Элена Ферранте - Моя гениальная подруга
Альфонсо стал для меня приятным открытием. Он производил впечатление порядочного и неглупого парня. Лицом он был очень похож на Стефано — те же глаза, тот же нос, тот же рот; чем старше он становился, тем больше напоминал его и фигурой: крупная голова, мощный торс, коротковатые ноги. С той же мягкой повадкой и ласковым взглядом, он, в отличие от брата, был напрочь лишен свойственной тому решительности, которая у Стефано, маскируясь за вежливостью, в любой момент была готова вырваться на свободу. С Альфонсо было спокойно, он принадлежал к тому редкому в нашем квартале типу людей, от которых не ждешь ничего плохого. Мы гуляли, изредка перебрасываясь короткими фразами, и при этом не чувствовали ни малейшей неловкости. У него всегда было то, в чем я нуждалась, а если не было, он бежал и доставал это. Он любил меня, но без надрыва, и я стала понемногу привязываться к нему. В первый день занятий мы сели за одну парту, что в те времена считалось отчаянным шагом; другие мальчишки смеялись над ним и дразнили подкаблучником, а девчонки постоянно допытывались у меня, что я нем нашла, но мы и не подумали пересаживаться. Он был надежным человеком. Когда он видел, что мне нужно побыть одной, отходил в сторонку или прощался и шел домой. Когда я хотела, чтобы он был рядом, он оставался со мной, даже если у него были свои дела.
Я использовала его, чтобы отделаться от Нино Сарраторе. Увидев меня в первый раз после Искьи, Нино радостно бросился мне навстречу, но я быстро охладила его пыл, заговорив с ним ледяным тоном. Да, он по-прежнему мне нравился: стоило мне заметить вдали его высокую стройную фигуру, я краснела и сердце у меня начинало биться как сумасшедшее. Да, теперь, когда Лила была официально помолвлена, — причем не с каким-то мальчишкой, а с серьезным двадцатидвухлетним мужчиной — привлекательным, решительным и смелым, мне тоже срочно нужен был завидный жених. Это позволило бы мне восстановить равновесие в отношениях с Лилой; я представила, как мы гуляли бы вчетвером: она со своим парнем, я — со своим; вот было бы здорово. Конечно, Нино — простой лицеист без гроша в кармане — не разъезжал в красном автомобиле с откидным верхом. Зато он был выше меня на двадцать сантиметров, а Стефано — на пару сантиметров ниже Лилы. Кроме того, Нино при желании мог изъясняться на литературном итальянском, много читал и интересовался сложными гуманитарными вопросами — не то что Стефано, не вылезавший из своей колбасной лавки, почти всегда говоривший на диалекте, не имевший профессионального образования и даже за кассу сажавший мать, потому что она считала лучше его; человек он был хороший, но ограниченный, и думал только о том, как бы заработать побольше денег. Что до Нино, то, несмотря на все свои чувства к нему, вспыхнувшие на Искье с новой силой, и желание не отставать от Лилы, я не могла заставить себя продолжать с ним встречаться. У меня была на то веская причина, не имевшая ничего общего с детскими представлениями. Стоило мне его увидеть, и перед моим взором вставал образ Донато Сарраторе, хоть они и не были похожи друг на друга. Вспоминая о том, что сделал его отец, я чувствовала, как в груди поднимается волна отвращения, и эта волна выплескивалась на Нино. Конечно, я его любила. Мне нравилось разговаривать с ним, и иногда я злилась сама на себя: «Почему ты так себя ведешь? Отец — не сын, сын — не отец. Бери пример со Стефано — он ведь не обвиняет детей Пелузо». Но у меня не получалось. Достаточно было представить себе, что я его целую, как я вновь ощущала на своих губах колючие усы и шершавый язык Донато, и меня захлестывало смешанное чувство брезгливости и удовольствия, одинаково распространявшееся на отца и сына, как будто это был один человек.
Дальше все запуталось еще хуже. Случилось одно событие, сильно меня напугавшее. У нас с Альфонсо вошло в привычку возвращаться из школы пешком. Мы доходили до пьяцца Национале, откуда сворачивали на корсо Меридионале. По пути мы говорили об учебе, обсуждали преподавателей и одноклассников; мы с ним любили разговаривать. И вот однажды — мы уже миновали пруды и собирались выбраться на шоссе — я обернулась к железнодорожной насыпи и увидела мужчину в форме контролера. Мне показалось, что это Донато Сарраторе, я вздрогнула от ужаса и зажмурилась. Когда я снова открыла глаза, мужчины там не было.
Я не знаю, он это был или не он, но никогда не забуду, как стукнуло тогда мое сердце — будто в груди раздался выстрел. Мне сразу вспомнилась взорвавшаяся медная кастрюля, о которой рассказывала в своем письме Лила. Тот же удар в сердце я испытала назавтра, когда увидела Нино. С того дня я стала трусливо прятаться за Альфонсо; в школу и из школы ходила только вместе с ним. Едва заметив худощавую фигуру парня, которого любила, я поворачивалась к младшему сыну дона Акилле, как будто должна была срочно что-то ему сообщить, и мы, переговариваясь, удалялись.
В общем, это был очень странный период моей жизни: мне хотелось быть рядом с Нино, но вместо этого я изо всех сил липла к Альфонсо. В то же время я боялась, что надоем ему и он найдет себе другую подружку, а потому была с ним приветлива, если не нежна. Потом меня вдруг охватывал страх, что он решит, что я в него влюблена. «А что, если он не так меня поймет? И сам начнет признаваться мне в любви?» — волновалась я. Мне пришлось бы ему отказать. Лила, моя ровесница, была обручена со Стефано, вполне взрослым мужчиной, и я считала унизительным для себя крутить любовь с его младшим братом, по сути мальчишкой. Но эти соображения не мешали мне рисовать в воображении самые разные картины на эту тему — я много фантазировала. Однажды мы с Альфонсо шли по корсо Меридионале, он шагал рядом, как телохранитель, охраняющий меня от многочисленных опасностей, которые таил в себе город. Как хорошо, подумалось мне, что именно братьям Карраччи — Стефано и Альфонсо — выпало защищать нас с Лилой от черного зла этого мира, того самого зла, с которым мы столкнулись в первый раз, поднимаясь по лестнице к их квартире, чтобы потребовать назад кукол, украденных у нас их отцом.
42Мне нравилось находить такие совпадения, особенно когда они касались Лилы. Я проводила параллели между событиями, случившимися в разное время, отмечала в них черты сходства и различия. В тот период я ежедневно упражнялась в подобных умозаключениях. Чем лучше мне жилось на Искье, тем глубже затягивала Лилу беспросветность повседневности; чем больше я страдала, покинув остров, тем счастливее становилась она. На нас словно лежало мрачное заклятье: радость одной вызывала боль другой и наоборот. Это правило распространялось и на нашу внешность. На Искье я ощущала себя красавицей и сохранила это ощущение по возвращении в Неаполь; мало того, пока мы с Лилой плели интриги, чтобы избавить ее от Марчелло, я временами чувствовала себя красивее ее, и, судя по некоторым взглядам Стефано, у меня были все шансы ему понравиться. Но теперь преимущество снова перешло на сторону Лилы: счастливые перемены в жизни умножили ее красоту, а я, замученная учебой и несчастной любовью к Нино, опять подурнела. А потом настал день, когда передо мной замаячила кошмарная вероятность превратиться в очкарика.
