Олег Зоин - Вчера
Наум всё это прочитал на Сенькином лице и пришел на помощь.
— Я понимаю твои колебания. Но не бойся, платить Княгине ничего не надо, по моим указаниям она делает для моих друзей всё бесплатно…
Но, внутренне кляня себя за бедность, нерешительность и вообще чего–то стесняясь, Сенька упрямо мотал головой.
— Ладно, у меня быстро заматереешь, — подвел итоги Наум и махнул рукой, подзывая Бориса. Что–то ему шепнув, он также моргнул Княгине, томно полулежавшей на диване. Она кивнула и поплыла за Бэрой в спальню. Действительно, они вернулись минут через десять, раскрасневшиеся, как напроказившие дети. Теперь Сенька уже внутренне позавидовал удовлетворенно ухмылявшемуся Борису.
За богато уставленный стол сели в 16.00. Тосты не отличались оригинальностью, так как по такому случаю у нас в Эсэсэсэре принято пить за женщин, женщин и ещё много раз, сколько позволит здоровье и запасы спиртного, за них же, прелестных и не очень мерзавок.
Уровень отношений, сложившийся у Семёна с Марией после рецидива их гражданского брака, позволял, казалось, не особенно заботиться о коммунистической морали во время увлекательных эротических вечеров у Наума. Сеньке даже показалось, что свобода нравов на посиделках у Ваньки Петренка, где он на свою голову познакомился с Манечкой в ноябрьские праздники позапрошлого года, допускала ещё больший уровень простоты и первобытности нравов.
В общем, провели время так, что сейчас, вечером 9‑го, страшно болит голова и хочется обблевать всё прогрессивное человечество вкупе с его авангардом.
Опять обжирались и упивались. Раздевались под «американку» и под «бутылочку», совокуплялись по очереди со своими партнёршами в соседней комнате. Лишь свального греха пока ещё в тот раз не было, но он вполне мог бы и состояться, не хватило какой–то малости или смелости. Светящийся попугай на телевизоре честно светил, не уставая, перегревшаяся радиола одаривала нежными эмигрантскими мелодиями с туберкулезных пленок и пластинок.
Поздно ночью, часа в три, Сенька с Маней побрели домой на свой Малый Базар пешком по заплёванному, но всё ещё празднично освещённому Коммунистическому проспекту, возникшему давеча из улицы Ленина, — она же бывшая Карла Либкнехта, она же в оккупацию Гитлер–штрассе, она же до Октябрьского Переворота — Соборная.
Дома в пол уха выслушали бурчание тоже в дребодан пьяной мамашки Фроси, заглянули в кроватку спящей Наточки и бухнулись почти не раздеваясь, на свой горбатый диван, вырубившись до утра.
Пришла, наконец, посылочка от отца на мамино имя, отправленная еще 19 января через MURRAY’S H. F. Stores, 646 George Street, Sydney, Australia.
В раскуроченной таможней и её консультантами из ГБ коробке находилось в соответствии с описью:
чулки — 2 пары,
носки — 2 пары,
костюм х/б — 1 шт.,
костюм мужск. — 1 шт.,
вязанки (кофты) шерст. — 2 шт.,
ткань х/б — 3 1/2 ярдов,
медальон н/цепочке — 2 шт.,
запонки — пара.
— Папочка, дорогой, — мысленно восхитился Сенька, — спасибо тебе великое за такое внимание к нам, советским бичам…
14 апреля. Теперь визиты к Нюме стали традиционными. Позавчера, в годовщину со дня исторического полета Юры Гагарина, был день рождения Наума Михайловича, ему счастливо исполнилось пятьдесят. Юбилей. Для настоящего еврея — всемирно–историческое событие. Он и выложился, соответственно, приемом на высоком запорожском уровне.
День удался солнечный, безветреный, развратно цвели сады, и у дома Наума Михайловича благоухали вишни в цвету.
К 17.00 собралась на улице Михеловича в известном, кому надо, доме вся весёлая компания. Полностью повторился, закрепившись, состав, гулявший с Нюмой 8‑го марта. Правда, в Нюмином доме появилась новинка — шестнадцатилетняя девочка Зина из Читы (!), формально сбежавшая из дома, а на самом деле рванувшая от насильника–бурята, который по–соседски и якобы постоянно насиловал с 13-ти лет, против чего вроде родители не возражали, потому что бурят не скупился на хмельные застолья. Когда же он стал её перепродавать, она вроде сбежала и добралась до Запорожья. Нюма закадрил её, проезжая на своем знаменитом горбатом «Запорожце» вдоль местного «Бродвея» по проспекту.
Сенька с Маней, как самые нищие, пришли с букетом из пяти роз, купленных утром на Малом Базаре. На их постыдное покаяние Наум ответил, что они сами подарок, особенно Мария Александровна.
