Елена Колядина - Кто стрелял в президента
— В смысле? — уставился Николай на Каллипигова.
— А я с Любовью переговорил, и она согласилась, чтобы мы с моей Зинаидой Петровной ее мальчонке крестными отцом с матерью стали.
— Значит, парень будет? — задумался Николай. — Сын гаранта?
— Вот именно.
— А как определили, что сын?
— Да как-то доктора изловчились, — пожал плечами Каллипигов. — По моче, что ли? Наука-то, сам знаешь, на месте не стоит.
— Сын, значит, — опять пробормотал Николай. — Президента… Слушай, кум, а ведь я того и гляди царевичу-младшему отцом родным стану, папкой!
— Да ты что?! — поразился Каллипигов.
— Любовь-то меня любит.
— Ну, ты даешь! — Каллипигов покрутил пальцами, как бы закручивая невидимый вентиль.
— И даже если чего с гарантом у нее было, замуж она за него все равно не выйдет.
— Ясное дело! У него жена молодая, глаза выцарапает!
— А грех покрыть ей тоже надо.
— Это ты к чему?
— А к тому, что приглашаю тебя, кум, на нашу свадьбу. Женюсь я на Зефировой!
— Так мы чего — родня? — расщеперил глаза Каллипигов.
— Родня!
Они с чувством обнялись.
— Только ты, кум, пока нас оставь ненадолго, наедине хочу побыть, отношения наладить.
— О чем разговор!
Каллипигов и Николай хором спросили: «Можно уже?» и вышли в палату.
— Ну что, землячка дорогая, поправляйся! — бодро произнес Каллипигов. — А надо чего, так не стесняйся, говори, мы теперь с тобой не чужие друг другу. Вот тебе мои координаты, телефончик.
— Мне бы коляску, — вспомнила Люба.
О чем разговор! — ловко сказал Каллипигов. — И коляску для крестника подберем, и кроватку и эти, как их? — памперсы.
— Нет, не детскую коляску, а другую, мою инвалидную, старую, я к ней привыкла, новой не хочу.
— Изладим! Нет вопросов, — заверил Каллипигов.
Затем он изобразил над головой крепкое рукопожатие, должное показать Любе, что он, Каллипигов, — с ней, подмигнул Николаю и шальной походкой вышел прочь.
Николай поплотнее закрыл дверь и, сделав взволнованное лицо, подошел к кровати. Он присел на пол на одно колено и взял Любину руку.
Люба заерзала и смущенно вытянула руку из ладони Николая.
— Ну что ты, Коля? Встань, — бормотала она, опасаясь, что Николай приблизит лицо и увидит прыщик, который она утром нащупала у себя на лбу, а еще от волнения у нее, Любы, иногда громко урчит в животе. — Коля, ты не знаешь, кто это был? Сейчас вышел — кто? — быстро заговорила Люба и взяла с тумбочки пульт, делая вид, что именно для этого ей и понадобилось высвободить руку.
— Так твой же земляк, — проникновенно сказал Николай и, вновь перехватив держащую пульт руку, сжал Любино запястье.
— Я его не узнала, — сделав большие глаза, призналась Люба. — Он приветы от мамы, от папы передает, а я не могу вспомнить — кто такой? А спросить неудобно. Как его фамилия, ты не знаешь?
— Каллипигов, вроде сказал?
— Товарищ Каллипигов?! — поразилась Люба. — Точно, он! Как я могла забыть? Слушай, он же меня ненавидел, в райкоме песочил. Правда, это давно очень было. А теперь — другой человек. Честный, порядочный, помощь предлагает. Хорошо, что он другим человеком стал, правда, Коля?
— Хорошо, — воркующим голосом произнес Николай и поднес Любино запястье к губам. — А это не тот Каллипигов, про которого ты спрашивала в студии звукозаписи, помнишь, у Юры Готовченко?
— Тот, — с придыханием ответила Люба. — Готовченко еще рассказал, что Каллипигов в Москве таксистом устроился, «девяткой» рулит.
— Девяткой? — интимно прошептал в Любину руку Николай. — Так это же девятое управление, служба охраны президента. Ты что, решила, что Каллипигов — водила?
— Господи, какая же я глупая, — бормотала Люба. — Смешное какое недоразумение. Никогда в жизни со мной таких недоразумений не случалось.
«Недоразумений с ней не случалось, ага, развела Колю Джипа как пионера на минет», — подумал Николай и медленно, так что почувствовал волоски на Любиной коже, повел губами по руке, к локтю.
Люба сжалась, деланно засмеялась, сославшись на щекотку, и щелкнула пультом.
Включился телевизор.
Николай аккуратно вынул пульт из Любиной ладони, затем правой рукой вновь ухватил ее пальцы, а левую подсунул под подушку, как бы устраиваясь поудобнее смотреть телевизор. Люба полулежала ни жива, ни мертва.
Николай попереключал каналы.
