Джудит Леннокс - Призрак былой любви
Джосси ехала в Кембридж. На полях все еще пузырилась вода, но дороги уже были открыты для проезда, и вовсю шли работы по укреплению берегов и восстановлению дамб. В Кембридже она сразу же отправилась в торговый центр. Там в салоне красоты ей сделали стрижку и закрасили седину. Следующие полчаса надменная девица в белом халате накладывала ей на лицо макияж и читала лекцию о необходимости ухода за кожей лица. Открыв глаза, Джосси глянула в зеркало и не узнала свое лицо: крем-основа и пудра замаскировали мелкие морщинки вокруг рта и носа, подводка и тушь увеличили ее глаза и придали им глубину.
После салона красоты Джосси занялась покупками. Она сто лет не приобретала себе обновок, поэтому, хоть одежду до сих пор продавали по карточкам, у нее была куча талонов. С помощью продавщицы Джосси в конце концов выбрала кремовую блузку и черную юбку до колен. Она предпочла бы что-нибудь подлиннее, до икр, — так сказать, «новый облик»,[46] рекламируемый во всех журналах, — но в целях экономии ткани одежду шили короткую.
— Очень элегантно, мадам, — сказала продавщица, когда Джосси рассматривала себя в зеркале примерочной.
«Элегантно», — сердито подумала Джосси, начиная раздеваться. Хоть бы раз кто назвал ее красивой. «Тильда в десять раз красивее тебя». Трясущимися руками Джосси стала расстегивать пуговицы.
Когда она вернулась в Холл, возбуждение, не покидавшее ее все это время, что она ходила по магазинам, несколько улеглось. Ущерб от наводнения ее совершенно не расстроил, ведь Дара жив. Услышав о прорыве дамбы, Джосси решила, что она потеряла мужа: она всячески ограждала его от алчной страсти других женщин, а его унесло наводнение. И когда выяснилось, что Дара цел и невредим, она уже не горевала о погибшем добре. Вместо этого, когда вода отступила, она помогла Даре и работникам вытащить с нижнего этажа мокрые ковры и мебель, а потом принялась убирать грязь.
Теперь со стен тусклыми клочьями свисали обои, а голые почерневшие половицы, казалось, отражали ее чувство утраты. В то время, когда ей особенно требовалось удержать то, что она имела, все рушилось.
В восемь часов она накрыла на стол. Дара, увидев ее, вытаращил глаза.
— Ты отлично выглядишь, Джосс.
«Отлично». Как корабли, автомобили, дома. Она увидела себя глазами мужа: неуклюжая, толстозадая, без всякого намека на изящество и элегантность, присущих Тильде. Но она улыбнулась и сказала:
— Я приготовила для нас особенный ужин, Дара.
На днях его сбросила лошадь, и теперь он потирал разбитый подбородок.
— Я забыл про чей-то день рождения? — беспечно поинтересовался он. — Что мы празднуем?
— У меня чудесные новости, Дара. После ужина расскажу.
Она приготовила ужин из трех блюд: суп, рыба, десерт. Овощи и фрукты были из их сада, рыбу — жирную форель — Дара наловил накануне. В мягком свете пламени камина и свечей почти голая комната казалась менее неприглядной. Джосси принесла из кухни радиоприемник, настроила его на третью программу, и теперь они ели под тихую музыку. Дара был весел, блистал остроумием — как тогда, когда он только закрутил роман с Эльзой Гордон.
После кофе и бренди Джосси подошла к нему — он стоял у камина — и положила голову ему на плечо. Она сообщила ему, что утром ходила к врачу и узнала, что больше не сможет забеременеть.
— Климакс, Дара. У одних женщин это случается раньше, чем у других. Так сказал доктор Уильямс.
Он рассеянно обнял ее.
— Это печально. Бедняжка Джосс.
— Дара, — сказала она. — Неужели ты не понимаешь? Теперь мы снова можем жить как муж и жена. Можем спать в одной постели.
В ее глазах стояли слезы. Приподнявшись на цыпочки, она губами коснулась его лица, легкими поцелуями осыпая порезанную губу, синяк на подбородке. Она притянула его к себе, восторгаясь его близостью, с наслаждением вдыхая его запах. Ей было страшно, но она знала, что приняла верное решение.
Она соблазнила его — в этот их второй медовый месяц. Она раздела его, ласкала, заставила желать себя. Почувствовав, как он содрогается в ней, она поняла, что победит. Дара, как всегда, выберет путь наименьшего сопротивления.
На следующий день Джосси пошла в Саутэм, чтобы купить почтовые марки на почте. Возвращаясь через деревню в Холл, она узнала мужчину, вышедшего из автобуса. И решительным шагом направилась к нему.
