Элена Ферранте - Моя гениальная подруга
Последующие дни внесли еще больше определенности. Я присутствовала при их разговорах со Стефано и видела, как он тает от ее слов. Я смирилась с их сближением, но не хотела оставаться в стороне. Как заядлые заговорщики, мы часами строили планы в надежде, что сумеем изменить окружающий мир, включая людей. В соседний с мастерской дом пришел рабочий и сломал разделявшую их стену. Мастерская стала гораздо просторнее, в ней появились три подмастерья, провинциалы из Мелито, все трое молчуны. В углу продолжали принимать в починку старую обувь, а на остальном пространстве Фернандо разместил скамьи и шкафы с инструментами и расставленными по размерам деревянными колодками. Этот тощий, вечно всем недовольный человек принялся с невероятным для него воодушевлением командовать, объясняя, кто что должен делать.
В тот самый день, когда мастерская заработала по-новому, пришел Стефано. В руках он держал пакет в оберточной бумаге. Все, в том числе Фернандо, вскочили на ноги, как будто к ним явилась инспекция. Стефано развернул пакет: в нем оказалось несколько небольших рисунков одинакового размера в деревянных рамках — помещенных, как ценные реликвии, под стекло. Это были эскизы Лилы. Стефано спросил у Фернандо разрешения развесить их по стенам. Фернандо в ответ буркнул что-то нечленораздельное, и Стефано обратился к Рино и подмастерьям за помощью. Они вбили гвозди и развесили рисунки, после чего Стефано дал им немного денег и велел пойти выпить кофе. Оставшись наедине с сапожником и его сыном, он тихо сказал, что хочет жениться на Лине.
Повисла мучительная тишина. Рино ограничился улыбкой, как будто заранее знал, о чем собирается говорить Стефано. После долгого молчания Фернандо наконец проговорил:
— Стефано, Лина — невеста Марчелло Солары.
— Только она об этом не знает.
— Что ты имеешь в виду?
— Он правду говорит, — вмешался повеселевший Рино. — Это вы с мамой привечаете этого засранца, а Лина терпеть его не может. И никогда не могла.
Фернандо бросил на сына злобный взгляд.
— Мы уже начали работу, — обведя рукой помещение, вежливо сказал колбасник, — так что не будем ссориться. Я прошу вас об одном, дон Ферна́: позвольте дочери самостоятельно принять решение. Если она выберет Марчелло Солару, значит, так тому и быть. Я слишком люблю ее и готов уступить другому, если она будет с ним счастлива. Наши с вами дела от этого не пострадают. Но если она предпочтет меня, то придется вам с этим смириться.
— Ты мне угрожаешь, — не то вопросительно, не утвердительно произнес Фернандо.
— Вовсе нет. Я хочу, чтобы вы поступили так, как будет лучше для вашей дочери.
— Я сам знаю, что для нее лучше.
— Никто не знает этого лучше ее.
Стефано поднялся, открыл дверь и окликнул меня по имени: мы с Лилой ждали снаружи.
Мы вошли. Я испытала приятное чувство: мы обе — в центре внимания, и сейчас последует развязка. Помню свое тогдашнее волнение. Стефано повернулся к Лиле и торжественно сказал:
— При твоем отце заявляю: я люблю тебя больше жизни. Ты выйдешь за меня замуж?
Лила серьезно ответила:
— Да.
Фернандо беззвучно ловил ртом воздух. Через минуту он с той же обреченностью, с какой когда-то говорил с доном Акилле, пробормотал:
— Мы наносим оскорбление не только Марчелло, но и всему семейству Солара. Кто же сообщит бедняге эту новость?
— Я, — сказала Лила.
40Ровно через два дня — семья еще не садилась за стол и телевизор еще не работал — Лила при всех (дома не было только Рино) обратилась к Марчелло:
— Сходим за мороженым?
Марчелло не поверил своим ушам:
— За мороженым? Перед ужином? Мы с тобой? — Он повернулся к Нунции: — Синьора, вы с нами?
Нунция включила телевизор:
— Нет, спасибо, Марче́. Только не задерживайтесь: туда и обратно. Минут через десять возвращайтесь.
— Хорошо, — пообещал он, сияя от счастья. — Спасибо.
Он повторил свое «спасибо» раза четыре, не меньше. Ему казалось, что момент, которого он так долго ждал, наконец настал. И что Лила сейчас скажет ему «да».
Но как только они вышли из дома, она приблизилась к нему и, глядя прямо в глаза, злым холодным голосом, чеканя каждое слово, как умела с детства, произнесла:
— Я никогда не говорила, что люблю тебя.
— Знаю. Но теперь полюбила?
— Нет.
Марчелло, высокий двадцатитрехлетний здоровяк, прислонился к фонарному столбу: она только что разбила ему сердце.
— Правда?
— Да. Я люблю другого.
— Кого?
— Стефано.
— Я знал, но не хотел верить.
— Придется поверить.
— Я убью вас обоих.
— Меня можешь прямо сейчас.
Марчелло отлепился от столба, издал хриплый рык, сжал правую руку в кулак и укусил ее до крови.
— Я слишком люблю тебя — я не могу тебя убить.
— Так попроси брата. Или отца. Или дружка — может, они сумеют? Только предупреди, чтобы первой убили меня. Потому что, если вы, пока я жива, тронете кого-нибудь хоть одним пальцем, я сама вас поубиваю. И начну с тебя.
Марчелло продолжал остервенело вгрызаться в свой палец. Потом из его груди вырвалось что-то вроде сдавленного рыдания, он развернулся и ушел.
Она крикнула ему вслед:
— Пришли кого-нибудь за телевизором. Он нам не нужен.
41Все эти события заняли чуть больше месяца. Наконец-то Лила, казалось мне, обрела счастье. Ее проект обувной фабрики воплощался в жизнь, давая брату и всей семье шанс, она избавилась от Марчелло Солары и обручилась с богатым человеком, самым уважаемым в квартале. Чего еще желать? Теперь у нее было все. Начался учебный год, и мое существование стало еще более беспросветным, чем раньше. Я снова с головой ушла в учебу: чтобы не давать преподавателям повода усомниться во мне, я снова сидела над книгами до одиннадцати вечера и заводила будильник на пять тридцать. С Лилой мы виделись все реже.
Зато мне удалось наладить отношения с братом Стефано, Альфонсо. Он все лето работал в лавке, но экзамены пересдал, и неплохо: получил семерки по трем предметам — латыни, греческому и английскому. Джино страшно расстроился — он-то надеялся, что Альфонсо провалит экзамены и тоже останется на второй год. Потом он заметил, что мы с Альфонсо вместе ходим в школу и из школы — ничего удивительного, мы же учились в одном классе, — и вконец обозлился. Забыв, что когда-то я была его девушкой, а с Альфонсо он сидел за одной партой, он вообще перестал с нами здороваться, хотя мы учились в соседних аудиториях и часто сталкивались в школьном коридоре и на улице. Вскоре до меня дошел слух, что он рассказывает про нас всякие гадости. Он утверждал, что я влюблена в Альфонсо и щупаю его во время уроков, а он и не думает ответить мне взаимностью, потому что, доказывал Джино, год деливший с ним парту, Альфонсо нравятся не девочки, а мальчики. Я пересказала все это младшему Карраччи, уверенная, что он пойдет и поколотит Джино, как полагалось в таких случаях, но он лишь презрительно фыркнул: «Да все знают, что он сам гомик».
