Владимир Топорков - Наследство
– А где он игрушки возьмёт? – замирал Женька.
– О-о! – восклицала мать, всплёскивая красными шелушащимися от воды руками. – У Деда Мороза игрушек хватает! Знаешь, какая у него большая сумка? Там припрятано для хороших мальчиков и игрушек, и сладостей…
– Мама, а я хороший мальчик? – испуганно спрашивал Женька.
– Ты? Да как сказать… Когда слушаешься – то да, а когда нет…
– Мама, а ты не говори Деду Морозу, что я тебя не всегда слушаюсь. Не скажешь?
– Ладно, не скажу, – говорила мать, пряча улыбку. Вечером Женька не спал, чутко прислушиваясь, когда же стукнет дверь и в комнату войдёт долгожданный гость, прошуршит огромными валенками о половик, спросит про мальчика, а потом примется за своё торжественное дело. Но время шло, нудное, тягучее как резина, а тревожную тишину никто не нарушал. Только мать гремела на кухне посудой, и Женька уставал: глаза начинали смыкаться в дрёме, густая, как ночь за окном, темнота давила на голову, и он проваливался в глубокую, как колодец, яму, а когда просыпался, в окна уже бил свет, на улице свистел ветер, а за стеной звенькали стёкла. Но главное – в углу, там, где обычно стоял батарейный радиоприёмник «Родина», теперь красовалась ёлка, и в комнате ощутимо пахло лесом и хвоей. Кажется, всё пело в Женькиной душе звонкой песней, жаворонковой трелью поднималось ввысь хорошее настроение.
Конечно, Серёжка – уже большой парень, и ему не надо повторять материнские рассказы про доброго сказочного Деда Мороза, но и ему будет приятно увидеть в их мужицком, неуютном без женского догляда доме ёлку.
Бобров вошёл в лес, проваливаясь по не схваченному ещё морозцем свежему скрипящему снегу, пошёл к Тимофеевскому оврагу, где на крутых щелистых склонах, словно приклеенные, росли разлапые мелкие ёлки, стоящие сейчас как праздничные, припорошенные ватной пеленой снега. Евгений Иванович облюбовал одну, прямую, как свечка. Жалко было даже заносить над ней топор, но представил, как обрадуется Серёжка, – и срубил красавицу, рукавицами сбил снег и заторопился домой.
Он снова шёл по мягкому морозному лесу, впитывая его лёгкий бодрящий дух, и вдруг… вспомнил Ларису. Господи, подумалось, неужели она не приедет, неужели забыла о своём обещании? В конце концов, её право, ей решать, как поступить. А может быть, визит в больницу – только ответ на тревожное письмо? Ведь они, женщины, всем своим существом чувствуют, когда человеку плохо, когда надо прийти на помощь…
Три дня, которые Бобров провёл дома, кажется, добавили ему сил. Он торопливо шёл и всё никак не мог надышаться этим сладким воздухом. Потом вдруг появилась злость на самого себя. Как он мог тогда в юности так легко, бесшабашно расстаться с Ларисой, выкинуть её из сердца, как выкидывают ненужную вещь! Где-то Бобров читал, что в некоторых странах в новогоднюю ночь выбрасывают ненужные вещи, и потому утром улицы города завалены хламом. У него хламом оказалось завалено сердце, и вот до сих пор всё никак не может очистить он душу от накипи глупых поступков.
Бобров вернулся домой и принялся устанавливать ёлку. Из двух дощечек старого ящика соорудил крестовину, закрепил ёлку, а затем поставил в тот самый угол, где она стояла всегда в далёком детстве.
Небольшие эти усилия дались, однако, с трудом, Бобров даже вспотел, но сделанным остался доволен. Вот бы посмотрела сейчас мать и тоже порадовалась бы, как ребёнок, неповторимому хвойному запаху, наполнявшему комнату. На ёлке, конечно, не хватало игрушек, даже простой ваты не оказалось. Впрочем, подумав, Бобров нашёл выход. Из старой фуфайки надёргал ваты, правда, не такой уж белой, распушил её, и на мохнатые ветви словно лёг снежок, чем-то напоминавший тот, который стряхнул Бобров с ёлки в лесу.
Серёжка прибежал домой в час дня, радостный, раскрасневшийся. Морозный день добавил ему румянца, наложил его густо на щёки и уши. Увидев ёлку, Серёжка радостно воскликнул:
– Ой, папа, красавица какая!
– Игрушек не хватает, – вздохнул Бобров.
– Ничего, пап, за игрушками можно и в магазин сбегать. Знаешь там какие продают – на загляденье!
Чувствовалось, что Серёжке искренне хотелось, чтобы ёлка у них была праздничная и нарядная, и Бобров сказал:
– До магазина мне идти далеко.
– Я сам сбегаю, ладно?
Бобров кивнул, и Серёжка, торопливо нахлобучив шапку, направился к двери.
– Ты поел бы, сынок!