Ей пришлось тронуть Макса за плечо, чтобы привлечь его внимание. Потом она сказала:
— Добрый день, мистер Франклин. Очень хорошо, что вы вернулись в Саутэм. Может, теперь вы постараетесь не подпускать вашу жену к моему мужу. Так будет лучше для нас обоих, вы согласны? — Она развернулась на каблуках и пошла прочь по улице.
Он едва не бросился за ней вдогонку. Ему хотелось схватить ее, встряхнуть, заставить отказаться от грязных обвинений. Потом он подумал: «А вдруг…» — и встал посреди дороги как вкопанный, глядя в спину удаляющейся Джосселин Канаван. Навстречу ему громыхал трактор, груженный тяжелой мергелистой глиной для восстановления дамбы, но он ничего не видел и не слышал, пока водитель, высунувшись из окна, не накричал на него.
Макс поднял свой чемодан и зашагал к Длинному дому. Как ни странно, он был абсолютно спокоен. Вспомнил, как в отеле «Савой» Тильда поднималась по лестнице в номер Дары. Потом как они гуляли по набережной; ее глаза были истерзаны горем. «Ты не сказала, что не любишь его». — «Когда-нибудь смогу сказать. Но должно пройти время».
Позже Тильда, не довольствуясь ролью домашней хозяйки, все время хотела чего-то большего, чем то, что он мог ей дать. Их собственные дети, Kindertransporte, размещение эвакуированных — она работала сутки напролет. Неужели это все были попытки заполнить свои дни, найти замену своей подлинной любви, которую она сначала обрела, а потом утратила?
Макс дошел до Длинного дома. Тильда с тяпкой в руке стояла, согнувшись над грядкой. Она обладала свободой духа — тем, чего не хватало ему самому. И он ей завидовал. То, что истребили в нем устои среднего класса, которые ему вдалбливали с детства, школа, работа, в ней все еще горело. Очевидно, та же свобода духа была присуща Даре Канавану, только его независимость, как казалось Максу, переросла в легкомыслие, а потакание собственным страстям превратило его в порочного человека. Он смотрел, как она копается в земле, — темно-золотистые волосы выбиваются из-под ленты, профиль строгий, точеный, — потом повернулся и пошел прочь.
Должно быть, он издал какой-то звук, потому что она окликнула его. Он продолжал идти, направляясь к дороге, что вела в Или. Он услышал, как она нагоняет его, шлепая по лужам в резиновых сапогах. Когда она взяла его за плечо, пытаясь повернуть к себе лицом, он с трудом сдержался, чтобы не отбросить ее руку.
— Макс… — Она задыхалась.
— Я только что говорил с миссис Канаван. Точнее, это она говорила со мной, — сказал он и увидел, как Тильда изменилась в лице, увидел страх в ее глазах и понял, что она его предала. — Я надеялся, что она лжет, — добавил он. Ее рука соскользнула с его плеча. — Или ошибается. Но, очевидно, это не так. В конце концов, ты влюблена в него много лет, верно?
— Макс… прошу тебя…
Они стояли перед почтовым отделением. Колыхнулся тюль на окне; какая-то женщина остановилась на улице, делая вид, будто проверяет, на месте ли кошелек.
— Нам нужно поговорить. — Она умоляла его взглядом.
— О чем? Миссис Канаван дала мне понять, что у тебя роман с ее мужем. Я едва не обвинил ее в низости и вульгарности. А потом подумал: вдруг так и есть? — Он смотрел на жену, и ему хотелось вытрясти из нее правду. — Это так, Тильда? Это правда?
— Я не люблю Дару, Макс, — услышал он ее шепот. — Я люблю тебя. Когда-то я любила Дару, но потом полюбила тебя и буду любить до конца жизни.
Но он больше не верил ей. Он утратил способность верить в чудеса.
— Но ты спала с ним, — сказал он.
И когда она закрыла глаза, не в силах встретиться с ним взглядом, он резко развернулся, крикнув женщине с хозяйственной сумкой и любопытным, наблюдавшим за ними из своих домов:
— Оставьте нас в покое, черт бы вас побрал! — Потом схватил свой чемодан и зашагал по дороге в Или.
Он был изнурен, гнев утих. В мозгу свербела лишь одна жестокая мысль: он недостаточно хорош для нее, никогда не соответствовал ее запросам, обманывал себя, полагая, что Тильда может полюбить такого человека, как он.
И опять она нагнала его.
— Это было всего один раз! — почти взвыла она от отчаяния.
Слезы струились по ее лицу. Гнев охватил его с удвоенной силой.
— Ты мне обещала, — тихо сказал он. — Ты обещала.
Джосси ожидала, что будет ликовать, но не чувствовала ничего, кроме изнеможения. Вскоре после ужина, оставив Кейтлин на кухне делать сэндвичи, она удалилась в свою комнату, собираясь вздремнуть минут десять.
