом будет смотреться по-другому, оживет. Комнату Амиры я переделаю в мой кабинетик, а матери – в гостиную. Сейчас маленькая Надя с нянькой заняли часть дома для гостей, и нам не хватает запасной спальни. Мы уже заказали новую мебель, покрытие, занавески и шторы, но до того, как сюда войдет бригада рабочих, я должна запаковать и сохранить реликвии прошлого. Позже выставим эти памятки в стеклянной витрине или на этажерке, нет смысла дольше их скрывать. Послушай, я такие фотографии нашла, а рамки, пожалуй, стоят, как самые дорогие украшения! Представь себе! Они инкрустированы благородными камнями и перламутром! Просто красота!
– Покажи, покажи! – живо реагирует мать.
– Я как раз их пакую, позже буду расставлять. Не прибавляй мне работы! Я это должна сделать осторожно и аккуратно, заворачивая все в целлофан с пупырышками. Это исторические памятки. Саудовская Аравия изменяется так быстро, что рассматриваешь фотографии пятидесятилетней давности или даже тридцатилетней, и создается впечатление, словно они сделаны века тому назад. Что-то неимоверное!
– Марысенька, давай посмотрим хотя бы одну или две, – просит Дорота, делая забавную гримасу. – Так… В качестве перерыва, а? Давай же, любимая, а то я от любопытства умру! – признается она. – Не найдем ли мы на какой-то их фотографий твоего мужа с дядюшкой, Усамой бен Ладеном? – подшучивает она.