Бэра подарил большого плюшевого медвежонка, сказал, что это образ Нюмы — сильного и доброго. Жанка тут же захихикала, дескать, теперь будет спать между двумя настоящими мужчинами — Нюмой и медвежонком. На это присутствовавшая на приёме гостей мама Нюмы почтенная Рахиль укоризненно поджала синие старческие губы и зло сверкнула глазами за многодиоптрийными очками. Цыбулька по–простому преподнесла виновнику торжества бутылку армянского коньяка 5-летней выдержки с каким–то хитрым аборигенским названием.
Княгиня подарила юбиляру немецкие трофейные золотые часы, сказала, что настоящие швейцарские, но никто не понял мелких надписей на нерусском языке. Кроме того, она подарила Жанке золотые сережки, маленькие, в мочку уха, с изображением весов, ибо Жанна по гороскопу — Весы.
Когда сели за стол, автор выдающегося произведения по имени Наум Михайлович его седовласая мама внесла огромный торт личного изготовления, и его водрузили в центре стола, потеснив букеты и многоэтажную хрустальную конфетницу — подарок Жанны.
Первый тост был за родителей Нюмы, что, ввиду отсутствия присутствия когда–либо у Нюмы отца, свелось к благодарению Мамы Хили.
Пригубив рюмку с коньяком, старушка тактично удалилась в свою комнату, что она всегда делала в таких случаях, зная, что современная развратная молодежь будет непотребно резвиться, а сие благочестивой еврейке поощрять своим присутствием невозможно.
Через час разгулялись масштабно. Когда Сенька танцевал–гарцевал с голой Жанкой, ему было очень трудно не притянуть её по–настоящему, он старался, стыдясь своего состояния, отстраниться от неё. Она, видимо, поняла его затруднения и начала шептать на ухо, крепко прижимаясь грудями, что–то про его подругу жизни. Сенька напряг пьяный мозг и вдруг понял, что Жанна рассказывает ему под большим секретом, как пару дней назад Манечка пришла к ним в гости, но не с Семёном, а с каким–то Юрой, таксистом, который оказался знакомым Бэры. С Нюмой она до того переговорила по телефону и он, поскольку любил всякие эротические ситуации, с энтузиазмом позвал их на рюмку коньяку, а затем разрешил отдохнуть в соседней комнате. Потом же вышло так, что Юра толком не справился с заданием, гостья озабоченно выглянула из спальни, Нюма всё понял и позвал, её, голую и потную, на главную софу, где быстро и довел дело до бурного результата.
Жанна прошептала, что задумала с Сенькой отомстить легкомысленному Нюме и наставить ему рога. Пришлось Сеньке сделать вид, что выпил лишнего, так как Жанна ему не нравилась по своей конструкции (он не любил рубенсовских женщин), и он забрался в кресло, прикрывшись полотенцем. Народ бурно танцевал–гарцевал.
Несколько дней спустя Семён понял, что хитрый Нюма, возможно, специально надоумил Жанну отдаться ему, чтобы затем устроить вечер свального греха. Но Хрящ усёк, что Сенька не поддался на Жанкино искушение. Тогда он подошел к Зинке, которая одиноко вытанцовывала в уголке, смело тряся своим немалым для её возраста добром, и властно сдернул с неё трусики. Затем он подвел её к Семёну и тронул его за плечо, дескать, нечего прохлаждаться, когда девушки одиноко танцуют без партнеров.
Сенька давно плотоядно поглядывал на прелестную Зиночку и уговаривать его было не надо. Он схватил её в охапку и потащил в полутёмный угол. Она оказалась легко возбудимой, по–восточному горячей, и через минуту они упали на какую–то кушетку, стоявшую в том углу и укрытую сложенным вдвое ватным одеялом.
Но только они сделали десяток сумасшедших движений, как провокатор Нюма включил полный свет и сказал, обращаясь к Мане:
— МарьСанна! Я горжусь Семёном! Это тебе не Юрий какой–то замусоленный… Да. Вовсе не Гагарин… — поправился он, поняв, что ляпнул лишнего. А может быть, это был тонкий еврейский юмор.
Естественно, Сенька с Зинкой вскочили, как ошпаренные. Ей, конечно, ничего, прикрылась ладошкой, а он стал вертеться в поисках трусов под всеобщий хохот. Всё же его убедили оставить сие бесполезное занятие, так как все находились в равных условиях, и общество решило выпить ещё для большего сплочения.
5 мая. Вчера арестовали Наума. К Сеньке приехал Бэра и вызвал на улицу поговорить втайне от домашних. Оказывается, несколько дней тому назад дура Зинка пошла гулять на «брод». Мимо проезжали ребята из УГРО и поняли птичку по походке. Затянули в машину, повезли в РОВД. Там её за пару минут раскрутили, она всё и расскажи. Где остановилась, что творится у Наума Михайловича по вечерам.