– После, после…
Бобров критическим взглядом окинул свою квартиру, и многое ему в ней сейчас не понравилось. Причудливая паутина в углу, на кухонном столе клеёнка с тёмными размывами, запылённая люстра – да мало ли недостатков можно найти в запущенном холостяцком доме!
Он вооружился шваброй с длинной ручкой и начал энергично наводить порядок, когда в дверь постучали. Степан? Не может без этих своих штучек-дрючек, заходил бы просто, без стука. Бобров крикнул: «Да!», готовый чего-нибудь брякнуть Степану за его излишнюю церемонность, но дверь распахнулась, в комнату вползло облако пара – и Лариса – при виде её он даже вздрогнул, – застыла на пороге.
Всё что угодно мог ожидать Бобров, да и встречи с Ларисой, если честно, он ждал, жил этой надеждой, – но чтоб вот так внезапно… Кажется, ноги прилипли к влажному вымытому полу, отнялась речь, и только глаза уставились на улыбающуюся, немного смущённую Ларису. Наконец, спохватившись, осипшим, как от родниковой воды, голосом Бобров пригласил Ларису пройти, помог раздеться, усадил на стул.
Наверное, из книжек в сознание Боброва врезалось выражение «душа поёт». Именно такое состояние чувствовал он сейчас, и, кажется, готов бы, не стесняясь Ларисы, даже запеть или сделать что-нибудь другое, из ряда вон выходящее, но сдержался.
Лариса опустилась на стул, спросила, смеясь:
– Признайся, Женя, ты в сказки веришь? Я дорогой ехала и думала: явлюсь, как фея, в канун Нового года, вот удивишься…
Бобров признался, что он действительно уже не ждал Ларису сегодня, и это вдвойне радостно и неожиданно, как в сказке со счастливым концом.
– Наверное, трудно было добираться? – спросил он. – Под Новый год все домой спешат, семейный праздник… Я однажды ездил по туристической путёвке в Индию. И надо так случиться, что последний день путёвки – тридцать первое декабря. Ну, утром толпимся в аэропорту в Дели, ждём самолёт. А за окном туман как стена стоит. Рейс, естественно, задержали, прилетели в Москву в пять вечера, с задержкой почти на три часа. А там уже автобус дожидается, из района прислали. Ну, думаем, предстоит нашей команде Новый год в дороге праздновать… И что же? Шофёр так машину гнал, что ровно в двенадцать я домой вошёл. На всю жизнь я ту дорогу запомнил…
Последнюю фразу Бобров произнёс уже с раздражением на себя, комкая слова. Нужны Ларисе сейчас его байки! Устала с дороги, наверняка голодная. Об этом и сказал, но Лариса отрицательно покачала головой:
– Нет, Женя, я не голодна. Успела у соседки своей пообедать.
– Так ты, выходит, давно приехала?
– Часа два, наверное…
– А почему же сразу не зашла?
Лариса не ответила, но по лицу её Бобров сразу понял, что сморозил глупость. Ну разве не чувствует он, как тяжело женщине сделать такой шаг. Ведь приход Ларисы – своего рода подвиг, победа над собой. И к соседке Наталье Константиновне она зашла специально: набраться смелости, как набирают в лёгкие воздуха перед прыжком в воду.
Лариса всё-таки справилась со смущением, сказала, смеясь:
– А мне хотелось с Наташей поговорить. Как-никак, полгода почти не виделись. Ну и сам знаешь, когда сходятся две женщины, – разговоров на добрые сутки. Трещим как сороки, спешим выговориться. Но пообедать мы всё-таки успели. – И, помолчав, спросила участливо, с материнской ноткой: – Как здоровье-то твоё, Женя?
– А, нормально! – Бобров ответил легко и торопливо, словно боясь, что она не поверит. – Понимаешь – нормально!
Сегодня в лес ходил… за ёлкой вот – катился вроде воздушного шара. Кстати, как тебе наша ёлка?
– Красивая…
– Серёжу за игрушками послал. Будем украшать.
Лариса смотрела на него с недоверием. Наверное, тёмно-серое, как газетный лист, лицо его не очень ей нравилось, да и дыхание, сдавленное, тяжёлое, говорило о том, что Бобров ещё не справился с болезнью.
Прибежал Серёжка, радостный, запыхавшийся, и в комнате вроде посветлело, точно выветрился тяжкий дух сдержанных и немного казённых слов. Лариса, засучив рукава своего бордового праздничного платья, начала вместе с ним развешивать игрушки, поручив Боброву делать поводки для подвески украшений. Евгений привязывал нитки к шарам и тихо радовался. Да, с приходом Ларисы в доме словно каким-то другим, хрустально-искристым, стал даже воздух.
День клонился к концу, за облака закатилось солнце, и повалил лёгкий, пушистый, прямо-таки действительно новогодний снег. Эх, хорошо бы сегодня и в полночь была такая же погода!
