Джонатан Франзен - Безгрешность
– Будь ей тридцать один, она могла бы наладить жизнь, встретить другого человека и родить ребенка. Я слишком затянул и все для нее усложнил.
– Если она богата, это, наверное, могло бы ей пригодиться?
– Она была сдвинута на денежном вопросе. Скорее бы умерла, чем взяла что-нибудь у отца.
– Ну, так это ее выбор. Почему ты винишь себя за ее выбор?
– Потому что я знал, что она будет упорствовать в этом выборе.
– Ты ей изменял?
– Нет, пока мы не расстались.
– Тогда прости, но на конкурсе виноватых я, похоже, тебя опережаю.
Но было еще кое-что, сказал Том. Отец Анабел всегда хорошо к нему относился и предлагал финансовую помощь. Том не мог ничего у него брать, пока жил с Анабел, но когда бывший тесть умер – после их развода прошло десять лет с лишним, – он оставил Тому по завещанию двадцать миллионов долларов, и Том их взял. На эти деньги он и затеял свою некоммерческую службу новостей.
– Ты еще и из-за этого чувствуешь себя виноватым?
– Я мог отказаться.
– Но на эти деньги ты делаешь потрясающее дело.
– Я пользуюсь деньгами, которых моя жена никогда не приняла бы. Не просто пользуюсь – строю на них карьеру. Наращиваю те профессиональные преимущества, что у меня есть как у мужчины.
Хотя Лейле нравилось быть с Томом, это чувство вины казалось ей несколько преувеличенным. Уж не раздувает ли он чувство вины, принижая тем самым – ради Лейлы – свою эротическую привязанность к Анабел? Приехав в Нью-Йорк на следующие выходные, она попросила разрешения покопаться в его коробке со старыми фотографиями. Молодой человек, которого она увидела, оказался таким худощавым, юным и густоволосым, что она едва узнала Тома.
– Ты тут совершенно другой.
– Я и был совершенно другим.
– Нет, но как будто другая ДНК.
– Именно так я это ощущаю.
При виде Анабел Лейла стала лучше понимать, откуда взялось у Тома чувство вины. В этой женщине – в неулыбчивой полногрудой анорексичке с испепеляющим взором и волосами Медузы – был внутренний заряд, и еще какой. На заднем плане снимков – студенческое жилье, какие-то трущобы, зимний Нью-Йорк с башнями-близнецами.
– Она чуточку устрашающе выглядит, – сказала Лейла.
– Не то слово. У меня от одного вида этих фотографий включается посттравматический синдром.
– Но ты! Такой молодой, такой трогательный.
– Считай, ты нашла краткую формулу нашего брака.
– Где же она сейчас?
– Понятия не имею. У нас не было общих друзей, и связь порвана полностью.
– Так, может быть, она все-таки взяла деньги. Может быть, живет теперь где-нибудь на собственном острове.
– Все возможно. Но вряд ли.
Лейла хотела попросить на память одну фотографию Тома, самую трогательную, которую Анабел сделала на статен-айлендском пароме, но рановато еще было обмениваться снимками. Она закрыла коробку и поцеловала Тома в черепашьи губы. Секс с ним был не таким драматичным, как с Чарльзом – тот хищно набрасывался на жертву, прыгал на ней, она кричала, – но ей уже думалось, что так, как сейчас, пожалуй, лучше. Спокойнее, медленнее, словно посредством тел общаются умы и души.
С Томом у нее было глубинное ощущение правильности происходящего – и это сильнее многого другого заставляло ее чувствовать себя виноватой, ведь это значило, что с Чарльзом было неправильно, что с ним с самого начала было неправильно. Сдержанность Тома, его нежелание навязываться были бальзамом для ее внутреннего мира, куда на всем протяжении брака то и дело лезли пальцами. И у Тома, казалось ей, возникло такое же ощущение правильности. Журналисты, они говорили на одном языке. И все же она не раз задавалась вопросом, почему он, находка для многих женщин, не женился снова. И в одну из встреч, когда с Чарльзом еще не были сожжены мосты, она спросила об этом Тома.
Он ответил, что после того, как развелся, ни с одной женщиной не провел больше года. Согласно его этическим представлениям, год – предельный срок для отношений без обязательств, по крайней мере в Нью-Йорке, а к обязательствам он после неудачного брака не был готов.
– Что же получается? – спросила она. – Что у меня осталось десять месяцев, а потом ты укажешь мне на дверь?
– Ты ведь сама состоишь в неких отношениях с обязательствами, – напомнил он ей.
– Верно. Смешно. И что же, об этом своем правиле ты объявлял на первом же свидании?
– Это общее правило нью-йоркских знакомств, принятое по умолчанию. Не я его выдумал. Смысл в том, чтобы не сжевать у женщины пять лет ее жизни, прежде чем указать ей на дверь.
– А не пробовал преодолеть свой страх перед обязательствами?
– Пробовал, и не раз. Но явно у меня классический случай посттравматического синдрома. Были самые настоящие панические атаки.
– Больше похоже на классический случай закоренелого холостяка.
– Лейла, эти женщины были намного моложе. Я знал то, чего они не знали, я знал, чем это может кончиться. С тобой, даже не будь ты сейчас замужем, все было бы по-другому.
– Ну да, все правильно. Мне сорок один, товар просрочен. Так что когда ты меня бросишь, ты не будешь чувствовать себя таким виноватым.
– Разница в том, что у тебя есть опыт брака.
Но Лейлу уже озарило.
– Нет, – сказала она. – Дело не в этом. Разница в том, что я старше, чем твоя жена была на момент развода. Ты не променял ее на особу двадцати восьми, скажем, лет. Со мной ты не повысил, а снизил свои запросы. И поэтому не чувствуешь такой вины.
Том промолчал.
– Знаешь, почему я это знаю? Потому что сама занимаюсь такими же подсчетами. Мой ум хватается за все, что может отвлечь от вины хотя бы на пять минут. В “Адирондак ревью”, на сайте, появилась рецензия на книгу Чарльза. Хвалебная. Так он взял и разослал ссылку по всем адресам, какие у него есть, я увидела его письмо уже по дороге сюда, к тебе. Кто-то должен был остановить его, сказать, что не нужно делать такую рассылку. Я, жена, должна была ему сказать: “Не стоит этого делать”. Но я была занята, говорила с тобой по телефону. Мне бы очень помогло выйти из положения какое-нибудь свое маленькое правило. Но где такое правило? Его у меня нет.
Говоря, она одевалась и клала вещи в сумку.
– Да и у меня больше нет этого правила, – сказал Том. – Я только потому о нем упомянул, что доверяю тебе, я знал, что ты меня поймешь. Но ты права: хорошо, что тебе сорок один. Не буду отрицать.
Его откровенность была, казалось, адресована призраку бывшей жены, а не Лейле.
– Пойду-ка я лучше, пока ты не довел меня до слез, – сказала она.
Из квартиры Тома ее выгнало в тот вечер некое инстинктивное ощущение, касающееся его. Будь сдержанность его природным свойством, Лейла могла бы успокоиться и принять ее как данность. Но ведь он не всегда был таким сдержанным. Он с готовностью вступил в свой заряженный брак и был в нем открыт, до того открыт, что и теперь чувствовал себя травмированным, и Анабел явно все еще имела власть над его совестью. Что-то у него с Анабел было такое, чего он не хотел больше ни с кем, и инстинкт подсказывал Лейле, что она всегда будет на втором месте, что этого состязания ей не выиграть.
