Владимир Топорков - Наследство
Милиционер, громко причмокивая губами, начал считать деньги. Холодный страх снова овладел Кузьминым, он почувствовал, как на лбу выступил стылый пот. Денег было много, и милиционер считал долго, поплёвывая на пальцы, а потом сказал с удивлением в голосе:
– Тут девять тыщ семьсот семьдесят рублей.
– Богато живёшь, дядя! – снова не удержался один из парней.
Сержант записал сумму в протокол и попросил Кузьмина расписаться. Сухими, непослушными пальцами Михаил Степанович вывел несколько закорючек, напрягся в ожидании, что же произойдёт дальше. Он подумал, что сейчас милиционеры начнут выяснять, откуда у него такие деньги, а он с издёвкой им ответит, что обокрал банк; тоже, подумаешь, рыжие Шерлоки Холмсы. Кстати, в Осиновом Кусту несколько лет назад действительно обчистили банк, и та история по сей день тревожит сельчан, идут всякие суды-пересуды. Тогда милиция с ног сбилась в поисках преступников, и только случайная зацепка помогла их найти. Ими оказались… один из работников милиции же Анатолий Судаков и его отец, тоже в прошлом сотрудник уголовного розыска, работавший после выхода на пенсию охранником банка.
История, казавшаяся таким таинственным детективом, на поверку оказалась банальной кражей. Просто следователи в спешке, когда осматривали хранилище, из которого унесли деньги, не разглядели, что пломбы на замках сбиты, и только один маленький штрих – обрывок провода, найденный в подвале хранилища, позволил потом раскрутить всё дело. История эта для милиции была не совсем красивой, и Кузьмин представлял, как взбесятся два молодых сотрудника, если он напомнит про то давнее событие, когда они зададут вопрос о деньгах.
Но они вопрос не задали. Сержант только приказал младшему спрятать их в сейф, и это немного успокоило Кузьмина. Значит, не удивил он их этой суммой, не насторожил.
Потом сержант занялся теми, патлатыми, а другому милиционеру приказал, показывая на Кузьмина:
– В камеру отведи, пусть проспится.
Эх, мать честная, подумал Кузьмин, значит, придётся здесь клопов давить. Ну и пусть, с него не убудет, перебьётся как-нибудь. Главное, про деньги не спросили, лопухи, а всё остальное – жуй да плюй, одним словом – мура.
С такими мыслями повалился Кузьмин на нары, и скоро его богатырский храп, как посвист Соловья-разбойника, начал сотрясать помещение. Кажется, даже окна зазвякали и готовы были вот-вот вывалиться из рам.
На следующее утро Кузьмин поднялся легко, как резиновый упругий мячик отскочил от нар, энергично растёр лицо. Он даже сам удивился этой пружинящей лёгкости, бодрости, будто после холодной купели, хотя в камере стояла жара и спёртый затхлый воздух здорово шибал в нос.
Впрочем, хорошее настроение быстро улетучилось, растаяло как белёсый туман в низинах после утреннего солнца. Минут через пятнадцать пришёл вчерашний сержант, повёл на второй этаж. Следователь Дубиков, немного знакомый Кузьмину молодой человек с волнистыми русыми волосами и круглыми, какими-то девичьими глазами, спросил сразу, без подготовки:
– Скажите, товарищ Кузьмин, откуда у вас столько денег в кармане оказалось?
– А что, нельзя, гражданин следователь?
– Что-то уж вы, Михаил Степанович, сразу так официально – «гражданин следователь»? Можно и проще – Николай Сергеевич. И носить деньги в карманах можно, только вот сумма уж очень большая. И откуда же она у вас?
– А если в карты выиграл – ведь не поверите, так? Значит, и скажу проще – все свои сбережения ношу с собой.
– А разве в сберкассе хранить не лучше?
– Плакатами говорите, Николай Сергеевич, а я в плакаты не верю, ещё в войну разуверился. Помните, сколько тогда лозунгов всяких появилось? Хотя что я у вас спрашиваю? Вас тогда и на свете не было. А вот мы потолкли грязь по путям-дорогам, как в песне поётся, фронтовым, столько, что одному Богу да нашим генералам известно.
Спокойно говорил Кузьмин, рассудительно, и если не дурак следователь, он уловит этот тон – дескать, молод ты ещё, сопля зелёная, по сравнению со мной, и учить тебе меня, как в присказке, – только портить.
– Вот с тех пор, – медленно, степенно говорил Кузьмин, – отвык я в лозунги да плакаты верить. Знаете, как в анекдоте: старушка на заборе матерное слово прочитала и начала искать, а за забором одни дрова лежат. Тогда она и закричала: не верь написанному. И мне не резон…
– Что-то я вас не пойму, – усмехнулся Дубиков.
– А чего тут непонятного? Я свои сбережения никаким сберкассам не доверяю – ношу с собой. Самая надёжная сберкасса.