— Ой, — закричала Люба. — Оставь!
С экрана на Любу растерянно смотрели Надежда Клавдиевна и Геннадий Павлович. Они сидели на диване, держа на коленях альбомы с семейными фотографиями.
— Чего сказать? — лепетала Надежда Клавдиевна. — Я и не знаю. Девочка она хорошая, добрая, уважительная.
Люба на мгновение закрыла глаза ладонью. Затем снова уставилась в телевизор, ойкая и всхлипывая.
— Это что, твои родители? — догадался Николай.
— Да, — сказала Люба.
— Их-то мне и надо, — праздничным голосом произнес Николай и покрепче обхватил Любу через подушку.
— Зачем?
— Руку дочери просить, — проникновенно глядя снизу на Любин профиль, сообщил Николай.
Люба забыла про прыщик на лбу и растрепанные волосы и повернула лицо к Николаю.
Брови у нее подергивались. Маленькие, сильно торчащие уши пылали. Она смотрела на Николая: родинка, залысина, шрам, кадык, ключица, золотая цепь шириной с рамку для фотографии, пемза щетины, мочка уха. И запах… Запах, от которого хочется кричать, стонать, запрокинув голову, ерзать на больничной кровати, а потом плакать и петь.
Она хотела спросить. И боялась услышать ответ. Боялась, что она не так Николая поняла. А он, заслышав вопрос, вытащит руку из-под подушки, поднимется с колен и холодно ответит, что она, Люба, его неправильно истолковала. И тогда ей придется быть гордой и разорвать с Николаем всяческие отношения!
Вот поэтому Люба молчала.
— Ты что, против? — тревожно спросил Николай.
— Против чего? — уточнила Люба.
— Выйти за меня замуж? — исподлобья поглядел Николай.
— Нет, я не против, — ответила Люба.
И удивилась, как все просто. Словно он предложил стакан кофе, а она согласилась. Три в одном, если можно… И не очень горячий.
Сердце Любы почему-то не колотилось, как пьяный сосед в двери к сожительнице. И не задохнулась она. И не побежали от счастья ноги по полю. Лишь на попе задергало под повязкой. «Ищешь ты, Любушка, с этим Николаем приключений на свою задницу», — вспомнила она бормотанье коляски и тихо засмеялась.
— Уже нашла, — сказала Люба.
— Кого нашла? — заволновался Николай, держа в голове соперника, президента.
— Тебя, — сказала Люба. — И больше мне никто не нужен. Только…
— Что?
— Я должна сказать. Признаться. Всю правду обо мне, — голос ее дрогнул. — О моем здоровье и состоянии.
— Ничего не говори, — приказал Николай. — Я все знаю. И про тебя, и про гаранта.
— Коля, но ведь это неизлечимо, это — на всю оставшуюся жизнь, — предупредила Люба.
— Да что я, не мужик что ли? И тебя прокормлю, и ребенка твоего! — рубанул Николай воздух свободной рукой.
Люба зарделась.
— Коленька! — любовно сказала она. — Как же мне повезло, что я тебя встретила.
Николай вытащил руку из-под Любиной спины и уселся на стул, положив ногу в туфле на колено.
— Муж пришел? — заглянула старшая медсестра.
— Нет, — заволновалась Люба. — Не было еще.
Медсестра озадаченно поглядела на Николая, который утром рвался к раненой жене, и, тревожно качая головой, вошла в палату.
— Пульс в норме, — пробормотала она. — Надо доктору доложить. Дайте-ка я вам капельницу поставлю.
Устроив в катетер на сгибе Любиного локтя иглу от капельницы, медсестра проследила за падающими по прозрачной системе каплями, потрогала Любин лоб и спросила:
— Легче стало?
Люба закивала.
— Ну, слава тебе! — сказала сестра и указала на Николая. — Это — кто? Давайте вспоминать!
— Это мой будущий муж, — порозовев, призналась Люба.
— Слава богу, вспомнила. Тогда я пошла. Как раствор на исходе будет — вызовете. Вон ту красную кнопочку нажмете.
Николай заверил, что нажмет, и небрежно спросил:
— Гарант когда обещал прийти?
— Теперь не знаю, утром его не пустили, порядки, мол, для всех одни, больничный режим. Он, говорят, скандалил, требовал пропустить. Ужас!
— Где не надо, там они про порядки вспомнили, — рассердился Николай. — Вот люди! Кстати, я тебя не спросил, может, ты хочешь чего? Давай за фруктами съезжу? Икры? Рыбы красной?
— Нет, не уходи, — запротестовала Люба. — Ничего не надо.
— Ты сейчас за двоих есть должна, — приказал Николай.
— Товарищ Каллипигов тоже так говорил, — вспомнила Люба.
— Шустрый мужик, — одобрительно покачал подбородком Николай. — В кумовья уж набился, ребенка будущего крестить. Мальчик, говорит, ожидается.