– И даже когда в траншею попали, деньги при вас были? – спросил Дубиков, и Кузьмина аж передёрнуло – неужели раскусил, чёрт, его уловку? Тоже, хоть и спокойно, а с подковыркой говорит, вопросами норовит загнать в угол, как вилами к воротам прижать. Ну, ничего, не на такого напал, меня голыми лапами не обнимешь. И ехидно ответил, в тон:
– А вы что думали, я их на то время выложил?
– Ну ладно, – вздохнул Дубиков, – вообще-то я вас, Михаил Степанович, не из-за денег пригласил. Это так, к слову пришлось. У меня пока задача более простая – оформить на вас дело за хулиганство. Что же вы так на старости лет, а, Михаил Степаныч?
– Не люблю, когда с хамством к фронтовикам пристают.
– Так уж и с хамством? Как объясняют молодые люди, они просто подсели за ваш столик…
– Да неужели вы этим салагам верите, а мне нет? Старому, заслуженному фронтовику в душу плюёте, да?
– Вы не передёргивайте, Кузьмин! – Дубиков налился бурячным соком. – Не валите всё на ребят. Впрочем, напишите сами, что у вас там произошло, и мы на том разговор закончим. Пусть суд разбирается, оправдают – ваше счастье, а нет – придётся пятнадцать суток посидеть.
– Было бы за что, – буркнул Кузьмин и подсел к столу, взялся за ручку.
Но, написав несколько строчек, вдруг спросил:
– А от вас позвонить можно?
– Звоните, только недолго, телефон у нас параллельный, вдруг кому потребуется.
– Нет-нет, я быстро, – обрадованно проговорил Кузьмин и начал набирать номер.
Дунаев поднял трубку сразу и после сухого приветствия, узнав голос Кузьмина, спросил неторопливо:
– Ну что там у тебя, Михаил Степанович?
– В милиции сижу, – вздохнул Кузьмин, хмыкнул, взъерошил волосы.
– Что случилось? – Даже в трубке Кузьмин услышал, как надтреснулся голос председателя, стал глухим и раздражённым. – Можешь сказать, нет?
– Телефон я тут служебный занимаю, – сказал Кузьмин, искоса поглядывая на Дубикова, – ждут товарищи, потому долго разговаривать не могу. Одно скажу – хулиганство шьют…
Он услышал, как привычно хохотнул Дунаев и заговорил другим, мягким голосом:
– Ну, это, брат, полбеды. Небось опять «незнакомые тебе лицы» подвели, а? Признавайся, старый греховодник!
– Да не виноват я ни в чём! – В расчёте на Дубикова Кузьмин готов был стукнуть себя кулаком в грудь, но не стал: не поверит следователь в этот картинный жест, не поверит, и потому дальше стал говорить тихо, но многозначительно: – Я человек честный, меня на мякине не проведёшь. Вы ведь порядки здешние знаете?.. Всегда тот прав, у кого больше прав… Ну до встречи!
Кузьмин с напряжением посмотрел на Дубикова – не заподозрил ли чего в его словах? Ведь он хоть и туманно, но намекнул Дунаеву, чтоб тот пришёл на помощь. Главное сообщил, а там Егор Васильевич сам догадается, как действовать, не маленький.
За окном кабинета начинался поздний декабрьский день. Сквозь рвань облаков проглянуло розовое, испуганное солнце. И хоть было оно каким-то робким, несмелым, но всё равно заиграло в стёклах, сделало их разноцветными, и за окном даже сучки деревьев стали, кажется, багряными, похожими на осенние кленовые листья. Внезапное солнце, цветастые деревья – всё это благотворно подействовало на Кузьмина, и объяснительную он дописал уже спокойно, не указав, впрочем, главного – что инициатором драки был всё-таки он.
Закончив писать, Кузьмин протянул бумагу Дубикову.
– Посмотрите, может, что не так, товарищ начальник?
Но Дубиков сунул бумагу в папку, сказал: «Посидите пока в коридоре, скоро дело в суд направим».
…Кузьмин вернулся в камеру через час. На душе у него скребли кошки – всё-таки припаяла эта «мымра в очках» (так окрестил он строгую судьиху) пятнадцать суток за хулиганство. И не просто припаяла, но и долго и нудно, как дьячок в церкви, читала мораль о том, что нехорошо в таком возрасте нарушать общественный порядок и пить водку. Эти последние её слова переполнили чашу терпения, и Кузьмин буркнул:
– Ишь, умная какая! Я водку на фронте пить привык. Вас бы туда, тоже запили б.
Женщина замолкла, растерянно заморгала глазами за толстыми стёклами очков, и Кузьмин от удовольствия аж крякнул: получила? Так что мораль эту для других побереги.
Теперь была одна надежда – на Дунаева. Не мог он не прийти на помощь, не мог.
